– Засунь его голубчик себе в…. папочку. А кто ж это там едет, стучит копытами? – залюбопытствовал Михайло приподнявшись и прикрывши ладонью зевок.

Издалека – из-за леса, из-за гор – донесся стук лошадиных подков. Пока дедушка Егор распахивал ворота, граф силился разглядеть кого же черт принес. Он конечно надеялся что это был казенный курьер с письмом от его благодетеля, князя Куракина, прозванного «бриллиантовым» за любовь к нехорошим с точки зрения обывателя излишествам, то есть золоту и алмазным украшениям во всех их проявлениях. Вместо того чтобы уважать чужое богатство и с благоговением завидовать ему обыватели сразу начинали злобно брюзжать что де от трудов-то праведных не наживешь палат каменных, не испытывая ни малейшего почтения к тем кто послуживши богу и государю составил так сказать капиталец.

Надежда графа Михайлу не обманула – это был вызов, но не на дуэль как обычно, а в высший свет. Далее все пошло по уже накатанной за многие годы колее – вскочив в седло граф поскакал навстречу приключениям.

Перед этим конечно пришлось дать множество ценных указаний управляющему и экономке, которые разумеется были ужасно расстроены отъездом барина опасаясь что теперь финансовая отчетность, никем не проверяемая, в полную негодность придет. Кланяясь в пояс, они провожали взглядом графского коня пока тот не скрылся за чащобой, затем как-то переглянулись и пошли обратно в дом, перемигиваясь на ходу, посмеиваясь, пихая друг дружку локтями и даже забыв запереть ворота.

Кухмистерская, кладовая, словом все склады крепости остались гарнизону пока главнокомандующий уехал в дальний поход, так что прислуга сначала даже не поверила своему счастью но потом решила не теряться. Пройдя маршем в самое сердце дома, то есть в барскую гостиную, присутствующие прежде всего поздравили себя с удачной оказией. Далее последовали неумеренные возлияния, кухаркины песни и то что низшие чины в своем простодушии считали за любовь, словом полный разврат в кладовой и на кухне. Но всего этого граф наблюдать уже не мог, так как сердце его рвалось служить любимой Отчизне.

Князь Куракин, он же Бриллиантовый князь, он же Его Светлость как раз отдыхал в своем роскошном имении «Надеждино». Времени для отдыха у него теперь было несколько более обычного, ибо от политики князь решительно отошел, разочаровавшись уговорить Наполеона перед кампанией двенадцатого года себя пожалеть и с Россией не воевать. Можно было спокойно перебирать золотые табакерки, брильянтовые пряжки, расшитые камзолы и манжеты, а также рассматривать старые и вытаскивать из подвалов все новые произведения гениальных европейских живописцев, словом наслаждаться покоем. Душой бывший вице-канцлер всегда стремился в Европы, вот и сейчас он как раз размышлял как бы ему дать крестьянам вольную, а потом уж уехать в Пруссию и там наконец-то спокойно умереть.

– Вызывали, Ваше сиятельство? – обратился граф Г. к князю, памятуя впрочем что тот обращения сообразно титулу не любил, предпочитая имя с отчеством. Конечно чтобы обратиться к князю нужно было прежде добраться до его кабинета, каковой располагался в княжеском дворце, в селении Надеждино где-то аж в Саратовской губернии. Огромный дворец, все так же обнесенный каменной оградой как и в предыдущих сериях, располагался среди снежной равнины лугов рядом с замерзшей речкой Сердобой, окруженный аллеями и запутанными дорожками, на которых граф обнаружил следы невиданных зверей.

Кинув поводья прислуге и сопровождаемый почтительным дворецким Михайло проходил через анфиладу комнат стараясь не глядеть по сторонам, но глаза как нарочно шарили по стенам, потолкам и паркетам, статуям и вазонам, и даже руки тянулись погладить и пощупать чуть ли не все видимое, несмотря на давнюю привычку к виду ценностей. Роскошь каменного дворца с его прекрасными картинами, фарфорами и мебелями всегда подавляла графа, считавшего что он по своим огромным заслугам перед Отчизной достоин по крайности не меньшего.

– А, голубчик, граф Михайло! Прилетел-таки на зов старика? Ну садись, гостем будешь! – манера обращаться Александра Борисовича не изменилась за долгие годы.

– Не случилась ли какая новая беда с нашим любезным Отечеством? Не сбежал ли с заморского острова Наполеон дабы снова стать императором? Иль еще что, похлеще? – граф по привычке расположил свою шляпу с плюмажем на коленях и откинулся на спинку узорного кресла испанской работы, мысленно стараясь сосчитать число мелких и крупных алмазов на шитом золотом княжеском домашнем камзоле.

– Да куда ж Бонапарте несчастный теперь с острова святой Елены денется? Так и помрет на ней. А ведь говорил я ему, узурпатору проклятому – давай мол замиримся, не доводи нас до греха. Нет, пришлось нам воевать подобно испанцам – малой кровью, хоть и на своей территории. Но это дело прошлое… – князь Куракин на секунду замолчал, будто бы по-стариковски собираясь с мыслями.

– А что же нынешнее? – граф Михайло был любопытен как всегда.

Александр Борисович снова помолчал, потянув паузу еще несколько времени. Затем он начал свой вступительный к новым авантюрам рассказ.

– Когда император Александр Павлович окончил венский совет, то он захотел по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть. Ну ты в европах бывал, видывал…

– Плавали – знаем! – ответствовал граф бодро. – А далее?

– Вот далее он все страны объездил и через свою императорскую ласковость везде имел, знаешь ли, самые междоусобные разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторону преклонять хотели…

– Вот ведь сволочи! – не сдержал граф Г. негодования. – А что же наши-то, приближенные, куда ж они глядели?

– Да при нем был по счастию наш донской казак, Платов – он этого склонения не любил, по хозяйству скучал. Чуть заметит что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется а все государевы провожатые молчат – тут же скажет что мол так и так, и у нас дома свое не хуже есть.

– Эта легенда уже становится забавной! – граф Михайло уселся на кресле поусадистей. – Продолжайте, силь ву пле.

– Ну англичане это конечно знали и к приезду государеву выдумали разные хитрости, чтобы его чужестранностью пленить и от русских отвлечь, и во многих случаях они этого достигали, особенно в больших собраниях. Платов-то по французски, сам понимаешь – ни бе ни ме.

– Вуи, же компран, – еще раз похвастал граф знанием французского наречия.

– Ну это потому что ты холостой, хоть и до седых волос дожился. А Платов этим мало интересовался, потому что был человек женатый и все французские разговоры считал за пустяки, которые не стоят воображения. А тут англичане стали звать государя во всякие свои цейгаузы, оружейные и мыльно-пильные заводы, чтобы показать свое над нами во всех вещах преимущество и тем славиться…

– Ой, это просто западня какая-то на Западе, настоящая засада, – граф понимал все коварство расставленной императору ловушки. – Там только обойти все территории – сапоги стопчешь.

– Да уж, государь решил что в оружейной кунсткамере такие природы совершенства, что как посмотришь, то уже больше не будешь спорить, что мы, русские, со своим значением никуда не годимся. Вот ведь каково!

Граф Михайло имел по сему поводу отличное мнение но спорить с государем не решился даже заочно.

– Значится, на другой день поехали государь с Платовым в кунсткамеры. Больше никого из русских с собою не взяли, потому что карету им подали двухсестную. Так мне сам Платов пересказывал, язык у него сам понимаешь не дворянский.

– Понимаю, ваше сиятельство…

– Ну вот, приезжают в пребольшое здание – подъезд неописанный, коридоры до бесконечности, а комнаты одна в одну, и, наконец, в самом главном зале разные огромадные бюстры, и посредине под Балдахином стоит Аболон полведерский.

– Аполлон Бельведерский наверное, – отметился эрудированностью граф. – Эти казаки всегда слушают брюхом а не ухом.