Колю, конечно, уволили, пытались по суду ущерб взыскать – да что с него возьмешь? Собственностью, а паче того счетами в банке братик не обременен.

Но – в отличие от многих – чужому богатству не завидует. И за Лесю – когда удалось ей зацепиться за Москву, – искренне радовался, хвалил: «Молодец, что сумела свой норов усмирить. Я так не могу».

Сам он оставался в их городке, откровенно бедствовал – куда его возьмут, если ни хватки, ни образования, да еще и репутация соответствующая? Но не унывал. И продолжал прикалываться при каждом удобном случае. Например, когда совсем недолго грузчиком в продуктовом работал, подбросил в ящик с бананами безобидного ужика. Байки потом по всей области ходили – будто ядовитейшая змея черная мамба укусила покупательницу (та скончалась на месте) и уползла (змея, не тетка).

Лесина мать троюродного племянника осуждала: «Паяц он, и больше никто! Держись от него подальше».

Однако Леся на мнение родительницы всегда плевала с высоченной колокольни. Вот и решила перетащить Колечку, свою отдушину, в столицу. Она ведь, в конце концов, жена богача! Имеет право хотя бы на единственного наемного работника.

С Колькой пришлось провести серьезнейший ликбез. Чтоб – когда будет собеседоваться с Игорем, – выглядел исполнительным, туповатым, скучным. Она купила братцу соответствующую одежду (а то с него станется явиться к работодателю в каких-нибудь рваных джинсах да кедах). Организовала трудовую книжку с «правильными» записями. Очень боялась, что Игорек на Колю службу безопасности натравит для тотальной проверки, но нет, обошлось.

Муженек безропотно принял Колю на должность шофера, эконома и «человека за все».

Леся – хотя рада была необычайно! – первое время вела себя осторожно, надменно. Колю, даже когда наедине, называла только на «вы», никаких прибауточек-шуточек, заваливала работой, придиралась. Настолько вошла в роль, что Игорь даже посоветовал:

– Ласточка, когда на тебя работают люди, нельзя слишком уж их прижимать. А то ведь взбунтоваться могут. Как в семнадцатом году.

Но Леся по-прежнему продолжала в присутствии мужа вести себя с экономом сдержанно, строго. Зато уж когда Игорь на работе был – вожжи отпускала. Баловались, дурака валяли, как дети. Коля – человек совершенно без тормозов! (В хорошем смысле, конечно.) То вызовет ее на бой подушками, то попросит пирушку «а-ля грузчик» (то есть порезать на газетке вареной колбаски, закусить огурчиками из банки). Анекдоты травил – она животик надрывала.

Жизнь пошла совсем другая. Если б еще не беременность!

По счастью, Коля – хотя и не скрывал, что в Лесю влюблен, – к Игорю ее не ревновал. И что ребенка она ждет от своего миллионера – воспринял нормально. Шутил: «Лучше уж олигархов плодить, чем таких, как я, раздолбаев».

Все его, казалось, устраивает в нынешней жизни и в нынешнем его положении.

Но Леся все равно иногда задумывалась: как было бы хорошо, если б нелюбимый Игорь куда-нибудь вдруг исчез, растворился… и она бы осталась с Колей – но при этом со всеми мужниными деньгами!

Только как это организовать? Если просто попросить развода, миллионер ни копейки не даст. У них брачный контракт, там условие: чтоб претендовать хоть на малую толику капитала, надо им вместе оттрубить пять лет, целый срок!

Убить? Жаль. Да и страшно. Смерть миллионера, конечно же, будут расследовать лучшие силы милиции, какое ни придумай идеальное преступление – расколют ее в два счета.

«Вот если бы он в аварию попал! Сам! – фантазировала Леся. – Или вдруг заболел, допустим, скоротечной саркомой, чтоб в никакой Германии помочь не смогли!..»

Однажды не выдержала: поделилась мыслями греховными с Колей. Ожидала, признаться, что тот – как на любую заданную ею тему – начнет дурковать. Фантазировать вместе с ней, как на пути Игоря вырастает цунами или на его голову рушится пресловутый кирпич.

Но брат, против обыкновения, ответил серьезно:

– Леська, даже думать не смей о таких вещах!

– Почему? – надула губки она. Капризно добавила: – Он же достал меня выше крыши, неужели сам не видишь?!

– А я считаю, нормальный твой Игорь мужик, – пожал плечами Николай. – Платит хорошо, не достает, не зудит.

– То есть тебя все устраивает? – ощетинилась Леся. – Считаешь, это нормально, что я нелюбимого ублажаю, танцую вокруг него, кофе в постель подаю, а ты при нас – экономом?!

– Ты вчера и мне приносила кофе в постель! – ухмыльнувшись, напомнил Коля.

По-хозяйски обнял Лесю, примирительно сказал:

– Еще месяц назад, когда меня на работу Игорь взял, ты радовалась: как хорошо все у нас устроилось! Что сейчас-то изменилось?

– Да то, что я – в отличие от тебя! – развиваюсь. Ищу пути, чтоб еще лучше было!

– А я просто радуюсь каждому дню, когда ты со мной рядом, – спокойно ответил он. – Тоже неплохой вариант.

Поцеловал ее – жарко, страстно. У Леси аж в низу живота заныло (и младенец внутри завозился).

Она прильнула к любимому братику, отдалась силе его рук.

Может, и правда без разницы, что Колька – эконом, прислуга?

…Их неправильная – но такая приятная! – жизнь с двойным дном продолжала течь дальше. Вплоть до того ужасного дня, когда Игорь – без предупреждения! – вернулся из Франкфурта. Вместо вторника на два дня раньше, в субботу.

Леся и предположить не могла, что ему такое в голову придет. Прежде-то муж всегда: как сказал, так и сделал. Сообщает утром: «Я допоздна на переговорах». Значит, раньше полуночи не жди. Из командировок всегда являлся точно в день и точно тем рейсом, о каком говорил. А сейчас она ведь и билет видела! Что прилететь в Россию Игорь должен 28 мая, во вторник. Почему ж в подобных обстоятельствах не расслабиться?

И до чего не повезло: явился муж – точно, как в анекдоте! – в самый разгар процесса. Причем они настолько увлеклись, что не услышали, как поворачивается в замке ключ, а по лестнице, что ведет в спальню, шелестят шаги.

…Леся никогда не забудет Игорева лица. Пораженного, обиженного, убитого. Его хриплого от отчаяния голоса. Безнадежной реплики:

– А я думал, ты меня любишь…

Выкручиваться, придумывать оправдания было бесполезно. Молить о прощении, она сразу поняла, – тоже.

Будто за мгновение перед смертью, вся жизнь пролетела перед глазами. Нищее детство, голодная юность, отчаяние первых московских лет. Когда вертелась последней шестеренкой в постылом рекламном агентстве, жила в общаге в комнате на четыре койки. А потом: крепость по имени Игорь, ее планомерная осада и, наконец, триумфальное завоевание. Сумасшедшее счастье, когда миллионер ставил подпись в загсе, в амбарной книге брачующихся…

Все, получается, было зря.

И ее охватило вдруг такое отчаяние, что в глазах потемнело. Помутнение разума, морок: показалось, что потолок придавил, стены рушатся.

Она вскрикнула, схватилась за грудь.

– Леська! – рванулся к ней Николай.

Но она смотрела не на брата – на мужа. А в лице у того – ни грана сочувствия, одно презрение.

Все действительно было кончено. Она осталась с Николаем. И лишь теперь поняла, что совсем этого не хочет.

Галина Круглова теперь все чаще и чаще впадала в состояние кокона.

Началось это сразу после смерти любимого сына Митеньки. Чтоб не сойти с ума, она тогда научилась заворачиваться в плед, откидываться в кресле и выключаться из реальности. Полностью.

Раньше ей хватало часа или двух. Потом хотелось есть, пить или в туалет. Но с годами она «достигла совершенства» – целыми днями могла так сидеть, в полузабытьи, в полудреме.

Верочка Бородулина – единственная ее подруга – очень тревожилась. Советовала:

– Вам обязательно нужно показаться хорошему доктору.

Но Галина всегда отказывалась.

Никакой доктор не вернет ей сына. А научиться жить без него невозможно, она уже много раз пробовала.

Раньше Галину хотя бы борьба поддерживала на плаву. Воевала с теми, кто погубил Митю – с педагогами, воспитателями, директором школы. Вела вдохновенную переписку с инстанциями, встречалась с журналистами. Когда в стране происходила очередная трагедия с детьми, телевидение всегда взрывалось ток-шоу. Галину, эталон борца за справедливость, на них частенько приглашали. Потом перестали. Сама Галина считала: из-за того, что однажды она набросилась с кулаками на депутата, который осмелился ляпнуть, будто большинство родителей сами виноваты в том, что их дети погибли.