На протяжении года он иногда звонил по телефону, чтобы сообщить о своем приезде на субботу и воскресенье, и не обижался, если Одри, не вдаваясь в объяснения, говорила, что ей это неудобно.

Дело в том, что мисс Ирвин весьма встревожилась, обнаружив, что в городе Рея считают ее любовником. Дамы из «Женской ассоциации» отворачивались, когда она при встрече, как обычно, приветствовала их быстрым кивком головы. Осуждающие взгляды, которые они бросали на нее, удивляли мисс Ирвин. Сначала ей и в голову не приходило, в чем тут дело. И, только получив анонимное письмо, убеждающее ее «не губить свою бессмертную душу греховной связью», Одри поняла все. «Откажись от своего любовника, дорогая сестра, — увещевал неизвестный автор письма, — плоть слаба, но милосердие божие может всех нас спасти от вечного проклятия».

Одри была потрясена. Она не могла придумать, каким образом опровергнуть грязную сплетню маленького провинциального городка, не поставив себя в смешное положение. Она содрогалась при одной мысли о том, что до Рея может дойти эта сплетня. Какая нелепость! Как он будет рычать от восторга, узнав, что ему приписывают роль ее любовника!..

«Ни о каком флирте с Реем даже и мысли не было», — уверяла себя Одри. Она никогда в жизни не флиртовала ни с кем и не знала даже, как это делается.

Правда, за последнее время Рей стал совсем взрослым и держится увереннее. Одри льстило то, что он делился с ней всем, что его огорчало или радовало. Хотя оба они привыкли идти своей дорогой в одиночку, почему-то приятно было вместе обсудить сделанное, поговорить о планах на будущее. Вот и все — ничего другого тут не было. Да и не могло быть! Ведь она ему в матери годится, успокаивала себя Одри. Какое дурное направление мыслей у этих людей: они не допускают, что женщина в ее возрасте может хорошо относиться к молодому человеку, не будучи его любовницей!

Верно, Рей часто называл ее «милая» и «дорогая». Но Одри не обращала на это внимания. Она слишком часто слыхала, как легко и небрежно люди говорят друг другу «милая» или «милый», чтобы вкладывать в эти слова какой-то особый смысл. Одри даже старалась не замечать, когда Рей иногда мимоходом бросал ей эти слова, — пусть не думает, что она придает этому какое-нибудь значение.

Он произносил эти слова тем же тоном, каким кричал с другого конца сада: «Я загоню твоих коз, Одри!»

Мисс Ирвин твердо решила ни в коем случае не отступать перед нелепой сплетней. Она больше обычного обрадовалась приезду Рея в следующую субботу: сама встретила его на станции и болтала с ним, сидя в машине около почты, где собрались люди со всей округи, ожидая писем. Одри сознавала, что это чистая бравада, но ей приятно было ощущать свое равнодушие к глупым сплетницам и свою полную независимость от них.

В тот же день, когда Одри, переодевшись в синие брюки, отправилась верхом загонять коров, Рей, к ее удивлению, последовал за ней на скотный двор. Он наблюдал, как она доила двух джерсейских коров.

Остановившись на дорожке полюбоваться закатом, Рей обнял Одри одной рукой и весело сказал:

— Господи, я по уши влюблен в вас, знаете, Одри!

— Глупости! — бросила она, отводя его руку.

— Почему? — спросил он.

— Я в матери вам гожусь, — быстро ответила она.

— Ерунда! — Он взглянул на нее снова, и лицо его вдруг стало удивительно старым и усталым. — На этой неделе мне исполнилось тридцать. Когда я в городе, меня неудержимо тянет увидеть вас — вот так, за работой в саду, мужественную, спокойную, не боящуюся ничего в жизни.

— В этом я не так уж уверена — ответила Одри. — Просто я нашла то, за что можно ухватиться: мой сад. Вот и все.

Она шла вверх по дорожке с ведрами молока в руках. Зачарованный закатом, Рей остался на месте. Его насмешливый голос донесся до нее:

— Я загоню твоих коз, Одри!

«И чего ради он упорно повторяет мне эту фразу?» — недоумевала Одри. Коз у нее не было. Если же она напоминала Рею буколическую зазнобу Оселка из «Как вам это понравится» — это польстить ей особенно не могло.

Одри процедила молоко, разлила его в кастрюли и поставила в печь. Когда Рей вернулся, она уже переоделась в голубое полотняное платье и готова была поиздеваться над ним за сонет в честь заката, который он сочинял, пока она трудилась.

За обедом Одри болтала без умолку: о богатом приплоде поросят, о видах на урожай, о том, что в углу сада нашла несколько дохлых кур. Она даже побранилась из-за этих кур с Томом Риджем. Тот утверждал, что по соседству появилась лиса, а Одри считала виновницей гибели кур тощую дворняжку Риджей. Одри предупредила, что разбросает отравленные приманки, и этим привела в бешенство Тома Риджа. Он сказал, что его свиньи всегда убегают из загородки на нижний выгон. Дети, правда, всегда загоняют их обратно, но если они успеют сожрать отравленную приманку, то случится беда. Что же, пусть держит своих свиней на запоре и собаку тоже — вот и все!

Рей ел с аппетитом, но слушал как-то рассеянно: не отпускал своих обычных шуток по поводу новостей на ферме и стычек Одри с соседями.

Какое-то стесненное молчание воцарилось между ними.

После обеда Рей растянулся в кресле перед огнем, посасывая трубку, мрачный и задумчивый. Одри не могла расшевелить его. Подбросив дров в камин, она украдкой стала наблюдать за Реем; на лицо он выглядит гораздо старше своего возраста, решила она. У него лицо человека, много перенесшего, выдержавшего тяжелую борьбу за существование, а тело — худощавое, юношеское, глаза карие, в крапинку, хоть и сверкают улыбкой молодости, но в них светится насмешливая мудрость и жизненный опыт.

Себялюбивый, чуткий, умный, порывистый — таким считала его Одри; но, может быть, она несправедлива к нему, спрашивала себя Одри. Рей с детства много работал. У него твердый характер, он вынослив; его веселость носит, правда, подчас несколько мрачный оттенок. Как будто он научился смеяться над всем трагическим в жизни и таким образом избавляться от него.

— Вы удивительно наивны, не так ли, Одри? — сказал он, растягивая слова.

— Разве? — отпрянула она.

— Вы знаете, что я влюблен в вас, — медленно произнес он. — И весь вечер вы сидите перепуганная насмерть, если можно так выразиться.

— Глупости, — задохнулась Одри, как будто шла ко дну. — Я…

— Вы… думаете, что годитесь мне в матери. Но это не так — разве только стали зрелой девицей лет десяти или около этого. Нелепо повторять такую чепуху. На деле я гораздо старше вас. Я знаю о жизни, ее соблазнах, о людях и о дьяволе гораздо больше, чем вы когда-нибудь узнаете…

На мгновение у Одри мелькнула мысль сочинить себе богатое прошлое и обрушить его на голову Рея, но в ее воображении не возникали никакие подробности.

— Возможно.

— Вы отгородились от жизни — боитесь ее. Я пытался как-то по-своему приспособиться к этому, даже к этому! Я люблю вас. Придется вам примириться с этим, привыкнуть к этой мысли.

В потоке синих ясных дней пришло лето. Рей взял отпуск, когда начали созревать абрикосы. Одри была рада ему, как и всякому, кто мог помочь ей убрать первые нежные плоды. Ее ранние абрикосы были лучшими в округе; но ей приходилось вставать на рассвете, чтобы уберечь плоды от птиц и проследить за сбором и упаковкой. Работая от зари до сумерек на солнцепеке, загоревший, потный, с ноющими руками и шеей, Рей клялся, что сбор абрикосов оказался совсем не таким идиллическим занятием, как он предполагал.

После захода солнца Одри все еще упаковывала фрукты, а Рей прибивал крышки к ящикам. На заре Одри уезжала на рынок, а Рей вместе с двумя местными женщинами, нанятыми на сезон, продолжал сбор урожая. Когда она возвращалась из города, Рей заставлял ее поесть и поспать немного. Но через час-полтора Одри снова появлялась в саду, беспокойная, ненасытная в своем стремлении как можно больше заработать, используя высокие цены на ранние абрикосы. Она считала, что никто не может сравниться с ней в сборе и упаковке фруктов.

— Я могу отдохнуть после уборки урожая, — заявляла она.