2 Июля. На горках рожь подняли, местами жнут.
Наш крестьянин противится техническому новшеству в земледелии, как всякий практик сопротивляется вооружению теорией в его деле. Не прав он: его ум должен быть открыт знанию. Но и наши пересмысленные теоретики, лишенные практической осмотрительности, тоже не правы. Нужна культура здравого смысла или уменье пользоваться знанием, обязательные и для теоретика и для практика. Главный смысл трудовой школы и есть эта культура здравого смысла, воспитание осмысленного действия. Не надо этим, однако, чересчур увлекаться, как Джемс, и говорить, что воспитание «сводится в конечном счете к организации в человеке таких средств и сил для действия, которые дадут ему возможность приспособляться к окружающей социальной и физической среде».
Разве приспособление к среде может быть поставлено всепоглощающей целью воспитания?
И сам Джемс потом говорит, что обновление жизни народа исходит от мыслящих людей, распространяясь сверху книзу. Значит, не приспособление, а действенная мысль у самого Джемса стоит в углу воспитания.
3 Июля. Первое утро после периода дождей и холода — совершенно ясное, тихое, но уже заметна как бы легкая усталость в природе, задумчивость. Ай, дни-то уменьшаются!
У писателя символ должен быть в сердце и чувствуется, как «самое главное», о чем нужно писать; если это самое главное сознается головой и потом к нему подгоняются материалы, то получается «символизм» — литературная школа или теория писательства, которой не воспользуется ни одни настоящий писатель. Символ живет у писателя в сердце, а у читателя в голове, читатель рассуждает и создает школу.
Символизация (соединение) значит духовная деятельность человека, сводящая мир к единству (Богу).
— «Изобретение… и подражание — вот… те две ноги, на которых человеческий род шагал по своему историческому пути». (Джемс.)
Прекрасен освещенный лучами восходящего над озером солнца верхний белый угол моего открытого окна! Живот мой варит черный хлеб и картошку отлично, был бы хлеб, была бы картошка! Прекрасен восход. Красавец павлин, задрав хвост до невозможности, стал в воротах усадьбы всей своей синевой и радугой к солнцу.
Проезжий с возом, закрытым брезентом, увидал меня в окне неожиданно, засуетился:
— Здравствуйте, товарищ!
Догадываюсь: под брезентом у него запрещенное, провозит зарей, пока спят.
— Все буржуи из дома выехали? — спрашивает.
А уж сам, вижу, всем буржуям буржуй, догадываюсь окончательно: под брезентом запрещенное.
— Буржуи, — говорю, — известно, из всех усадеб выехали, а вон последний.
Указал на павлина.
Спекулянт обрадовался: раз уж товарищ перевел разговор на павлина, — воза не коснется.
— Вы сами кто будете?
— Здешний шкраб!
Совсем успокоился: шкрабы все равно, что нищие, силы никакой не имеют, одно слово шкраб.
— Красота! — указал на павлина. — Ну, счастливо оставаться.
— Счастливый путь!
Поспешай, поспешай, вон выходит Василий Иванович, заведующий ссыпным пунктом, он тебе не шкраб, содрал бы с тебя не одну бутыль самогонки!
— Ай, ай, ай! — сказал Вас. Ив.
— Что?
— Да хвост-то, хвост-то! Красота! Происхождение птицы вам, Мих. Мих., известно?
— Райская птица.
— Райская, я понимаю, а из каких стран?
— Из райских, конечно.
— Из райских, Господи, есть же такие страны, хвост-то, хвост-то.
— Пав, пав, пав! — крикнула старуха.
Павлин сложил хвост и побежал к старухе клевать.
Кузнец подошел, злой человек, желчный, недоволен пайком своим.
— Зерно выдают? — спросил старик.
— Выдают.
— И тебе паек?
— Паек.
— Советская Русь! люди голодные, а они птицу… и старуху для птицы содержат.
— Что поделаешь, красота! — сказал Вас. Ив.
— Красота, а польза какая, и при птице старуха, ох, советская, советская! — ворчал, уходя, кузнец.
— Вот крючок! — сказал Вас. Ив. ему вслед, — ко всему придирается, крючок!
— Хранцуз! — ответила павлин, старуха. — Пав, пав, пав! хранцуз.
4 Июля. Дождички продолжают перепадать. Косцы пошли на луга. Предполагаю.
11 Июля. Мы (Лева и Ник. Ив.) вернулись из своего похода, обошли следующ. деревни и в таком порядке: Алексино, Пискарево, Секорино, Теплянка, Волочок, Хошеево, Новоселье, Фролово, Кудиново, Крушинники, Веригино, Заборье, Буда, Осеевка, Баканово, Подоихай, Кряквы, Марково.
14 Июля. 28-го вечером пошли в Плоское, ночь провели в лесу на «заводе», в среду — в Лопатине, в четверг — в Алексине.
Почти каждый день набираются облака, налетают тучи, обкладывают небо и дождь льет. Последняя ночь была очень холодная. Березы все сереют и желтых листьев все прибавляется. Чаще и чаще, слышу, называют меня просто «старик».
Меня уговаривают не быть идеальным.
Люди: Карл (Кирилл) Герасимович Власенков — дер. Баканово, около Буды, военнопленный, превратившийся в немца, западник из мужиков.
Герасим, его отец, умирающий пан.
Дм. Ив. Дедков — будущий фермер.
Мельник Гавриил Вас. Холенков — фермер и мельник, жена, как ферма.
Старички Кузьма Конов с женой — участок в лесу, заклятие на 9 лет, колос тощий, волчий заговор.
2 Августа. Предполагаю ехать в Смоленск: 1) подогреть паек, 2) фотопластинки, 3) ориентироваться в агрономии.
2-го в Починке, 3-го в Починке-Дорогобуже, 4-го Дорогобуж, 5-го Кулево, 6-го Смоленск, 7-го, 8-го, 9-го Дорогобуж, 10-го Алексино.
3 Августа. Вчера возвратился в Алексино, попав вместо Смоленска в Батищево, где и определился на службу{117}.
Итак, целый месяц странствования из-за того, что дома нечего есть. Целый месяц — все дожди и холод, теперь, кажется, установилась погода, но холодные ночи, сильные росы.
Встреча с Энгельгардтами. Петербург: жизнь эмиграции на пайках. Газетное известие о комитете Красного Креста, вспышка надежд Map. Мих.: «Это спуск курка». Викт. Петр.: «Нет! слишком много крови… нет!»
Хуторяне (мужики). — Спецы интеллигенты. Прагматизм.
Спор о: кончилась ли революция в октябре и началась с тех пор реакция или революция продолжается и будет состояние революции, пока все население не усвоит новой жизни («революция произошла, а ум человеческий не произошел»).
Краеведение
I. Природа верхнего Приднепровья
1) Формы поверхности и строение земной коры.
2) Климат.
3) Растительный и животный мир.
II. Население
1) История края.
2) Этнография.
3) Промыслы.
4) Пути сообщения.
Практические занятия: фотография, этнографические записи, музейное дело, раскопка кургана.
Технорук сказал: «Если бы я захотел, то не отдал бы вас опытной станции», — и тон был такой, будто дело шло не о мне, а о какой-то собаке или рабе крепостном. Так я объективировался в виде высшего специалиста по агрономии.
Жаркие дни и холодные строгие зори. В болотах молчание. Ржаные поля давно пусты. Начинают овес. И луга косят. 6 больш. кроншнепов летели с одним маленьким.
Душа сдвинулась…
Стая окаянных мальчишек колонии бросает камни в церковный крест и называет крест — чертов рог.
Коростель и перепелка
Коростель посватался за перепелку, обещался корову привесть. Поженились, а коровы нет, обманул.
— Я, — говорит, — приведу. И пошел за коровой. — Тпрусь, тпрусь! — кричит коростель.
— Вот идет, — кричит перепелка, — вот ведет!
— Тпрусь, тпрусь! — кричит коростель, а перепелка:
