остаться с тобой.

- Я этого не допущу.

- Значит, будем надеяться, что до этого не дойдет. Но другого выхода я не вижу.

Только сделаться столь идеальной командой, что никто не посмеет нас

разделить. Не сможет разрушить то, чем мы станем.

Томми кашлянул.

- Можно… можно я скажу кое-что ужасное?

- Все, что хочешь, малыш. Сейчас – все, что хочешь.

- Я ненавижу тебя, – пробормотал Томми в подушку. – Иногда я просто ненавижу

тебя. Лучше бы я тебя не любил… Но я не могу… не могу остановиться… и все

это мешается с полетами. Не знаю… я хотел бы… хотел… Черт! – выкрикнул он. –

Почему я не девушка? Тогда бы я мог спокойно любить тебя …

Лицо Марио исказилось, он прижал Томми к себе.

- Нет, нет, – задыхаясь, шептал он, – нет, нет, нет, Везунчик, нет…

Он крепко держал Томми, будто пытаясь оградить их обоих от невыносимого

знания.

- Нет, не надо. Я знаю, о чем ты, Везунчик, клянусь. Возможно, было бы легче, но

тебе надо просто смириться, ragazzo. Мы это мы. Это трудно, мы идем вслепую, сами придумываем себе правила. Мы не можем того, что могут другие. Но нам

просто надо решить, что правильно для нас. Я попытаюсь, Везунчик. Я знаю, ты

считаешь меня пропащим. Но если мы будем любить друг друга… и постараемся

не ненавидеть друг друга слишком сильно, тогда, может быть… что-то получится

так или иначе.

Томми, повернувшись, поцеловал его, как доверчивый ребенок, но затем они

слились в беспомощном виноватом порыве. Для Томми это даже не было сексом –

просто безумное стремление стать ближе, сплавиться с Марио не только телом, но и всем своим существом, самой своей сущностью.

- Везунчик… Везунчик… fanciullo… caro, caro… не плачь…

- Я хочу еще ближе… я умру, если не смогу стать еще ближе…

- Вот, вот… вот так, детка… вот… чувствуешь, как бьется сердце… слушай…

теперь близко, fanciullo? Ну вот, вот, не плачь… хорошо?

Всхлипы мало-помалу утихали. Смущенные и измученные, они лежали в объятиях

друг друга, словно отчаяние переплавилось в священный обет, который должен

был связать их воедино.

- Не хочу, чтобы ты меня отпускал, – прошептал Томми. – Не отпускай меня…

Марио ответил не сразу.

- Никогда, Везунчик. Никогда. Что бы ни случилось, что бы мы ни натворили, теперь мы часть друг друга.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Fresh (англ.) – и «свежий», и «сексуально агрессивный».

ГЛАВА 20

Минул сентябрь, сезон неуклонно близился к концу, и Томми не знал, куда

деваться от отчаяния. После жестоких в своей искренности признаний в мотеле

Марио снова отдалился. А Томми, беспомощно сознавая, что вся его

эмоциональная жизнь завязана на прихотях трудного, нервного, темпераментного человека, не умел избавиться от тревоги. В свое время в него

вбили стоицизм, теперь же он находил болезненное удовлетворение в том, чтобы

пытаться ужиться с железным контролем Марио.

У них случилась еще одна яростная стычка, причем по совершенно нелепому

поводу: Томми надел свитер Марио без разрешения. Обычно парень не обращал

внимания на такие вольности, а порой даже их поощрял. Но в тот раз почему-то

вспыхнул, как спичка. В день последнего шоу они едва разговаривали. Время

между представлениями Томми провел в грузовике – угрюмо раскладывал

костюмы по надписанным коробкам. Связывая обувь попарно разноцветными

шнурками, скатывая изношенные трико так, чтобы видны были дыры, он вдруг

обнаружил, что смутно лелеет надежду: вот сейчас Марио придет к нему, соблазнившись редким уединением… И только когда сумерки раннего октября

возвестили о приближении вечернего представления, Томми сдался и вернулся в

семейный трейлер, опоздав к ужину.

После представления он стоял над полкой, выступающей в роли туалетного

столика, и собирал свои вещи: щетки, расчески, моток клейкой ленты, полупустой

тюбик крема для загара… Все это он сложил в обувную коробку. Сзади подошел

Папаша Тони.

- Я говорил с твоим отцом, Томми. Твоя зарплата за сезон перечислена в банк. А

вот это маленькая добавка от всех нас, небольшой подарок за то, что ты такой

славный паренек. Купи себе что-нибудь хорошее.

Он затолкал банкноту Томми в карман рубашки.

- Увидимся первого января.

Томми смущенно пробормотал слова благодарности.

Анжело сгреб его за плечи обеими руками.

- Хорошенько отдохни за осень, негодник… Я тебя весной до полусмерти

загоняю. И если будут уговаривать идти на футбол, не слушай. Лучше легкая

атлетика.

Он помолчал.

- Том, я знаю, что Марио задал тебе жару этим летом. С ним бывает нелегко.

Просто хочу, чтобы ты знал: мы все ценим, как ты с ним ладишь. Знаешь… – он

запнулся, словно сомневаясь, продолжать ли. – Я побаивался, что он дурно на

тебя повлияет. Он был порядочным дикарем. Ты знал, что у него есть судимость?

- Он рассказывал, что был в тюрьме, – честно ответил Томми.

- Ага. Не было бы счастья, да несчастье помогло – в армию его не забрали, но все

же… Кажется, приглядывая за тобой, он немного остепенился. За это тебе тоже

спасибо.

Анжело обнял его и грубовато поцеловал в щеку.

- Веди себя хорошо, парень. Увидимся зимой. Здесь все готово? Давай запирать.

Вечером уезжаем.

Он взял сумку с вещами под мышку и, насвистывая, удалился.

Томми безрезультатно рыскал по стоянке в поисках Марио. Наконец, когда

стоянка погрузилась во тьму, а мама наверняка начала волноваться, он побрел

обратно. В рядах трейлеров зияли пробелы: некоторые уехали сразу после

представления. Томми готов уже был тихонько прошмыгнуть в трейлер Зейнов, когда услышал приглушенный свист и обернулся: под фонарем, сразу за

границей стоянки, стоял Марио. Жестом парень поманил Томми к себе, и тот

подошел. Марио взял его за локоть и вывел из круга света. Вдоль стоянки

тянулось шоссе – темное и пустое. Ряд фонарей, словно искры или драгоценные

камни, убегал в бесконечность прерий. Наконец Томми нарушил тишину:

- Марио, если моя мать проснется и посмотрит на время, то оторвет мне голову.

Марио пожал плечами.

- Что ж, это последний раз. Ближайшие пару месяцев можешь не волноваться, что я буду втягивать тебя в неприятности. Просто подумал, что здесь можно

попрощаться без лишней публики.

Сухие листья тополя шелестели над их головами, и от этого особенно заметно

было, что они говорят почти шепотом.

- Анжело все ворчал, что я грубо… грубо обходился с тобой. Черт возьми, мне

пришлось, понимаешь? Мне приходилось быть грубым. Иначе… я бы расклеился, и однажды ты нашел бы меня где-нибудь в луже.

Его голос дрогнул.

- Плевать, – ответил Томми. – На людях груби, сколько хочешь. Вряд ли Анжело

догадывался, как ты обходишься со мной у него за спиной.

Марио рассмеялся – сперва нерешительно, потом свободнее. Он взял Томми за

плечи и быстро притянул к себе.

- Без задних мыслей, так, парень?

Томми хихикнул.

- И что я должен на такое ответить?

Марио моргнул, соображая, затем фыркнул.

- Следи за языком, ты, свежее яйцо!

Томми вздрагивал на пронизывающем ветру.

- Ладно, не буду держать тебя на холоде. Анжело, наверное, решил, что я

отправился пить, и пойдет меня искать. Мы уезжаем около трех. Давай уже

прощаться.

- Хорошо, – бесцветно ответил Томми. – До свидания.

- В чем дело, Везунчик?

- А ты как думаешь? – Томми с неудовольствием обнаружил, что голос его

прерывается. – Может, ты и можешь вот так ляпнуть «до свидания» и исчезнуть