Чтобы не показалась такой уж безоблачной наша жизнь, отмечу, что были и печальные и тревожные дни. Чего только стоил инцидент с кофточкой свекрови: а молоко я оставила, а сама побежала наверх; не только плиту пришлось скрести, так еще вонь стояла весь день. Несколько раз болела Диана.
В три месяца простыла. Было ветрено, я ее купала, а Шушу носился мимо, забегал посмотреть. Поддуло. Поднялась температура, сел голосок, сипит. Лекарства здесь удивительно хорошие. Но пока их прописал врач, пока принесли и напоили, пока они начали действовать, я места себе не находила. Спала ли в эти 3 дня, нет ли, не помню. Скорее всего, нет! Не жизнь — а черные тучи. Выздоровела доченька и снова — ясное солнышко!
И Валид молодец! Такой внимательный! Что попрошу принести — обязательно принесет, ничего не забудет. И с дочкой возится. Однажды, было Диане месяцев 7. Оставила я их одних. Валид хотел смотреть телевизор, а Диана не хотела играть одна — хныкала. Возьми папа и прикрикни на дочку. Она так удивленно на него посмотрела, уткнулась личиком в подушку и принялась так горько плакать. Растерялся папа. И на руках носил и прощения просил — ревет. Успокоилась, когда я пришла. Вечером принес Валид новые игрушки, подарил. В ладоши хлопает, смеется. Мир!
На новоселье нам надарили подарков — всего не перечесть: сковорода, тарелки, чашки, полотенца, постельное белье, красивый цветок в горшке. Чей? Никто не признается.
Пришла в гости бывшая жена Омара — Мирват. Увидела цветок, даже побледнела. — Откуда у тебя? — Не знаю.
— Выбрось, это плохой цветок!
— Да почему ты так говоришь?
— Это плохой цветок. Его кто-то подарил Сильве, они очень тогда с Башаром ссорились, до развода чуть дело не дошло; потом Сильва отдала этот цветок нам с Омаром, как видишь, мы разошлись, а цветок я сама относила Сильве назад. Выбрось его, Наташа.
Вечером рассказываю все это Валиду и добавляю, что я могла что-то и не так понять. Сходил Валид к матери, пришел мрачный, унес куда-то цветок, я даже не поинтересовалась, куда.
Так прошло лето. Мы использовали каждый благоприятный момент, чтобы вывести девочку в сквер, парк, за город, в 400 градусную жару не очень-то погуляешь.
Внезапно начались дожди, попрохладнело, начали дуть ветры. Наступила осень. В один из осенних дней случилось в нашей семье горе. Черная туча нависла над нами, черный ворон закаркал, черный ветер завыл. 27 октября жду Валида с работы домой. В 3 часа нет, в 4 — нет. В 5 побежала к Башару — позвони, Башар на завод, Валида почему-то нет. — Да все в порядке, Наташа, может быть уехали в Дамаск за сырьем. Какое сырье, если по нему можно было часы сверять, а если что-то намечалось — всегда предупреждал. Всегда!
Как успокоиться, если сердце ноет, даже валидол пила. А вся семья уже знала, мне не говорили. У Валида на работе в руках взорвалась реторта с серебром, обожгла глаза и он в больнице — оказывают первую помощь. Ничего не знаю — сижу, жду. Шаги по лестнице — нет, мимо. Стук в дверь — бегу, нет, не к нам. И в 6 нет, и в 8 — никого.
В 9 часов звонок. Открываю и в ужасе отступаю. Вахид вводит Валида. А я его не узнаю. Лицо черное, а левый глаз кроваво-красный. Откуда силы взялись — подхватила у Вахида, веду к дивану, усаживаю, сажусь на пол — разуваю, раздеваю, веду в ванную, молча стиснув зубы, понимаю: пришла беда — оттворяй ворота. Помогаю вымыться, одеться, кормлю. Молча. Обнимаю. Плачет он, плачу я.
— Наташа, Наташа, а если я ослепну, что с нами будет, Наташа? Ты меня бросишь?
— Дорогой мой, разве за это бросают? Бросают за измену, за предательство, за подлость. А в беде не бросают. Это наша с тобой черная полоса, это наша беда и нам надо, слышишь, надо ее победить. И победим! Я с тобой, я люблю тебя. А когда любят — не бросают!
Вахид приносит прописанные окулистом лекарства, показывает, как промыть, как заложить мазь, в какой глаз какой пипеткой какое лекарство капать. Чтобы не забыть — записываю и прошу принести обезболивающее. Приносит. Проводила в 1 час ночи Вахида, уснул Валид. И вот тогда меня прорвало — ручьи, реки, море слез. И все тихо, без единого звука, без шороха, чтобы не проснулись Валид и Диана.
А наутро потащилась ближняя и дальняя родня. Положено! И с каждым надо посидеть, поговорить, угостить кофе. А мне не до них. Мучается Валид, хнычет Диана. Бедная кошечка, брошена мамой, как чувствует горе. Идут, идут, какие-то тети, дяди, племянники, двоюродные и троюродные сестры. И видно, что многих-таки распирает любопытство. Спасибо Вахиду, выставил всех и наказал никому больше не ходить. Стало тише, спокойнее. Братья навезли овощей, фруктов, продуктов. У каждого свои дела, свои проблемы, свои заботы. А мы с нашим горем один на один. Сражаемся, прогоняем, а оно не уходит, вцепилось, поселилось — не уйду!
А я разрываюсь между мужем и ребенком. На лице одни глаза, под глазами черно. Черно и в душе. Помоги, господи, спаси глаза мужу. Врачи постановили, обожжена роговица левого глаза и это очень серьезно. Правый глаз здоров, только воспалительный процесс от гари, от копоти, от жара. Все пройдет, восстановится.
Операции никакой сейчас делать нельзя — сильное воспаление.
Звонит Фаиз, предлагает ехать в Москву, но, проконсультировавшись с окулистами, убеждается — надо ждать. Спасибо ему — передавал лекарства, линзы.
А через неделю умирает дядя Фаузи, брат отца. Дяди по матери — дальние родственники, дяди по отцу — близкие. Не ходить бы Валиду, сидеть бы дома, никто не осудил бы. Нет, не смог усидеть, пошел. И пробыл там целый день. Еще сильнее воспалился глаз. Господи, помоги!
Услышал бог мои молитвы — 9 ноября приехала мама. Сама после болезни, прихрамывает, но сразу включилась в наши тревожные, мучительные будни. Я вожусь с Валидом, мама с Дианой — кормит, гуляет. А Валиду плохо; когда удается снять боль, вижу — мучается душевно. Тревога за себя, тревога за нас с дочкой. Капризничает, стал покрикивать на меня. Не могу разжечь печь — бестолковая; (как выяснилось позже — дымоход был забит сажей) что-то не ладится с соковыжималкой — безрукая. Терпела, сдерживалась изо всех сил. Когда с утра уходит к врачу — плачу горько, безутешно. Жаль мужа, жаль себя. Почему, ну почему так случилось?
Смотрела мама, смотрела, начала потихоньку беседовать с зятем. Как она его жалела, как утешала.
— Смирись, сынок, ты же верующий. Скажи спасибо аллаху, что жив остался, что один глаз здоров, видит; ведь могло быть хуже. Больно тебе, понятно, перетерпи, принимай побольше обезболивающих. Станет тебе легче, позвоним Томе, у них хорошее глазное отделение, хорошие врачи. Она проконсультируется, что-то подскажет, посоветует. А потом, сынок, даже если не удастся сохранить глаз, не ты первый, не ты последний. Наш Кутузов тоже был с одним глазом, а прославил Россию, победил Наполеона.
А английский адмирал Нельсон! Тоже с одним глазом. А как его любила леди Гамильтон. Безумно! Успокойся, сынок!
Однажды пришел Валид раньше, обед еще не готов. А ему есть захотелось.
— Подожди, сейчас, сейчас уже будет готово.
Не стал ждать. С раздражением хлопнул дверкой холодильника, взял что-то холодное, ушел в гостиную.
Мама следом: — Сынок, не ешь, хочешь, чтобы желудок разболелся? 10 минут подожди. Сдержись, будь мужчиной! Ты почему сейчас видишь только себя? А ну-ка посмотри внимательно на Наташу. Ты заметил, как она похудела. Нет? А зря! На лице — одни глаза, плачет каждый день. Я понимаю — тебе плохо, больно, видеть никого не хочется. Смирись, пожалей жену, ей ведь тоже больно и трудно.
А тут и я с подносом: — Давай, дорогой, пообедаем вдвоем. Мама ушла к Диане. А мы так хорошо поговорили. Муж-то думал, что я более спокойно отношусь к его беде. Какое уж спокойствие? — давление стало подскакивать, сердце жмет. Извинился Валид, извинилась я перед ним. Живем дальше.
Понемногу утихли боли, понемногу стал успокаиваться Валид. А когда Тома четко, ясно сказала: — Да, в Москве делают операции по пересадке роговицы и вполне успешно, только надо переждать полгода. Повеселел мой муж, успокоился. В доме снова стало светло, радостно. Но помимо этого, поселилась в нем печаль, тревожные ожидания.