Внезапно на меня навалился водопад чувств, запахи и звуки были повсюду. Я как-то странно почувствовал своё тело, и радостно открыл глаза.

– Гурук рарг? – Перед моим лицом предстало гигантское чудовище с отвратительной мордой, которое держало меня в руках. Я захотел заорать, и, к моему удивлению, заплакать.

– Ууаааа!!! – Закричал я, и опознал в своём голосе плач младенца, я посмотрел на себя, и обнаружил, что от меня тянется пуповина идущая куда-то к паху чудовища. В этот момент я потерял сознание.

Я лежал в переплетении ветвей невысокого дерева уже больше двух часов, но до сих пор ничего подходящего не видел. Нет, за это время к маленькому лесному ручью подходило множество животных. Но я не смог бы справится с хищниками, даже мелкие твари вроде крупных лисиц могли меня серьёзно ранить. А лекарей в племени нет. Да что лекарей, если кто-нибудь получал серьёзную травму, его в лучшем случае просто перестали бы кормить, а в худшем… Нет, о таком лучше не думать.

Вот уже два года как я родился в этом мире. Вы спросите, что делает двухлетний карапуз на охоте? Так мне "повезло" родиться не совсем человеком, вернее совсем не человеком. Само название нашей расы гуруки, переводился как лазутчик, но все остальные называют нас гоблинами. Гоблины, на мой, всё ещё человеческий вкус, выглядели весьма уродливо: зелёная кожа, маленькие глаза, глубоко упрятанные в череп, выступающие вперёд надбровные дуги, массивная челюсть и торчащие клыки. Самый высокий гоблин был по грудь среднему человеку, вернее по грудь рабу-человеку. Я мог сравнивать только с ним, поскольку других людей за свои два года не видел. Гоблины растут крайне быстро, когда мне исполнилось сорок дней, у меня уже выросли зубы, и я смог есть нормальную пищу, когда я прожил ещё тридцать, я научился нормально ходить, в полгода я был вполне дееспособным подростком. Местный год, кстати, почти не отличался от земного и длился 365-ять дней. Племя, в котором я родился, жило в большой земляной норе, вырытой под выворотнем от упавшего гигантского дерева. Все племя жило вместе, в единственном общем помещении, исключений было только два: у чародея ^[02] и вождя были свои отнорки.

В лихие девяностые мне приходилось общаться, а порой и "работать", с явными отморозками и беспредельщиками, но все они, не шли ни в какое сравнение с моими соплеменниками. Год назад, во время сильного голода, племя, съевшее всех извечных гоблинских спутников – крыс, принялось за каннибализм, первым съели раба человека, имени которого я так и не узнал, а потом воины племени поубивали самых слабых, мне тогда чудом удалось отстоять право на жизнь…

…Я сидел, прислонившись спиной к стене норы – дома нашего племени, и пытался хоть как-нибудь заточить самодельный каменный топор. У моих соплеменников не было ремесленников, любой гоблин гордо заявит, что всё необходимое можно отнять у других, а всю работу кроме набегов должны выполнять рабы. Поэтому единственный способ получить одежду или оружие было отнять их силой. По правде говоря, короткие гоблинские пальцы с сильно загнутыми когтями и обладающие только одним суставом и только двумя фалангами, действительно мало подходили к какой-либо тонкой работе, и криво сделанный каменный топор был плодом моего упорства, а не мастерства.

От оружия меня отвлекли крики раба племени. Когда я поднял на него взгляд, всё уже было кончено. Вождь, самый большой и сильный гоблин в племени, уже убил человека и вспарывал ему живот.

– Племя голодает, и не может больше кормить слабых, но самые никчёмные сегодня спасут племя. Воины, возьмите жизни слабых, чтобы племя стало сильнее. – Прорычал вождь, и начал жадно жрать кусок тёмного мяса, вытащенный из живота раба.

И начался кошмар, все взрослое мужское население племени, схватилось за оружие, и кинулось на стариков и детей племени. Ко мне побежали двое "воинов". Один был вооружен длинным ржавым кинжалом, казавшимся в его руках полноценным мечом, и был одет в рвань, которую носили почти все гоблины. Второй носил криво переделанную под его рост кожаную одежду, и был вооружен копьем с наконечником из дрянного железа, ещё несколько копий торчали из торбы у него за спиной.

Видя, что один готовится бросить копьё в меня, я не вставая, перекатом, ушёл влево, сжимая в правой руке "топор", а в левой "точильный камень". В место, где я сидел мгновение назад прилетело копьё. Пока один гоблин доставал новое копьё из наспинной торбы, я кинулся на второго, стремясь закрыться им от нового броска. Кинув на бегу то, что я использовал как точильный камень, я заставил гоблина, вооружённого кинжалом, рефлекторно отшатнуться и, защитив лицо, перекрыть себе обзор, не зря я так много тренировался в метании камней. Рванув, так что жилы в ногах зазвенели, я оказался вплотную к этому гоблину. И, не обращая внимание на просвистевшие у меня за спиной копьё, я изо всех сил ударил каменным топором по кисти, сжимающей рукоять кинжала. Подхватив левой рукой падающий кинжал, я сделал шаг, закрыв при помощи скулящего и пятившегося гоблина обзор метателю копий, и нанёс удар топором по колену моей жертвы. Пользуясь тем, что мой противник не мог больше отступать, я подбежал вплотную и, воткнув ему в грудь его же кинжал, смог взвалить уже мертвое тело на себя и прикрываясь им как щитом, побежал к копейщику. Почувствовав два удара в свой "щит", я откинул своего мертвого врага в сторону. У гоблина было всего шесть копий, одно он кинул в самом начале, второе во время моего бега к его напарнику, третье во время моей схватки с гоблином, ещё два сейчас. Конечно, был шанс, что он метнет и последнее, но ни один гоблин никогда не останется безоружным, даже в окружении своего племени, только теперь я начал понимать причину это привычки. Я оказался прав, гоблин не стал метать своё единственное оставшееся оружие, он попытался убить меня в ближним бою. От двух выпадов я уклонился, а при третьем достал своего противника. Я отбил удар копья топором в правой руке, а кинжалом в левой уколол по кисти противника, заставив её отпустить оружие. Гоблин не смог одной рукой удержать копьё после моего удара каменным топором, и лишившись оружия, попытался отпрыгнуть и разорвать дистанцию, но запнулся о топор, брошенный ему в ноги, и получил удар кинжалом в бок.

Не теряя времени даром, я быстро подхватил наконечник сломанного копья и побежал подбирать метательные копья. В мою сторону уже бежали три воина племени, они были из дюжины лучших бойцов, у них даже были ржавые кольчуги – невероятная роскошь по меркам племени. Собрав все метательные снаряды я приготовился подороже отдать свою жизнь, ведь копья я никогда не метал и вряд ли смог бы убить даже одного из подошедших воинов.

– Похоже, в нашем племени растёт великий воин, – произнёс старший воин. – У тебя ведь ещё нет имени?

– Нет, Губгур.

– Что ж, теперь ты Урбагар. Но имя не делает тебя воином, ты победил и все вещи побеждённых теперь твои, но племя не станет кормить того, кто не принес ничего в племя. Так что желаю тебе пережить голод, сегодня тебя больше не будут пытаться съесть. – Произнеся это, Губгур развернулся и пошёл к отнорку вождя, возле которого уже разворачивался "пир", его воины тащили убитых, оставив всю их одежду на месте.

Только после последних слов я понял смысл происходящего. Окинув взглядом нору, я увидел, что все гоблины разделились на тех, кто ест и тех, кого едят. Несмотря на жизнь в изнеженном цивилизацией обществе, я всегда считал себя человеком без предрассудков. Я вполне мог понять каннибализм, когда воины победители съедают павших врагов, победителей не судят, а проигравшие не имеют права на сострадание. Я мог понять, когда в условиях голода едят погибших. Но, вогнать нож в спину товарищу, или убить самку, с которой коротал ночь, потому что рассматриваешь их как кусок мяса, это было выше моего понимания. Поняв, что не могу находиться здесь, и, преодолев брезгливость, я нацепил на себя одежду обоих убитых мной гоблинов, надев торбу, в которую засунул все оставшееся копья и пошёл к выходу из норы.