– Неужто так и сказал? – граф Г. несколько обиделся за наших российских мастеров, хотя правду сказать и нитки отечественного шитья на нем не было с рождения.
– В точности. Те остались этим очень довольны, а Платов ничего против слов государя произнести не мог. Только взял мелкоскоп да, ничего не говоря, себе в карман спустил, потому что «он сюда же, – говорит, – принадлежит, а денег вы и без того у нас много взяли».
– И верно, что добру-то пропадать? Может он плохо лежал – гвоздями-то не прибили. А дальше что же было?
– Ну а на следующий день конечно англичане повезли показывать эту самую ай-Лимпиаду в натуральную так сказать величину, в полный рост. А то государь расстроился, что без мелкоскопа и не увидать ничего. Ту ему прямо все рассказали и показали – и представления драматурга ихнего Томаса Кида про историю олимпизма на сцене театральной и про то как две сотни лет назад королевский прокурор Довер устроил свои игрища ай-Лимпийские и люди независимо от сословия могли в них участие принимать, и даже дам соревноваться брали. Дескать умеешь там бороться или на коне лихо скачешь – то и пожалуй вперед. Сам король Яков I им покровительствовал. Целый век они так соревновались а вдобавок еще устраивали песнопения, танцульки всевозможные и в шахматишки резались.
– Англичане, что с них возьмешь-то? Без куплетов да шахмат никуда, – поддакнул граф Г.
– Словом устроили они для государя с Платовым такие игрища на каком-то Уимблдоне местном, торжественно открыли Олимпиаду, всю историю Англии там на подмостках сыграли, прямо от Адама с Евой до сего дня, с машинами паровыми да луддитами, про коих у нас и не знал никто. И посмотрев уже на живых атлетов – бегунов, борцов, конников, прочих олимпиоников так государь всем этим проникся, что решил устроить такие же ристалища и у нас в России – в Таврической губернии.
– В Крыму? Таврида конечно место богатое, природой не обделенное. Да и красоты там неописуемые – плавали, знаем. Но…
– Вот и донской казак Платов тоже знаешь ли засомневался. Дело-то для нас внове и малознакомо. Вскоре они уехали – у государя от всех этих олимпийских дел сделалась меланхолия. Дорогой у них с Платовым очень мало приятного разговора было, потому они совсем разных мыслей сделались: государь так соображал, что англичанам нет равных в спортивных искусствах и баталиях, а Платов доводил, что и наши на что взглянут – все могут сделать, но только им полезного ученья нет. А если подучить немножко, то устроят ай-Лимпиаду не хуже иностранной, только дело это вовсе бесполезное. И представлял государю, что у аглицких мастеров совсем на все другие правила жизни, науки и продовольствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем совсем другой смысл.
– Государь этого не хотел долго слушать, и все говорил про знаменитых философов Шиллера да Руссо что к идеям олимпизма были зело внимательны. Платов, видя это, не стал усиливаться. Так они и ехали молча, только Платов на каждой станции выйдет и с досады квасной стакан водки выпьет, соленым бараночком закусит, закурит свою корешковую трубку, в которую сразу целый фунт Жукова табаку входило, а потом сядет и сидит рядом с царем в карете молча. Государь в одну сторону глядит, а Платов в другое окно чубук высунет и дымит на ветер. Так они и доехали до Петербурга, и тут государь меня вызвал и повелел помогать всемерно Платову в его олимпийских усилиях, ну а я уж за тобой курьера послал.
– И правильно! Справедливо! Да я… Да мы с Морозявкиным вам любую ай-Лимпиаду смастерим, вы только дайте срок! – граф Г., заскучав у себя в деревне, готов был отрядиться на любые подвиги, даже на расчистку авгиевых конюшен.
– Похвальное рвение, дружок. Словом скачи-ка ты в стольный город Петербург, ищи где хочешь этого своего приятеля Морозявкина и отправляйтесь вы затем прямо в Тавриду – устроить к лету эту самую ай-Лимпиаду. Только не злоупотребляйте излишне местным вином и казенным доверием. Ну и старика Платова не забудьте конечно – куда ж без него. Не надо долгих прощаний, целования ручки, с богом, вперед марш!
Граф Г. не забыв откланяться вышел вон, и пройдя сквозь анфиладу комнат и коридоров, чем-то напоминавших ему императорский дворец работы великого зодчего Растрелли, уже вскоре сел на своего любимого конька и поехал к месту сбора всей честной компании, то есть экспедиции. Можно было пожалеть что и в просвещенном XIX веке все путешествия приходилось начинать из столицы, однако это тоже была неизменная традиция и чувствовалось что она останется в веках.
Хотя они направлялись и не к северному полюсу, их миссия казалась немногим легче путешествия адмирала Чичагова за Шпицберген, куда его послали еще при матушке Екатерине. Основываясь на оригинальной идее академика Михайлы Ломоносова тогда отрядили особо тайную экспедицию, которая должна была проникнуть в Ост-Индию через якобы свободный летом ото льдов Берингов пролив. Так смелая научная мысль, на первый взгляд казавшаяся дерзкой бессмыслицей, уже в те далекие времена приводила к огромному расходу людских и материальных ресурсов, что впрочем не гарантировало достижения положительного результата.
Не сказавшись никому, даже господам сенаторам, капитан-командор Василий Чичагов со товарищи поплыли якобы для возобновления китобойных промыслов, но напоролись на непроходимые льды и вынуждены были воротиться несолоно хлебавши. Хитрая легенда пропала втуне, открытого ото льдов места протяженностью в тысячу верст так и не нашли, генерал-адмиралы в коллегии весьма огорчились, но ненадолго.
Через пару лет раздосадованное Адмиралтейство устроило вторую попытку, но и тут льды встали стеной, еще раз напоминая всем что Россия вообще-то глубоко северная страна, которой даже и законы физики не писаны, или не читаны, или и вовсе не поняты. Таким образом даже северное сияние вопреки ученой теории не являлось признаком чистых ото льда морских вод, но для проверки идеи Михайлы Васильевича Василию Яковлевичу пришлось снова проплыть немало морских миль. Впрочем «за прилагаемое старание к достижению до поведенного предмета» всех наградили и похвалили, так что жаловаться не приходилось.
Однако же несмотря на сии не слишком веселые настроения, за дело следовало как-то браться. Граф привык делать это недрогнувшей рукой, не колеблясь ни секунды. Дорога стелилась под копыта, сердце стучало и так и рвалось вперед, ни ямы не буераки не пугали, словом призыв «Let's go on an adventure» казался как нельзя более уместным. Конечно в приключениях можно было и башку потерять, но однако же и клад найти, так что тут была игра прямо как в русскую рулетку.
Не останавливая ни у трактиров, ни у гостиниц, питаясь казалось одним только духом авантюризма и влекомый тягой к приключениям, Михайло мчал вперед прямо как на скачках на императорский приз. Дорога так и стелилась под конские копыта, добрый конь раздувал бока, потертое седло скрипело, шпага моталась как положено, плюмаж на шляпе развевался на ветру. Тяжелое закатное и хилое рассветное солнце смотрели ему то в лицо то в спину, и граф улыбался им в ответ. Северная Пальмира звала, и он отвечал на ее зов ударами шпор по конским бокам.
По обеим сторонам дороги замелькали захиревшие деревеньки и жуткие погосты, российская действительность так и перла прямо в глаза. Какие-то мертвые с косами вдоль дорог стояли, хотя о красных дьяволятах тут отродясь никто не слыхал. Замерзшие вороны нагло каркали, намекая что приключения ничем хорошим не кончатся, отдельные попадавшиеся на пути крестьяне смотрели вслед угрюмо, а какая-то мерзкая собачонка и вовсе начала подвывать как по покойнику, но разумеется граф не поддавался на эти нелепые суеверия.
Временами чудились шайки разбойников, для обороны от которых приходилось всюду таскать с собой здоровенную шпагу и тяжеленные пистоли с воронеными стволами, иногда попадались и странствующие монахи, вышеупомянутые калики перехожие и прочий сброд, только отвлекающий внимание от высоких мыслей. Но все же граф Михайло уже успел загореться новой идеей, и чувствовал что несмотря ни на какие жертвы олимпийские игры должны быть проведены во-время и не хуже чем в этой самой Древней Греции. Там разумеется было полно всяких богов и героев – но хотелось создать своих собственных Гераклов, а не только быстрых одним разумом Платонов и Невтонов. И количество лавровых венков на их головах должно было перевешивать величину оных на иностранных лысинах, для чего разумеется надо было всех перегнать, перескакать и по возможности перестрелять, ну а кто не будет стараться – перепороть и даже перевешать. Граф удивился своей кровожадности, но объяснил появление таковой исключительно спортивным азартом.
