Он отбросил винтовку и принялся ходить из угла в угол. Со двора донеслись голоса туземцев.

– Все расы отвратительны. Только одна нормальная – наш народ!

– Я ненавижу всех наших. Но пришлых ненавижу сильнее. Мы-то хоть, по крайней мере, народ!

– Заткнитесь! – завопил Эвик и запустил учебником химии в стену. Черт с этими валентностями и обменными электронами! Главное – вырваться с планеты прежде, чем он сорвется и перебьет несколько тысяч туземцев.

Тучи совсем отяжелели от влаги, грозя вот-вот разразиться дождем. Но они все еще чего-то ждали и не роняли ни капли.

Эвик думал о туземцах планеты, о миллионах сельжан, ненавидящих его, пришлого чужака. Они были единым целым. Они ненавидят друг друга, но они – общность. А он одинок.

«Господи боже, – подумал он, – как смеют они ненавидеть меня? Меня, землянина!»

И тут он вспомнил, что туземцы не верят в Бога.

На четвертый месяц семена взошли и поля зазеленели молодыми побегами. Теперь Эвик тратил вдвое больше сил, заставляя туземцев пропалывать сорняки.

– Переходим на новое место, – прохрипел он. После нескольких месяцев ора его голос охрип.

– Поразит ли нас Бог господина, если мы ослушаемся? – с издевкой спросил один из туземцев.

– Вряд ли, – ответил Эвик. – Но это не значит, что можно бездельничать.

Мимо промчался Пушок в сопровождении трех туземных зверьков.

– Кис-кис, – хрипло позвал Эвик. Пушок не отреагировал. Сблизившись со зверьками, кот перестал ночевать в доме.

– Не оставляйте сорняки на полях, – напомнил Эвик. – Иначе они пустят корни. – Он вяло поднял руку и указал на одного из туземцев. – Ты. Убери вон ту кучу.

Туземец неохотно поднял охапку травы и отнес к краю поля, рассыпав по дороге большинство сорняков.

– Молодец.

Сельжане раздражали Эвика как никогда, но вспышки гнева, свойственные первым месяцам, возникали все реже. Он слишком устал, в том числе – злиться.

– Продолжай, – велел он.

– Слушаюсь, господин, – ответил насмешливый голос. Эвик даже не обернулся.

Он отпустил всех на час раньше и вернулся в Колониальный Дом.

С этого дня он решил не бриться. Бритье порождало ненужные проблемы, так почему бы не отпустить бороду. Он прошел на кухню и открыл банку солонины.

За едой он задумался, примет ли его желудок местную пищу. Консервированная диета окончательно опостылела.

Эвик открыл дверь и позвал Пушка, но тот не показался. Эвик позвал снова. На этот раз кот выбежал из кустов, но, увидев Эвика, зашипел и нырнул обратно.

«Кот покинул мою группу», – констатировал Эвик.

Он вернулся в спальню. Там царил беспорядок. С некоторых пор Эвик перестал заниматься уборкой. Подняв с пола заплесневевший учебник химии, он смахнул с него пыль и положил поверх фотопортрета Джанет, лежащего на столе лицом вниз. Расправляя одеяло на кровати, Эвик споткнулся о карабин. Он наклонился, чтобы поднять его, но изъеденный ржавчиной ствол переломился пополам.

– Господин! – донесся голос из окна. – Можно, мы вернемся к ненавистным женщинам?

– Можно, – ответил Эвик. – Делайте что хотите. И не называйте меня господином.

– Хорошо, – сказал туземец.

Эвик удивился. Туземец не прибавил «господин». Изменилось отношение? Трудно утверждать точно, но ему показалось, что так и есть. Они ненавидели его всеми фибрами души. Но, должно быть, он проявил себя. Безграничная, всеобъемлющая ненависть сообщества к чужаку исчезла.

«Я в общине», – подумал он и улыбнулся без тени иронии.

До конца смены оставалось полгода.

Набухшие хляби наконец разверзлись, и земля напиталась влагой.

По истечении года прилетел корабль, приземлившись на цветке пламени. Туземцы потянулись к месту посадки. Эвик пошел вместе со всеми, в окружении туземцев, ненавидя их.

Люк корабля открылся, и наружу вышел юноша-землянин с дорожной сумкой в руке. Окинув взглядом встречающих, юноша неуверенно улыбнулся. Потом он заметил Эвика.

– Привет, – обрадованно произнес юноша. – Вы, наверное, Эвик. Я ваш сменщик, Джо Свенсон. Ба, да тут целая делегация!

– Приветствую вас, господин, – ответил пришлому Эвик и затерялся в толпе ненавистных братьев.

– Запомни: ты должна следить за тем, что говоришь, – сказал Стиф.

Вера кивнула, наблюдая, как вода ускользает из-под носа лодки. Они приближались к берегу Йоука, и Стиф заработал веслами чаще, его молодые мускулы вспухали и опадали с каждым гребком.

– Ты хорошо помнишь все слова ненависти? – спросил Стиф.

Вера кивнула снова, проводя рукой по воде и наблюдая за барашками. Стиф видел, что она грезит о чем-то. Он нахмурился:

– Пожалуйста, Вера. Это наш последний шанс. Если они не примут нас сейчас, этого не произойдет никогда.

– Я знаю, Стиф. Я постараюсь.

Но она смотрела назад, на маленький островок посреди Ист-Ривер, где отец Стифа когда-то построил свой дом.

– Тебе лучше еще раз повторить слова, – напомнил ей Стиф, зная, что они понадобятся им сразу же, как только они причалят. – Слова ненависти.

Вера вынырнула из грез и попыталась вспомнить древние слова. Сбивчиво начала произносить:

– Слова ненависти: гнида, сука, свинья…

– Продолжай, – настаивал Стиф.

– Я не могу так, – сказала она печально, почти скорбно. И отвернула от него свое бледное лицо.

– Вера! Ты же знаешь, как это важно! Ты хорошо помнишь список оскорблений?

– Не очень.

– Вспоминай. И не показывай им, что ты нервничаешь. Мы по-прежнему – Меньшинство. Они будут обзывать нас Комми, Неггерами, Катликами, Йудами, Сошулистами и Хреками. Но мы должны все отрицать.

– Я знаю.

– Мы такие же Классные Ребята, как и все остальные, и не забывай об этом. Что ты скажешь, когда они спросят, кто мы?

– Я скажу, что мы Классные Ребята, Реальные Пацаны… – ответила Вера.

– Парни, Кореша, Друганы, – дополнил Стиф за нее. – Нужно ухитриться перечислить все сразу.

Он стал грести еще энергичнее, пытаясь скрыть раздражение. Он знал: она не выучила слова как следует. В старом доме его отца, на острове, Вера слишком часто смотрела в окно, вместо того чтобы учить древние, самые важные слова.

Иногда девушка вела себя так, словно ей нет никакого дела до того, что они – Меньшинство. Она напоминала ему отца, его несчастного сумасшедшего отца, абсолютно безразличного к тому, называют ли его Катликом, Сошулистом или еще каким-нибудь отвратительным прозвищем Меньшинств. Иногда Стиф начинал подозревать, что Вере вовсе не хочется быть тем, кем хочет быть каждый, – одним из Классных Ребят.

Они причалили и втащили лодку на берег.

– Идем. – Стиф взял девушку за руку, чтобы помочь ей преодолеть усыпанную мусором насыпь. – И пожалуйста, помни: чтобы стать одной из них, ты должна ненавидеть.

Он очень надеялся, что она не подведет. В последнее время она вела себя странно: иногда радовалась, но все чаще грустила или погружалась в грезы, как сейчас. Ну, придется ей избавиться от этого. Все их будущее сейчас зависит от того, что подумают о них Классные Ребята. А ему уже до смерти надоело быть Меньшинством.

Они зашагали вниз по полуразрушенной улице. С двух сторон высились великие строения Йоука, который некогда был полон людей, как гласит легенда. Правда, это было еще в те времена, когда, как Стиф знал, существовали отвратительные Демкраты, Анаркисты и прочие странные племена.

Они не прошли и квартала, как их обнаружили Классные Ребята. Окружили толпой, плотной, бок о бок друг к другу. Сыпали ругательствами в лучших традициях Реальных Пацанов, и Стиф почувствовал укол зависти оттого, что не принадлежит к их числу.

– Эй вы, гниды! Гляньте-ка на это! – крикнул один из Классных Ребят. – Это ж тот парень, Комми!

– Никакой он тебе, свинья, не Комми! Он чертов Ройлист!

Невозможно было увидеть, кто это сказал: Классные Ребята всегда высказывались откуда-то из центра толпы.