– Раз у вас ко мне дело, поговорим о нем в ресторане. Возражения не принимаются.

– Николай Алексеевич, – Аля отчаянно смутилась. – Я не хочу в ресторан. Не надо, чтоб нас видели вместе!

– Не волнуйтесь, там не увидят. Ресторан в сорока километрах от Калядина, это охотничье хозяйство.

«Может, он еще и охотничий домик там снимет?» – перепугалась Аля.

А доктор невозмутимо продолжал:

– Не пожалеете, Аллочка. Рябчиков, уток диких там готовят неподражаемо. Домашнее вино, свои соленья, картошечка, естественно, с грядки, овощи, фрукты, всякая живность под ногами путается: гуси, уточки, кролики. Красотища, тишина, воздух. Отвезу, привезу. Соскучился по вас ужасно, хоть поговорим!

Спорить, она поняла, бесполезно. Да ей и нужен был Николай Алексеевич. Как она без его помощи справится с обнаглевшим соседом? Не просить же юнца Кирилла срываться с соревнований и лететь в Калядин к ней на выручку?!

Пришлось уйти с работы пораньше, сцеживать для крохи Зоиньки молоко. Раздавать указания Виктории Арнольдовне и Насте, когда малышку покормить, во что переодеть на ночь.

Старшая дочка внимательно наблюдала, как мама – с отвычки неуверенно, медленно – подводит глаза, пудрит щеки. Поинтересовалась подозрительно:

– Куда это ты собралась? На свидание?!

– Настена, а ну кыш со своими вопросами! – вмешалась Виктория Арнольдовна. – У мамы переговоры. Слышала такое слово?

Но девочка не сдавалась:

– Да ладно, переговоры! На переговоры мама в джинсах ходит. А в налоговую – вообще в штопаном платье!

Погрозила пальчиком:

– Смотри! Все дяде Кириллу расскажу!

«М-да, – сердито подумала Аля. – Живу будто под микроскопом. А как, интересно, Николай Алексеич перед своей женой станет оправдываться, что его весь вечер дома не будет?»

И едва врач завел разговор на любимую свою тему: «Почему, мол, Аллочка, вы от меня прячетесь?» – призналась:

– Из-за вашей жены. Она мне уже пообещала много-много неприятностей.

Доктор посуровел:

– Когда?

– Семь месяцев назад. Я еще в роддоме была.

– Вот, значит, что.

Сразу осунулся, как-то поник – Але его жаль стало.

Начал было:

– Не обижайтесь. Я вам все объясню. Дело в том, что моя Наталья…

Но Алла Сергеевна решительно перебила:

– Простите, но я даже слушать об этом не хочу. И еще больше не хочу – вставать между вами и вашей женой. Я никогда в жизни не разрушу вашу семью. И так уже достаточно, – помрачнела, – натворила дел.

– Это, – Николай Алексеевич взглянул лукаво, – единственная причина?

Почему ж она всегда его смущается? Будто школьница, которую директор поймал на заднем крыльце школы с сигаретой?

– Есть и другая, – отрезала она. – Я очень вам благодарна за то, что одолжили мне денег и вообще поддержали. Но я бы хотела, чтоб отношения между нами остались исключительно деловыми. А вы все время: «Аллочка», «деточка»!

Он расхохотался:

– Аля, у меня ж все «рыбки» и «кошечки». Вы поговорите с любой из моих пациенток, они подтвердят!

– Паясничаете, как подросток, – осудила она. – Вам не идет.

И не удержалась, укорила:

– Когда мне денег одалживали, говорили: я, мол, богатейший человек, сто семьдесят тысяч для меня – два гроша, совсем не в тягость. А сами, оказывается, последнее отдали. Но я вам обязательно верну, все до копейки!

– Ох, Аленька, рыбонька моя! – весело улыбнулся он. – Серьезный ты человечек!

Встретил ее возмущенный взгляд, пообещал:

– Все, все, я понял. Больше тебя не дразню.

И на протяжении вечера Аллу больше не поддразнивал, ничем не смущал.

Они съели изумительный ужин – отбивная из кабаньей лопатки, котлеты из утиного мяса. Запивали мягким домашним вином. Доктор много шутил, развлекал Алю медицинскими байками. Впрочем, ей тоже было чем ответить: детишки, ее подопечные, рассмешить могут не хуже. Она, когда стала директорствовать в садике, даже специальную тетрадку завела, куда записывала их перлы.

– На вас приятно посмотреть, такие веселые! – улыбнулась им пожилая официантка.

Что ж, Алле действительно было легко и радостно с Николаем Алексеевичем.

«Наверно, мы бы с ним отлично ладили, – мелькнула мысль. – Хорошо, когда муж умеет посмеяться!»

Алла сразу смутилась, обругала себя: нельзя, нельзя примерять на стоматолога роль супруга!

А тот чутко уловил, что настроение у нее изменилось.

– Аля, могу я тебя попросить? Пожалуйста, не убегай больше, когда я приезжаю к Виктории Арнольдовне играть в преферанс. Мне очень нравится, что именно ты приносишь нам фрукты и вино.

– Но…

– Считай, это проценты за мой кредит, – усмехнулся он. – И еще я хочу, чтобы ты знала. Я обязательно разведусь с Натальей. Вне зависимости от того, как сложатся наши с тобой отношения. Мой развод просто вопрос времени. И – если ты захочешь об этом слушать! – я всегда готов объяснить тебе, в чем проблема. А пока – что ж остается!.. – улыбнулся беззащитно, – мы с тобой будем видеться исключительно по делу. И – коли у нас деловой ужин! – говори: что там у тебя в садике стряслось?

Але и радостно, что со сложной темы свернули, но и жаль – что взгляд Николая Алексеевича, только что жаркий, влюбленный, сразу стал серьезным, потух.

Хотя лучше, чтоб отношения были исключительно деловые.

И она начала свой рассказ о несносном соседе Борисе Борисовиче.

Слишком правильная мама – это настоящее наказание. Раньше, когда они вместе с папой жили, можно хоть как-то было ее занудству противостоять. Настя с отцом маму то в ресторан вытягивали, то уговаривали на совершенно неправильный ужин: шпроты с китайской лапшой. К тому же папа ничего не имел против выражения «на фиг» и соглашался с тем, что когда волосы дыбом – это тоже прическа.

Но с тех пор, как они стали жить сами, а потом еще в доме завелся младенец, у них не дом сделался, а какая-то стерильная кунсткамера. Пыль каждый день вытирай, руки мой, говори тихо, супчики кушай протертые. Бабушка Вика, конечно, иногда позволяет сделать шаг влево-вправо, но тоже не слишком с ней разгуляешься. Ну, разрешит телевизор посмотреть полчасика сверх положенного, да губы подкрасить бесцветным блеском. А у Насти в классе некоторые девочки даже ногти уже лаком покрывают, а одна вообще ходит в туфельках на самом настоящем каблучке! И ди-ви-ди все смотрят любые, а не какие мама с бабушкой разрешат. И в компьютер играют сколько влезет.

А Настя – будто в девятнадцатом веке живет. Только читать – без ограничений! – и позволяется.

Что ж, приходилось себя развлекать самой. И самая первая забава у девочки была: наблюдать за противным дядькой из соседнего дома. Вот это фрукт, чего только не вытворяет! Да еще и шторы никогда не задергивает, любуйся во всех подробностях. То встанет перед зеркалом, приосанится, руку вперед вскинет, рожи выразительные корчит – речь репетирует или поет, за окнами закрытыми не слышно, но все равно ужасно смешно. Или ложился на спину и начинал трясти тощими ножонками, быстро-быстро, как медведь в цирке, когда по бочке бежит. А потом надевает резиновые перчатки и… Настя долго не могла понять, что он в них делает. Сначала даже решила, что в попе чешет. Но потом разглядела: дядечка натягивает на себя – непонятно зачем! – бесцветные чулки.

Ничего себе! Девочка уже немного знала про маньяков и перепугалась ужасно. С мамой (и без того нервной) страхами делиться не стала, решила рассказать все бабушке Вике. Но та только расхохоталась. И объяснила, что дядька, Борис Борисович, просто носит компрессионное белье – такие специальные чулки для тех, у кого вены на ногах больные.

– Оно, Настенька, очень скользкое, вот и приходится, чтобы надеть, ложиться на спину, задирать конечности, да еще и резиновые перчатки использовать.

Что ж, даже жаль, что не маньяк. Но наблюдать за Борисом Борисовичем Настя все равно продолжала. И ужасно корила себя, что проглядела момент, когда противный дядька гвозди рассыпал перед своими воротами. Не успела предупредить маму и клиентов ее садика.