на месяцы. А я не могу.

Парень рывком развернул его к себе. Луна вдруг подернулась облаками, и лицо

Марио тонуло в тенях.

- И кто тебе такое про меня сказал? Но… послушай, я знаю, что тебе трудно. Я

тоже думал и… Это как падать в сетку. К этому никогда не привыкаешь, и легче

не становится, но падать все равно приходится. И я не могу падать за тебя.

Разумеется, мне тошно вот так прощаться. Разумеется, мне будет тебя не

хватать. Но существуют некоторые вещи, которые я не способен для тебя

облегчить, поэтому и пытаться не стоит. Ладно?

- Что мне полагается на такое сказать?

Марио вздохнул.

- С другой стороны, может, оно и неплохо, что нам придется временно

разлучиться. У тебя будет шанс как следует все обдумать. И то, что мы делаем, и

то, какую жизнь ты для себя хочешь. Возможно, однажды ты посмотришь на эту

ситуацию, как смотрят другие. В свете принуждения несовершеннолетнего к

преступным действиям… или еще чего похуже.

- Да хватит уже! – голос Томми снова сорвался на сопрано. – Если мне

достаточно лет, чтобы рисковать шеей на сорокафутовой высоте, то я уж

наверняка достаточно взрослый, чтобы решать, с кем мне спать!

- И все равно. Когда ты окажешься за пару тысяч миль отсюда и подумаешь на

свежую голову, то можешь начать меня ненавидеть.

- Марио, перестань. Терпеть не могу, когда ты заводишь эту волынку.

- Ну хорошо, хорошо, – Марио потрепал его по руке. – В любом случае нам не

повредит небольшой перерыв. До января не так уж долго.

Словно влекомые магнитом, они взялись за руки. Томми, все еще дрожа, не мог

отвести взгляда от худощавого напряженного лица.

- Очень долго, Марио. Увидимся в январе.

- Не буду говорить «до свидания». Просто спокойной ночи.

Хватка на запястьях Томми усилилась, но, хотя расстояние между ними было

всего ничего, Марио не стал его целовать.

Почему? А Анжело поцеловал…

- Я когда-то сказал тебе: Tu sei mi fortuna o sventura. Возможно, плохое везение

лучше никакого. Может, теперь ты знаешь, почему я это сказал.

И Марио, не оглядываясь, зашагал прочь.

Ничего не видя вокруг, Томми побрел в трейлер. Тупая боль, поселившаяся

внутри, была хуже слез. В темноте он наткнулся на что-то и услышал голос

матери:

- Это ты, Томми? Так поздно? Где ты был?

- Обсуждал сезон с… с Сантелли. Забыл про время.

- Ложись спать… Отца не разбуди.

Томми разделся и лег. Слишком вымуштрованный для слез, он даже не понял, что

хочет плакать. Стрелки мерно отсчитывали час за часом, и незадолго до

рассвета Томми услышал рев мотора и скрежет. Трейлер Сантелли отправлялся в

путь. Отвернувшись к стене, Томми зарылся лицом в свою старую подушку и

ощутил отчаяние, которое не смогли бы излить никакие рыдания. Невозможно

так жить! Даже смерть не избавит от этой тупой выматывающей боли! И все же

Томми знал, что, когда настанет утро, он поднимется и займется привычными

рутинными делами – как всегда. Такова жизнь. Но внутренние часы уже начали

отсчитывать время ожидания, которое овладело теперь всем его существом. В

пятнадцать лет Томми выучил один из тяжелейших уроков жизни, поджидающих

молодых и наивных. Отчаяние, как и любовь, не оставляет видимых следов – его

не видят даже те, кто, казалось бы, знает нас лучше всех. Отчаяние, как и

любовь, существует в своем собственном времени, вне часов и календарей – в

бесконечном ритме растущей боли и ожидания. Томми чувствовал, что настоящей

жизни у него не будет – пока он не вернется домой в Калифорнию. К Сантелли и

Марио.

Отец звонил сообщить о времени прибытия автобуса, но, когда Томми вышел на

станции, никто его не встречал. На какой-то момент он решил, что Сантелли

посчитали его достаточно взрослым, чтобы самому добраться до дома. А потом, в

толпе, Томми увидел Марио. Тот, как всегда в уличной одежде, выглядел темным, худым, сутулым и неаккуратным – совсем не похожим на себя.

- Привет.

- Здравствуй, Марио.

- Давай свой чемодан. Как доехал?

- Так себе. Дети ревели всю ночь. И девушка все норовила полюбезничать… а

может, ей просто надо было чье-то плечо, чтобы на нем поспать.

Марио ухмыльнулся, и Томми впервые за несколько минут увидел его прежнего.

- Да ты сердцеед.

- Как сказал отец, это профессиональное.

У Марио был новый автомобиль – элегантный темно-серый «Кадиллак» лет

четырех-пяти.

- Ого… классная машина.

Открыв дверцу, Марио запихнул чемодан внутрь.

- Повезло осенью. Все свободные деньги в нее вбухал. Старый «Крайслер» на

части рассыпался, вот и взял эту по дешевке у одного парня из школы.

- Восемь цилиндров или двенадцать?

- Без понятия. Главное, что ездит хорошо и не ломается, а до остального мне нет

дела. Если интересно, загляни как-нибудь под капот. Осторожно, пальцы, –

Марио захлопнул дверцу. – Слушай, Том, я ответил твоему отцу, когда тот звонил.

Просто рядом оказался. Я сказал Люсии, что ты приедешь завтра.

- Зачем?

Марио, не глядя на него, возился с коробкой передач.

- В прошлом году ты хотел посмотреть мое жилище. Подумал, что мы могли бы

там заночевать. Но если ты против, я позвоню домой и скажу, что вышла

путаница…

У Томми словно гора с плеч упала.

- Не дури. Я вовсе не против.

Марио жил в большом ветхом старом доме, разделенном на комнаты и маленькие

квартирки. Его комната была на третьем этаже – большая и почти пустая. Голый

деревянный пол блестел полировкой, к одной из стен крепился балетный станок.

Из мебели, помимо стола и металлической кровати, имелся только шкаф с

множеством толстых книг. Томми знал, что Марио много читает в дороге, но то

были журналы: с книгой он парня не видел ни разу. Пока Марио вешал куртки в

шкаф, Томми подошел рассмотреть книги: большинство оказалось о балете. Он

взял одну, с заголовком «Атлетизм в древности», пролистнул. На страницах было

много рисунков музейного вида: вазы, блюда, статуи, большая часть которых

изображала обнаженных мужчин – бегущих, метающих копье, преодолевающих

барьеры. Пожав плечами, Томми поставил книгу на место.

В одежном шкафу он заметил одежду, непохожую на ту, что обычно носил

Марио.

- Эдди Кено, – пояснил парень. – Придет позже. Сядь куда-нибудь, ладно?

Стульев в комнате не было, и Томми опустился на постель. Марио же вытащил

из-под кровати коврик и устроился на нем, сбросив, как делали все Сантелли в

помещении, обувь.

- Кто такой Кено?

- Познакомился с ним в балетной школе. Я живу здесь зимой, а он живет с

родителями и шатается по округе в компании фанатов научной фантастики.

Хранит здесь кое-какие вещи, плюс я пускаю его сюда, если ему приспичит кого-

нибудь привести. А летом, пока я на гастролях, он перебирается сюда. Друг с

другом мы видимся нечасто, зато квартира под присмотром. Во время войны

здесь было довольно паршиво, светомаскировка и все такое… – Марио кивнул на

толстые тяжелые гардины. – Иногда воздушные тревоги… Но ничего не

случилось.

- У нас тоже такое было, когда мы жили во Флориде. Повсюду гомонили о

подводных лодках, но все ограничилось учениями. Как прошла осень?

- Неплохо. Мы с Анжело заключили контракт на шесть недель в Сиэтле. И Лисс

работала с нами.

- Лисс? Я думал…

- Долгая история. Соренсон потребовал, чтобы мы взяли в номер девушку, и Клео

Фортунати нашла нам одну, Линду Слейд. А за неделю до открытия она упала в

сетку и сломала коленную чашечку, и искать замену было некогда. Анжело