Тетенька меж тем, потерпев полное фиаско в словесной стычке с Альбертом, который в словопрениях продемонстрировал мастерство будущего члена парламента от лейбористской партии, подкреплялась бутербродами с мясом. Племянница расправлялась с сосисками, запеченными в тесте. Атмосфера в купе слагалась из коктейлей разнообразных запахов, среди которых пальма первенства принадлежала сигаре Укриджа, теперь раскочегаренной вовсю.

Поезд мчался вперед, к морю. День стоял жаркий, и купе начала окутывать теплая истома. Укридж бросил окурок сигары и теперь сидел, откинувшись, открыв рот и закрыв глаза. Тетенька, все еще крепко держа обкусанный сегмент бутерброда с мясом, тяжело дышала и покачивалась с боку на бок. Альберт и племянница дремали. Челюсти Альберта систематически работали даже во сне.

– Что ты читаешь, девочка? – спросил ирландец.

– «Маневры Артура», папа. Джереми Гарнета.

Никогда бы не поверил, не услышь я собственными ушами, что мои имя и фамилия могут звучать так музыкально.

– Мне ее дала Молли М’Ичерн, когда я уезжала из аббатства. У нее целая полка книг для гостей на прощание. Книжек, которые она считает ерундовыми и не собирается хранить, понимаешь?

Этого оказалось более чем достаточно, чтобы я возненавидел мисс М’Ичерн.

– А что о ней думаешь ты?

– Мне она нравится, – ответила девушка твердо. Купе завертелось у меня перед глазами. – По-моему, она очень умная.

Что такого, если осел в книжном киоске Ватерлоо слыхом не слыхал про «Маневры Артура», а мои издатели всякий раз, когда я пытался спросить, как дела с распродажей, глядели на меня с отеческой жалостью и говорили, что роман пока еще «не идет нарасхват»? Кто угодно может накропать паршивое популярное чтиво на потребу читателям, не способным мыслить, но испечь то, что одобрит подобная девушка, может только человек с редким интеллектом, утонченностью, вкусом и всем прочим в том же духе.

– Хотела бы я знать, кто такой Джереми Гарнет, – продолжала она. – Никогда прежде о нем не слышала. Думается, он один из этих молодых стариков, вероятно с моноклем в глазу и очень собой довольный. И пожалуй, у него мало знакомых девушек. Если уж он считает Памелу типичной девушкой. А она просто тваррррь, – закончила Филлис с чувством.

Тяжкий удар для меня. Я всегда считал Памелу отлично обрисованной героиней и крайне привлекательной, эдакой милой кошечкой. Этот эпизод с ней и младшим священником в оранжерее… А когда она разговаривает с Артуром перед началом лисьей травли… Мне стало грустно, что Памела ей не понравилась. И почему-то Памела упала в моем мнении.

– Но мне нравится Артур.

Так-то лучше. Отличный типус, Артур – полный мой портрет. Если ей нравится Артур, так, значит… но что толку? Случая заговорить с ней мне не представится. Нас разделяет бездна Тетенек, Альбертов и бутербродов.

Поезд замедлил ход. Среди спящих появились симптомы пробуждения. Глаза Тетеньки открылись, обвели окрестности пустым взглядом, закрылись, снова открылись. Племянница проснулась и тотчас атаковала сосиску в тесте. Альберт и Укридж продолжали спать сном праведников.

Паровозный гудок – и поезд остановился. Выглянув, я обнаружил, что мы прибыли в Йовил. Начался исход из купе. Тетенька мгновенно преобразилась в сгусток электрической энергии, собрала пакеты, растолкала Альберта, убедительно парируя его выпады, и, наконец, возглавила выход на платформу. Ирландец и его дочь тоже встали и вышли. Я стоически провожал их взглядом. Слишком маловероятным было, что они продолжат путь.

– Где мы? – сонно вопросил Укридж. – Йовил? Теперь уже близко. Вот что, старый конь, я бы не отказался выпить.

С этими словами он закрыл глаза и погрузился в сон. И тут мой взгляд, уныло рыскавший по купе, обнаружил что-то в дальнем углу. «Маневры Артура». Девушка оставила их там.

Полагаю, последовавшее дает представление о тщеславии молодых авторов. Мне даже в голову не пришла вполне убедительная теория, что книга не забыта, а просто оставлена за ненадобностью. Нет, я думал только о том, что мое промедление обречет бедняжку на потерю, перед которой утрата сумочки или косметического набора покажется сущим пустяком.

Пять секунд спустя я оказался на платформе.

– Извините, – сказал я, – но, кажется…

– Ах, я очень вам благодарна, – сказала девушка.

Я вернулся в купе и от избытка чувств закурил трубку.

«Они синие, – сообщил я моей бессмертной душе. – Удивительно глубокой, нежной, небесной синевы, точно море в полдень».

От Аксминстера до Комбе-Регис железная дорога пересекает местность, по привлекательности не уступающую никакой другой в стране, и поезд, будто отдавая должное этому факту, не развивал особой скорости. И когда мы прибыли к месту назначения, день уже клонился к вечеру.

Способы доставки багажа в Комбе-Регис близки к первобытным. Тяжелые вещи оставляются на платформе, и позднее возчик, если вспомнит про них, заглядывает на станцию и везет их вниз в долину, а затем вверх по склону в сторону, противоположную указанному на ярлыках адресу. Владелец идет пешком. Комбе-Регис – не место для хромцов и других увечных.

Укридж повел нас в направлении фермы, которая располагалась на той стороне долины с видом на лесок и поле за ним. Она была видна со станции, откуда – станция занимала вершину холма – вид открывался очень широкий.

На полпути вверх по противоположному склону мы свернули с дороги на зыбкий луг, чтобы срезать угол, объяснил Укридж. Мы пролезли сквозь живую изгородь, перебрались через ручей и еще один луг, а затем, вскарабкавшись по круче, увенчанной колючей проволокой, оказались в саду.

Укридж утер лоб и вернул пенсне на законную позицию, с которой этот оптический прибор сдвинула колючая проволока.

– Вот мы и на месте, – сказал он. – Зашли с тыла. Экономит время. Ты устала, Милли?

– Немножко, милый. Я бы выпила чаю.

– Прекрасная мысль, – согласился я.

– Все в полном порядке, – сказал Укридж. – В настоящий момент за всем присматривают крайне компетентный человек по фамилии Бийл и его супруга. Я отправил им письмо, извещая, что мы прибудем сегодня. И у них все будет тип-топ. Учись, Гарни, старый конь. Спокойная компетентность. Идеальная организованность.

К этому времени мы подошли к парадной двери. Укридж дернул проволоку колокольчика. Звон разнесся по дому, но шаги в ответ не послышались. Он дернул еще раз. Звон колокольчика в пустом доме ни с чем не спутаешь. Было ясно, что компетентный Бийл и его супруга находятся где-то еще.

– Что теперь? – спросил я.

Миссис Укридж поглядела на мужа с тихим доверием.

– Это, – сказал Укридж, прислоняясь к двери и воюя с запонкой воротничка под затылком, – напоминает мне о том, как в разгар дня в Аргентине двое других веселых молодцов и я три четверти часа пытались проникнуть в пустой дом, где вроде бы могли оказаться напитки, и мы как раз открыли дверь, когда сзади из-за дерева выскочил домовладелец с охотничьим ружьем. Объяснение с места в карьер как-то не напрашивалось. Собственно говоря, нам так и не пришлось исчерпывающе обсудить дело во всех его аспектах, как выразился бы ты, и вы просто не поверите, сколько времени уходит на то, чтобы выковырять дробины из человека. Кроме того, имелась еще и собака.

Он умолк, вспоминая счастливое прошлое, и тут история частично повторилась. Из-за двери донесся недовольный вой, сменившийся кратким гавканьем.

– Эгей! – сказал Укридж. – У Бийла есть собака. – Он раздраженно нахмурился. – Какое право, – продолжал он оскорбленным тоном, – имеет мерзкая дворняга, принадлежащая нанятому мной человеку, не пускать меня в мой собственный дом? Немножко множко. Я день и ночь надрываюсь, чтобы обеспечивать Бийла привычной ему роскошью, а когда пытаюсь войти в дом, его инфернальная псина меня облаивает. Провалиться мне, это уже слишком-слишком! – Несколько секунд он размышлял над несправедливостями судьбы. – Ну-ка подпустите меня поближе, и я урезоню этого зверя.