— Ладно. Но все равно, ты выглядишь потрясающе, — довольно нелогично закончил он и внезапно обнял ее. Ориел взвизгнула. — С моей стороны будет настоящим оскорблением, если я не докажу это на деле, — проворчал Кир и, наклонившись принялся покусывать ей мочку уха, рука же одновременно скользнула за вырез платья.

Ориел застонала, забыв обо всем.

— Ох, милый, всегда ты выбираешь самое неподходящее время!

Ориел вздохнула, вспомнив, сколько она провела одиноких ночей, тоскуя по его прикосновению. Иногда она даже проклинала фильм, ругала Кира за дотошность, за стремление довести каждую сцену до идеала, чертыхалась при постоянных изменениях, которые он вносил в сценарий, чтобы сделать фильм современным и отличным от других. «Я хочу сделать совсем другой фильм, — непрерывно повторял он. — Новый, необычный. Я хочу изменить взгляд этого проклятого города на кино. Оно застряло где-то в тридцатых годах, времени Бетт Дэвис и Роналда Колмана. Америка же изменилась с тех пор и продолжает меняться…» Тогда ей удалось заставить его замолчать поцелуем и ладонью, стратегически удачно положенной на бедро.

Теперь же она застонала, как всегда реагируя на его умелые ласки.

— Кир, ради Бога, — взмолилась она, когда он наклонился, пытаясь добраться губами до ее соска.

После рождения Бетани грудь ее стала полнее и иногда, как сейчас, он чувствовал вкус молока на губах. Он обнял ее за талию и притянул к себе. Весь этот год он почти не обращал на нее внимания, он это понимал. Но, когда начались съемки, она была на девятом месяце беременности. Звонок из больницы застал его в разгар съемок сцены с приземлением космического корабля. И с того чудесного мгновения, когда он взял в руки свою только что родившуюся дочь, такую крохотную, красную и сморщенную и все же такую прекрасную, его жизнь превратилась в хаос.

Он был не только режиссером, но и сценаристом, а после окончания съемок провел десять недель в монтажной, где очень многому научился. Теперь в титрах его имя появится трижды — как режиссера, как сценариста и как помощника редактора. Время шло так быстро, что иногда ему казалось, что его дочь научилась стоять буквально за неделю, и тогда он сомневался, стоит ли овчинка выделки.

Ориел попыталась оттолкнуть его.

— Кир, черт возьми, мы приехали.

Она поправила верх платья. Щеки разгорелись от желания, глаза сверкали. Кир несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться и избавиться от несколько неудобной в такой ситуации эрекции. Он посмотрел сквозь тонированное стекло на украшенный фонариками фасад кинотеатра и едва не ослеп от вспышек блицев. Репортеры сновали повсюду. Разглядев огромную, жадную до впечатлений толпу у дверей, Кир снова почувствовал, что его мутит от страха.

— Смотри-ка, сегодня весь зверинец собрался, — сказал он, заставив Ориел улыбнуться.

Часть фильма он снимал на натуре в маленьком городке в Огайо, где вышел с камерами на улицы. Это было смелым новшеством, так до него никто не снимал, поэтому весь город собрался поглазеть, что, разумеется, было совсем некстати. В маленьких городках обычно не собираются большие толпы народа, так что ему пришлось установить барьер, чтобы сдержать толпу и дать актерам возможность работать. Но в сцене приземления космического корабля он велел оператору снимать и толпу, и все эти кадры с обычными людьми, следившими за приземлением с открытыми ртами, стоили вагона массовки.

— А тебе бы больше понравилось, если бы здесь было пусто, милый? — поинтересовалась Ориел.

Кир быстро взглянул на нее и улыбнулся.

— Я когда-нибудь говорил тебе, как я рад, что ты вышла за меня замуж?

— Нет.

— Ну не дрянь ли я?

— Ага.

Когда лимузин подъехал к кинотеатру и они вышли, толпа подалась вперед, но потом по ней пронесся вздох разочарования. Лица совсем незнакомые. Потом люди начали перешептываться — это же тот самый режиссер, о котором столько разговоров. И такой молодой и красивый. А это кто, его жена или любовница? Какая, право, красотка. Кир чувствовал на себе сотни глаз, пока шел по красной дорожке и пожимал руку директору кинотеатра под яркими вспышками блицев фотоаппаратов. Им показалось, что прошла вечность, прежде чем они наконец вошли в холл, где их встретил Говард Шусмит с толстой сигарой в зубах.

— Все поднакатили, сынок, — заметил он. С его лица не сходила самодовольная ухмылка.

— Подумать только, моим звездам это нравится, — засмеялся Кир, кивком показав на толпу у дверей, окружившую белый лимузин, доставивший ведущих актеров фильма.

Это тоже была идея Кира. Обычно актеры, играющие главных героев, приезжали отдельно со своими сопровождающими. Кир решил дать толпе повод посудачить. А в жизни они тоже любовники? Он мог представить себе завтрашние колонки Хедды или Луэллы почти строчка в строчку, все их намеки и стервозные остроты.

— Ну, пора двигать, — сказал Говард, с любопытством глядя на Кира. — Посмотрим, стоит ли фильм всей этой шумихи.

Кир холодно улыбнулся, заподозрив Говарда в желании провала фильма хотя бы ради того, чтобы лицезреть, как Кир приложится мордой об стол? Потом пожал плечами, отмахнувшись от этой мысли. Пусть Говард его не любит, но он дал ему работу и на редкость много денег. Он выполнял все требования Кира, начиная от экспериментального освещения и кончая английской бригадой специалистов по спецэффектам.

Кир слишком много брал на себя и понимал это. В зале наверняка уже сидят критики и все знаменитости. Если фильм провалится…

Он почувствовал, как маленькая рука сжала его руку. Взглянув в голубые глаза, все еще горящие недавней страстью, он почувствовал, что напряжение спадает. Он смог даже улыбнуться.

— Пошли, — тихо сказала Ориел, и они вместе вошли в тускло освещенный зал.

По просьбе Кира их посадили в середине первых рядов. Он хотел сидеть за критиками и репортерами, чтобы лучше видеть их реакцию. К тому же он не имел ни малейшего желания сидеть со «звездами».

Они сели, оказавшись среди тех счастливчиков, кто часами стоял в очереди, чтобы купить те билеты, которые были в свободной продаже.

Свет погас, пошли титры, сразу же поразив зрителей своей необычностью. Как правило, фильмы начинались с музыки и простого показа титров. Но только не этот фильм. Кир попросил подругу Бетти из художественной школы Раскина в Оксфорде сделать графические рисунки для титров, а один из музыкантов, приятелей Вива, сочинил музыку — смесь классики и чего-то авангардного, таинственного и немного пугающего. Поразительная графика с использованием мультипликации превращала имена ведущих исполнителей в летающие тарелки, планеты и роботов, приковав внимание зрителей к экрану с самого начала.

Кир откинулся в кресле, будучи уже не в состоянии волноваться. Фильм или провалится, или стартует.

Через сорок пять минут напряжение в зале достигло высшей точки. Герои были старыми знакомыми из плоти и крови, и зрители уже начали догадываться, что там, в экранной жизни, что-то сильно не так. Кир почувствовал реакцию зала, когда Салли, главная героиня, внезапно провалилась в подземную шахту. Она медленно повернулась и увидела странное существо, стоящее за ее спиной. Но Кир заставил зрителей догадываться, что именно она увидела, по ее глазам — сам инопланетянин был лишь смутной тенью. И эта неясность нагнетала ужас, испытываемый зрителями.

Салли не закричала. Не упала в обморок. Фильм развивался не в соответствии с принятыми канонами, каждый критик это понимал.

Главному герою тоже не все удавалось, его ошибки были понятными, человеческими и объяснимыми. К кульминационному моменту фильма оцепеневшие зрители вовсе не были уверены, что герой успеет спасти девушку. Их лишили счастливой уверенности, что все закончится благополучно.

Зрители долго не знали, что думать. Сначала им казалось, что Салли обречена. Джо спешил, и у них появилась надежда, что он успеет ее спасти. Только в этот момент они увидели лицо чудовища. Бад Уэстмор полностью отработал свой огромный гонорар. Он предстал не в образе обычного голливудского чудовища. С помощью искусного грима его лицо сочетало в себе черты зверя и человека и поражало неземным уродством. Несколько молодых зрительниц завизжали, когда на экране наступила полная тишина. Джо и монстр стояли лицом друг к другу, камера сначала медленно, потом все быстрее переходила с одного лица на другое, и зрители уже с трудом разбирались, что же происходит.