разбился Парриш, – заметил Анжело. – Джо хотел попробовать, но Папаша ему

не позволил. У меня волосы встают дыбом, когда я на тебя смотрю, парень.

- Не знал, что тебе есть до меня дело, – сухо сказал Марио.

- Черт побери, ragazzo! – вспыхнул Анжело. – Думаешь, я хочу, чтобы ты сломал

шею?

Он дернулся к Марио, словно бы желая коснуться, но опомнился и отступил.

- Никакое кино не стоит человеческой жизни. А Люсии и без твоей смерти

проблем хватает.

Он развернулся и молча ушел.

Гримеры установили свой трейлер на краю зимней квартиры Старра. Спустя

долгое время Стелла появилась оттуда такая же рыжая, как Томми, а волосы

Марио обесцветили до невнятного песочного оттенка. Томми, чувствующий себя

неуклюжим в старомодном костюме, вдруг сообразил, что ему все это

напоминает: старую фотографию Летающих Сантелли с Люсией, Джо, Клео и

отцом Марио. Что касается Марио, его вообще невозможно было узнать: он не

походил ни на себя, ни на старый снимок Парриша.

Стелла подергала неудобный ремень на костюме.

- И как женщины умудрялись летать в этих шароварах?

- Люсия же летала, – добродушно сказал Марио. – Ты сама видела на

фотографиях.

Когда они вошли под купол, к ним присоединился Джим Фортунати.

- Готовы, Сантелли? Господи, Мэтт, тебя бы и родная мать не узнала! Классно

выглядишь.

Марио вскинул бровь и хоть чем-то стал похож на себя настоящего.

- «Классно» – это не то слово, которое я бы использовал, но как хочешь. Когда мы

понадобимся?

- Через несколько минут. Сейчас снимают Ридера с публикой. Привезли целую

толпу статистов, и все одеты как в двадцатые годы, – он показал на трибуны.

Большой Купол превратился в цирк времен двадцатых, даже зрителей нарядили

соответственно. Импровизированную съемочную площадку огораживали тросы.

На центральном манеже светловолосый мужчина в серебристо-белом костюме

махал трибунам, а съемочная группа носилась вокруг с прожекторами.

- Прямо как в машину времени угодил, – сказал Барт Ридер позади.

Томми, повернувшись, моргнул.

- Я думал, это ты там…

- Нет, нет, то Вилли… один из моих дублеров. Нас сегодня трое, и все мы

изображаем Парриша, – со смехом пояснил Барт.

На нем был точно такой же костюм, как на Марио. Из светлого шатена он стал

блондином, серебристая ткань идеально подчеркивала стройное сильное тело.

Томми впервые проникся его престижем. Не просто его друг Барт. Барт Ридер –

кинозвезда.

- Выглядишь шикарно, Мэтт, – шепотом сказал Барт Марио. – Была бы у меня

склонность к нарциссизму… счел бы привлекательной идеей заняться сексом с

собственным образом.

- Когда я был маленьким, – так же тихо ответил Марио, – я сходил с ума по Барни

Парришу. Глаз не мог от него отвести. Ты не слишком на него похож… ты

красивее. Но сейчас ты напоминаешь мне его. Может, ты двигаешься как он, я не

знаю. Я смотрю на тебя и вижу, как ко мне идет Барни.

- Я двигаюсь так, как научил меня ты. А ты, наверное, перенял это от него. Когда

мы дети, важные для нас вещи… – он осекся и громко сказал совершенно другим

тоном: – Слава Богу, что там Вилли, а не я. Десять минут под прожекторами – и я

мокрый как мышь.

Томми увидел, что к ним приближается Мейсон, режиссер.

- Готов, Барт? Еще несколько дублей, и на сегодня для тебя все.

Марио проводил Барта глазами.

- Я чувствую себя чертовски самонадеянным. Ношу костюм Парриша. Делаю его

трюки.

- Тот единственный раз, когда он тебя видел, он тебя похвалил. Если он сейчас

где-то, откуда может тебя увидеть, то наверняка гордится тобой. Подумай сам: ты показываешь людям, каким он был. Людям, которым не довелось встретить

его самого.

К ним подошла девочка-подросток с папкой-планшетом.

- Снимаем эпизоды полета.

Направляясь к форгангу, Томми услышал, как Мейсон через громкоговоритель

обращается к трибунам.

- А теперь ведите себя естественно, как в цирке: хлопайте, болтайте, пересаживайтесь…

Но Томми публика не казалась естественной. Она, впрочем, таковой и не была: несколько десятков статистов из Голливуда, получающих за это деньги.

Обычными зрителями с натяжкой можно было считать разве что группку детей

на инвалидных колясках – вероятно, взятых на день из приюта или спецшколы, чтобы их порадовать и добавить достоверности происходящему. Возможно, половина «зрителей» никогда не видела цирка вживую. Даже аплодисменты

казались несколько чужеродными. Непривычный костюм жал в неожиданных

местах, но Томми под зорким глазом камеры даже не мог его одернуть. Со

странным чувством нереальности он полез по лестнице, ощущая смутную

неправильность происходящего. Вид вольтижеров в чужих серебристых

костюмах усиливал это ощущение.

«Да ладно тебе, – увещевал он сам себя, – просто Марио и Стелла в странной

одежде!»

Он мысленно пробежался по номеру. Простой перелет – Стелла. Полтора сальто

– Марио. Пассаж.

И это проклятое двойное с пируэтом. Мне хотя бы не нужно сегодня ловить его на

тройном, но и без этого плохо. Позже им понадобится много сцен полета, чтобы

вставить их в эпизоды с Бартом…

На грани слуха звучала незнакомая мелодия старинной каллиопы, установленной

снаружи. Позже Томми предположил, что музыку написали специально для

фильма. Стелла на мостике тянулась к трапеции. Томми перевернулся вниз

головой, обвил ногами стропы, и въевшаяся за годы дисциплина взяла свое. Он

начал раскачиваться, соразмеряя движения с качем Стеллы.

Это просто номер.

Включившиеся рефлексы отсекли ненужное сознание.

Все прошло гладко. После перерыва они повторили номер еще раз – режиссер

назвал это резервными кадрами. Затем им сказали, что после полудня надо

снять как можно больше дополнительного материала, который может

понадобиться монтажерам. В полдень принесли обед на подносах, и к ним

присоединился Барт, аккуратно прикрывший полотенцем топ своего костюма.

Через некоторое время Барт начал рассказывать Марио о людях и событиях

вокруг, и Томми, молча слушая, подумал, что всякий свидетель беседы без труда

догадался бы об их отношениях. Нет, они не выдавали себя. Совсем не выдавали.

Может, я просто хорошо знаю их обоих, поэтому могу слышать оттенки?

Томми довольно давно не видел Марио таким: расслабленным, смеющимся. И не

хотел вмешиваться: не смог бы вынести вновь вспыхнувшую настороженность, горечь, заменившую веселье во взгляде.

Барт рассказывал, как снимают фильм в главной студии.

- На одной из этих песчаных площадок установили фальшивый аппарат футов

восемь высотой, мостик, трапецию и ловиторку. Отработали все на нем. Обещают, якобы к тому времени, как все склеят, любой зритель будет готов поклясться, что

я забрался туда, – он указал на центральный манеж, – и лихо крутил тройное.

Чувствую себя жутким обманщиком.

Марио со смехом сказал:

- Может, если бы сложить меня и тебя, получилась бы неплохая имитация

Парриша. Двое нас – один он.

- Не знаю, – пробормотал Барт. – Я никогда не видел Парриша… во всяком

случае в сознательном возрасте. Но, судя по тому, что говорят люди, ты не такое

уж плохое подобие.

- Поверь, – тихо сказал Марио. – Если бы ты видел, как он летал, быстро бы

почувствовал разницу.

- Тогда жаль, что я этого не видел. Вообще-то Мейсон хотел снять, как я

раскачиваюсь вон там, – он показал рукой, – но тут выскочил представитель

продюсера и завизжал.

Барт изобразил высокий голос с ломаным произношением: