В походе как известно полагалось не зевать и вперед смотреть. И люди и лошади устали, но привалы делались везде самые короткие, и граф едва успевал только сказать Лизе «бонжур» и «бонсуар», или наоборот. За такой светской беседой перемещение вперед проходило как-то незаметно, и версты, что так и рябили в очи, уже не столь утомляли. Лиза в своем замечательном песцовом палантине напоминала скорее не экспедиционерку а ту самую петербургскую барышню, которую много позже Крамской запечатлел как таинственную незнакомку, что конечно сильно украшало суровые будни.

– А что, брат Михайло, хорошо идем? – вопрошал Морозявкин графа, так что тот только морщился от такого панибратства, но отвечал:

– Да еще как хорошо, версту в час делаем! – Лошади вязли в болотистой местности, так что скорость всего поезда была прямо как в дорожной пробке или же заторе.

Граф Г. наивно думал что они так и попрутся прямиком в Тавриду без пересадок, но нет – надобно было еще и в Тулу, волшебный город мастеров, забежать. Тут ковалось всевозможное оружие и применялись наипервейшие в то время оружейные придумки, так что было чем потом на выставке в самом городе Париже хвастаться. Таким образом образовался прямо инновационный городок, с английскими станками и российскими кузнецами, чудо-мастерами, художественно украшавшими клинки и ружья даже для самой царской фамилии.

Платов взял стальную ай-Лимпиаду и как поехал со всей командой через Тулу на Тавриду, показал ее тульским оружейникам и слова государевы им передал, а потом спрашивает:

– Велено эту самую ай-Лимпиаду у нас в Таврической губернии в кратчайший срок соорудить. Как нам теперь быть, православные?

Оружейники отвечают:

– Мы, батюшка, милостивое слово государево чувствуем и никогда его забыть не можем за то, что он на своих людей надеется, а как нам в настоящем случае быть, того мы в одну минуту сказать не можем, потому что аглицкая нацыя тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и искусство в ней с большим смыслом. Против нее, – говорят, – надо взяться подумавши и с божьим благословением. А ты, если твоя милость, как и государь наш, имеешь к нам доверие, поезжай покамест в свою Тавриду, а нам эту ай-Лимпиаду оставь, как она есть, в футляре для всестороннего изучения и составления сметы и плана работ на три года вперед. Гуляй себе по Крыму и заживляй раны, которые принял за отечество, а когда назад будешь через Тулу ехать, – остановись и спосылай за нами: мы к той поре, бог даст, что-нибудь придумаем.

Платов конечно им отвечает:

– Гулять нам некогда – волю государеву сполнять надо. А вы так много времени требуете и притом не говорите ясно: что такое именно вы надеетесь устроить. Я тем не совсем доволен.

Спрашивал Платов их так и иначе и на все манеры с ними хитро по-донски заговаривал; но туляки ему в хитрости нимало не уступили, потому что имели они сразу же такой замысел, по которому не надеялись даже, чтобы и Платов им поверил, а хотели прямо свое смелое воображение исполнить, относительно сметы работ величиной до самых небес и сроков до самого Страшного суда.

Говорят:

– Мы еще и сами не знаем, что учиним, а только будем на бога надеяться, и авось слово царское ради нас в постыждении не будет.

Так и Платов умом виляет, и туляки тоже. Но конечно туляков было не перевилять, поэтому действовать пришлось простыми казацкими методами.

– Ну, так врете же вы, подлецы, я с вами так не расстануся, а один из вас со мною в Тавриду поедет, и я его там допытаюся, какие есть ваши хитрости!

И с этим протянул руку, схватил своими куцапыми пальцами за шивороток босого Левшу, так что у того все крючочки от казакина отлетели, и кинул его к себе в коляску в ноги.

– Сиди, – говорит, – здесь до самой Тавриды вроде пубеля, – ты мне за всех ответишь.

А Лиза Лесистратова и говорит:

– Ах, – говорит, – что ж нам только одного брать с собой, там ведь работы сколько. Мне вон еще тот нравится, чернявенький, и беленький тоже симпатик и шарман. Давайте и их прихватим уж заодно.

Мастера им только осмелились сказать за товарищей, что как же, мол, вы их от нас так без тугамента увозите? им нельзя будет назад следовать! А Платов им вместо ответа показал кулак – такой страшный, бугровый и весь изрубленный, кое-как сросся – и, погрозивши, говорит: «Вот вам тугамент!»

– Вы за бумаги казенные не беспокойтесь – с нами он и без бумаг целее будет чем без нас с бумагами, – пояснила мастерам Лесистратова. – А их ждет не ратный, но трудовой подвиг!

В общем когда спешно собранная в путь экспедиция выкатилась из Тулы, мастера-оружейники в начальном количестве три человека, один из каковых был косой Левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны, не успевши ни попрощаться с товарищами ни с своими домашними, ни взявши даже сумочек скрылись из города.

В дороге Левша конечно прикладывался ко фляжке которая была сконструирована столь хитро что у нее помимо основного содержимого имелся еще и солидный запас между двойным дном. Это позволяло ему относиться к происходящему столь философически что спутники даже завидовали, не понимая причин его веселья когда между перегонами посудина казалась уже сухой и опустевшей.

– Оно конечно, дурачку все весело! – злились старые ямщики, из которых правда еще ни один не замерз но двоих во время походов до ветру успели задрать оголодавшие бобры, и добавляли пророчески: – Ничего, хлебнет еще горя, а не горячительного, по самое горлышко нахлебается.

Путь графа Г. со товарищи лежал в теплые южные края, до которых уже будто бы добралось благотворное дыхание весны. Снег начинал даже кое-где таять, прилетали просясь на картину грачи и прочие весенние птицы, проталины радовали глаз и можно было подумать что вот-вот наступит лето. Однако же в этом году будто какой-то злой рок сдерживал его наступление. Казалось сама природа выступала против устройства летних олимпийских игрищ и не понимала всю важность исполнения государевой воли.

– Скоро ли придет весенняя пора, запоют веселые птички, зажурчат горные речки? – вопрошал граф у Лесистратовой на коротком привале.

– Скоро, скоро, ваше сиятельство, оглянуться не успеете, а из голубей я умею готовить прекрасное жаркое! – ободряла его Лиза. – Пальчики оближете! Недурно также и рагу из соловьиных языков, хоть на что-то эти лесные пичужки сгодятся кроме щебетания.

Ободренный этими словами, граф Михайло продолжал ждать и надеяться на лучшее, стойко перенося все тяготы и лишения ай-лимпийской службы. Конечно в дороге не кормили трюфелями, но Морозявкин сумел-таки заколоть того самого медведя который чуть не достал до смерти его самого, и граф не без удовольствия отведал его жареной печенки, надеясь правда в Крыму полакомиться кое-чем послаще.

В географическом положении экспедиция следовала по градам и весям Российской империи, забирая все больше к Таврическому полуострову. Мимо пролетали Тула, Орел, Курск, Воронеж, завернули конечно и на Тихий Дон, без которого Платов просто и жить и дышать не мог. Однако долго он с любимыми казаками лясы точить не стал, зная что они и так все царю и отчизне преданы без меры, а без промедления поехал вместе со своим войском и гражданскими лицами к конечной цели путешествия.

Войско поспевало за ним как могло, сомкнув ряды и даже выпивая на ходу. Дороги попадались как назло ровные и кони несли по ним резво, так что даже предлога остановиться передохнуть после канав да рытвин и то не было. Казаки гикали, ямщики гарно спивали «Степь да степь кругом, путь далек лежит», Морозявкин затянул французскую народную «Мальбрук в поход собрался», граф также на французском объяснялся Лизе в любви, но она никак не желала понимать его классический прононс, словом все были в путевом настрое.

– Не правда ли, сколь широка и обширна наша Россия, и сколь много в ней интересного? Что ни городок – то удивительная земля, полная загадок… А отыскивать разгадки так увлекательно! – рассуждала Лиза.