чем дело…
Анжело ревнует. Но даже себе в этом признаться не может, потому что это
погубит его. Разрушит все, чем он является. Теперь у меня есть все, что было у
Анжело. Он не знал, что хочет этого, пока не потерял. А мог бы иметь всегда…
Марио осмотрелся. Люди все прибывали, было шумно, и никто не обращал на них
внимания.
- Ты же не имеешь в виду, что Анжело…
- Нет, нет. Ты же сам говорил… у Анжело это все на уровне подсознания, и, если
ты вынесешь это на поверхность, он не справится. Я о другом. Просто Анжело
говорит, что ты можешь быть геем, а можешь – нашим хорошим мальчиком, которого все любят. Но не одновременно.
Марио, пристегиваясь ремнем, хохотнул.
- Ну, мы себе кровать сделали, нам в ней и лежать.
- Да, помню времена, когда мы бы радовались, если бы все так устроилось.
Спустя три дня такси высадило их перед Мэдисон-сквер-гарден, где все
подходящие поверхности были оклеены цирковыми афишами. На расстоянии они
выглядели точно как те, что Томми видел в детстве, но при ближайшем
рассмотрении можно было определить, что это просто хорошая имитация. Цвета
были ярче, качество печати – лучше, шрифт – замысловатее. Джонни утверждал, что старый цирк мертв, и в каком-то смысле он был прав. Если современной
инкарнации цирка суждено было пережить холодную войну, атомные бомбы и
телевизионный бум, что-то обязано было измениться.
Но некоторые вещи неизменны… Вся их жизнь была поиском компромисса между
тем, чего менять нельзя, и тем, что надо менять обязательно. И кое-какие
изменения – в обществе, например, которые позволят им открыто признавать
свои отношения – наступят слишком поздно. В некотором смысле для них уже
было слишком поздно: их судьбы сформировались под влиянием постоянной
борьбы и нужды в скрытности. Лет через двадцать Томми взглянет на молодых, выросших в атмосфере терпимости и вседозволенности, и ощутит лишь
сожаление о том, как легко могла бы сложиться их жизнь без вечной
секретности.
Внутри были девушки из воздушного балета: пили, сбившись в группки, кофе из
бумажных стаканчиков и щебетали высокими голосами. Фрагменты разговоров
долетали до Томми и Марио, сразу давая понять, где они оказались.
- … и он сказал, что шестеро разведчиков талантов из Бродвейских шоу ищут
девушек для хора…
- …упала на проволоку и схлопотала порез в дюйм глубиной на ребрах…
- … стрелять из пушки? За кого вы меня принимаете, спросила я. А он ответил, милочка, раз вы в моем номере…
- … ослепил Дино вспышкой, когда он бросал нож, и следующее, что я поняла, что
у меня вся блузка в крови, зрители онемели, а я просто сказала: «Заканчивай
номер, ragazzo»…
- …мне все равно, я не поеду на слоне. У меня от него астма начинается, могу
справку показать…
Когда они пересекали холл, кое-кто из женщин обернулся на них, и Томми уловил
шепот: «Сантелли… новый фильм про Парриша». А потом: «А рыженький
симпатяшка», но он к этому привык и знал, что рано или поздно пойдет другой
шепот «Не тратьте на этого время». Девушки из шоу вечно все про всех знали.
Навстречу торопился мужчина в комбинезоне, в одной руке у него был кролик, в
другой – ведро краски. В самой середине холла сидел на складном стуле человек
и просматривал список длиной фута три. Толстяк мастерил какой-то рог.
За тремя широкими дверями на них навалилась какофония звуков: свистки, гудки, будто где-то разогревался оркестр, кто-то монотонно считал с сильным
французским акцентом: «Г’аз, два, г‘аз, два, аллэ-оп!» И жутковатый рев слона –
звук, который ни с чем не спутаешь.
Разворачивали манежи; на том, который должен быть центральным, устанавливали воздушный аппарат. Джонни, легко узнаваемый даже с такого
расстояния, светловолосый, в солнечных очках, стоял у подножия, сунув руки в
карманы, и орал:
- Да не так, идиот! Черт побери, мне что, самому подниматься и все делать! Так я
сейчас поднимусь!
Томми засмеялся.
- Да, – сказал Марио, – некоторые вещи не меняются. Хочешь найти Сантелли –
послушай, где громче всего вопят.
- А он еще когда-то зубоскалил, что это ты станешь новым Папашей Тони.
Когда они подошли к аппарату, Джонни обернулся и кивнул. Марио кивнул в
ответ.
- Где Стелла?
- В отеле. Взяла для Сюзи няню.
- Слушай, – отрывисто сказал Марио, – я хочу, чтобы вы удочерили Сюзи.
Законно.
Джонни моргнул.
- Стелла тоже хочет. Но неужели это так необходимо? Может, без судов
обойдемся?
Марио взглянул на аппарат.
- Если со мной что-то случится, Люсия слишком стара, чтобы со всем этим
разбираться.
- Конечно, парень. Как скажешь. Но тебе не кажется, что здесь не место и не
время обсуждать такие вещи? Слушай, Мэтт, мы все будем ужинать с Люсией…
она же нормально добралась?
- Да, она в нашем отеле.
- Отлично. Там и поговорим. Джим Фортунати вернулся с киношниками, разыскивает тебя все утро. Иди к ним и поддерживай репутацию Сантелли, которые никогда не опаздывают, а я постараюсь найти человека, который в
состоянии закрутить пару гаек без моего участия. У нас только… да, восемнадцать часов до открытия, а труппы на проволоке все еще нет. Они летели
из Рима… наверное, застряли в аэропорту.
Оставив Джонни суетиться, Марио и Томми вышли в большие поднимающиеся
двери. В огромной задней части здания на втором этаже одна из комнат была
оборудована под офис с табличкой «Шалимар Филмз». Уолли Мейсон, режиссер, обосновался там с избранными операторами, консультантами и всеми прочими.
Джим Фортунати тоже был здесь, с кем-то разговаривал. При виде знакомого
силуэта Томми решил, будто глаза играют с ним шутку.
«Анжело? Какого черта он здесь делает? – Томми нахмурился. – Продолжает за
нами шпионить? За три тысячи миль от дома?»
Но Марио его опередил:
- С какой стати ты здесь оказался?
- В случае, если ты не в курсе, – сказал Анжело, – я руководитель профсоюза.
Приехал следить за соблюдением ваших интересов.
- А я думал, нашим представителем будет Бродман, – заметил Томми весьма
недружелюбным тоном.
- Бродман считает, что ловитор – это человек, играющий за «Доджерс». Я
отстранил его за некомпетентность.
- Ну конечно! – взорвался Марио. – Ты просто не мог никому позволить…
Томми вскинул руку.
- Эй, тише!
Марио резко повернулся к Анжело спиной, навесил лучшую профессиональную
улыбку и ушел здороваться с Джимом и остальными членами съемочной группы.
Когда Марио утащили на какую-то конференцию дублеров, Джим Фортунати
отвел Томми в сторонку.
- Что происходит? Парень, я не хочу совать нос в чужие дела, но черт возьми, я
впервые вижу такое у Сантелли. Тони никогда бы не привез сюда труппу в таком
состоянии. Что не так? Я знаю, какой Марио нервный, и не могу его винить, если
учесть, что проклятый трюк повис над ним как Дамоклов меч. Но Анжело? Он же
всегда такой тихий… само спокойствие. Был. Что на него нашло?
Томми очень осторожно сказал:
- Как видишь, Марио и Анжело… сейчас не в лучших отношениях. Они так и не
оправились после того, как Анжело ушел из номера. Но все уладится к началу
работы.
Фортунати выразительно пожал плечами:
- Да уж надеюсь.
И отошел.
Ужин стал суровым испытанием. Он проходил в Гринвич-Виллидж, в известном
ресторане, которым заправляла старая подруга Люсии. Марио хотел поговорить
о Сюзи, но шум и болтовня свели возможность серьезного разговора на нет.
Владелица ресторана, пухлая седовласая женщина, сама некогда бывшая
