— Другой возможности у меня может не оказаться, — сказал он, — поэтому мне хотелось бы поблагодарить вас.

— За что же?

— Я больше не боюсь.

— Не благодари меня, — сказал Макларен в замешательстве. — Парень, знаешь, справляется с этим сам… ну, что-то в этом роде.

— По крайней мере, вы дали мне время на это. — Накамура поклонился в воздухе. — Сэнсей,дайте мне свое благословение.

— Послушай, — немного смущаясь, заговорил Макларен, — у любого из вас мастерства больше, чем у меня, и в корабль я вложил меньше, чем остальные. Я всего лишь рассказал вам в нескольких словах об этой звезде и об этой планете, а вы — по крайней мере, Дэйв — смогли раскусить это с чуть большим трудом. Зато я никогда бы не узнал, как отремонтировать ионный привод… или контур; и я никогда бы не смог посадить этот корабль.

— Я говорил не о физическом выживании, — сказал Накамура. На его губах заиграла улыбка. — И все же, вы помните, как мы поначалу растерялись и как шумели, а потом какими мы стали спокойными и нам так хорошо работалось вместе? Это все вы. Наивысшее искусство в межчеловеческом общении — дать возможность другим показать своеискусство. — Накамура посерьезнел. — А вот следующая ступень успеха находится в самом человеке. Вы научили меня. Сознательно или нет, Терангисан, но вы научили меня. Я бы, конечно, многое отдал за то, чтобы у вас… появился шанс… научить себя.

Из отсека, где находились их рабочие шкафчики, вернулся Райерсон.

— Вот они, пожалуйста, — произнес он. — Куда ни глянь, повсюду эти водолазные жестянки.

Облачившись в свой скафандр, Макларен отправился на корму. «Интересно, много ли Сейки знает? Знает ли он, что я стал ко всему безразличен и что я не ликовал по поводу обнаружения нами этой планеты не потому, что я — стоик, а просто потому, что мне было страшно надеяться.

Я, наверное, даже не знал, для чего мне надеяться. Затевать всю эту борьбу, лишь бы попасть обратно на Землю и снова развлекаться? Нет, конечно. Это даже смешно».

— Нам бы следовало раздать дневной паек перед тем, как спускаться вниз, — заметил Райерсон. — Там нам, может, и не удастся поесть.

— А у кого есть аппетит при таких делах? — спросил Макларен. — Откладывая обед, мы растягиваем свои припасы еще на пару часов.

— Осталось только на семнадцать дней.

— Мы можем продержаться без еды чуть подольше.

— Нам придется продержаться, — сказал Райерсон и облизал губы. — За каких-то семнадцать дней мы ни за что не успеем столько сделать: и добыть нужный нам металл, и газифицировать его, и выделить ничтожный процент германия, а потом сделать из него транзисторы и настроить линию связи.

Макларен состроил гримасу:

— А не все ли равно, от чего мы умрем — от истощения или из-за этой жестяной плетенки? Если честно, то я не вижу большой разницы.

Спохватившись, он поспешил широко улыбнуться Райерсону, так чтобы парнишка принял сказанное им за шутку. Всякий ропот отныне был исключен; они просто не смели роптать. А их мечтания вслух типа «когда мы вернемся домой» — то, что являлось положительной стороной любой беседы — давно уже иссякли. Застольная беседа была для них ритуалом, в котором они одно время чувствовали потребность, но в каком-то смысле уже выросли из нее, как из платья. И теперь каждый погружался в себя. «Именно это и имел в виду Сейки, — подумал Макларен. — Вот только ничего я в себе не нашел. Впрочем, нет. Нашел. Но не знаю, что именно. Там слишком темно, чтобы разглядеть».

Затянувшись ремнями, он приступил к проверке приборов.

— Штурман машинному отделению. Дайте отсчет показаний!

— Машинное отделение штурману. Положительный вольтаж — норма. Отрицательный вольтаж — норма. Подача ртути — в пределах нормы…

Корабль ожил.

И началось движение вниз. Мощная ионная тяга стала притормаживать его разбег по орбите, и по нисходящей спирали корабль двинулся к безжизненной черной стальной планете, манившей его к себе. Он шел осторожно, словно нащупывая себе дорогу. Надо было следить и за вращением, и за тем, чтобы не слишком быстро сбрасывать скорость. В противном случае начнется вибрация массивной сферы, а это, в свою очередь, грозит полным выходом ее из-под контроля. Двигатели, периодически включаясь, раскручивали корабль и направляли его. Ионный привод работал почти бесшумно, но ракеты на корпусе грохотали так, словно по нему били молотом.

Все вниз и вниз.

И только потом, восстанавливая обрывки воспоминаний в единое целое, Макларен понял, что произошло, но до конца он этому так и не поверил. «Крест» опустился на железную равнину. На нее встала одна нога треножника, вторая. Поверхность планеты оказалась не совсем ровной. Корабль начал опрокидываться. Только благодаря своему мастерству Накамура, слив воедино мощности двигателей корабля и закрепленных на его корпусе ракет, смог одним рывком оторвать его от поверхности. Подобного мастерства способен достигнуть только полностью сбросивший с себя всякое напряжение человек, который воспринимает себя неотъемлемой частью корабля. Только он может с такой быстротой реагировать на постепенно меняющиеся колоссальные силы, задействованные в этом процессе. Накамура поднял корабль на несколько метров и, выбрав другую площадку, снова попытался сесть. И опять треножник коснулся почвы двумя опорами. Корабль снова стал опрокидываться. Третья нога соскочила в ямку, образованную не чем иным, как застывшей в железе рябью. Удар опоры о поверхность оказался настолько сильным, что она наверняка согнулась.

Накамура едва успел поднять корабль. Мгновение он висел в воздухе на столбе пламени, удерживая равновесие короткими разрядами реактивной тяги. Нижний край конструкции на корме «Креста» нависал всего лишь в нескольких метрах над поверхностью планеты.

Внезапно Накамура отключил ионную тягу, И за тот краткий миг, пока падал корабль, штурман успел перевернуть его на одних вращательных реактивных двигателях. «Крест» врезался в планету носом. Штурманскую рубку снесло начисто, от носа практически ничего не осталось. Автоматы наглухо задраили аварийные переборки, чтобы прекратить утечку воздуха, со свистом покидающего корабль. Масса его была огромна, и удар по своей силе получился чудовищным. Сфера, не выдержав, треснула, и от носа к корме зазмеилась многометровая трещина. С задранным к небу ионным приводом и совершенно не пострадавшим приемопередаточным контуром «Крест» неподвижно застыл в положении Колумбова яйца.

А сверху на него спокойно изливали свое сияние звезды.

Впоследствии Макларен мучился в догадках: может быть, Накамура уже задолго до этого точно знал, что иным способом посадить корабль невозможно. Или он решил, что его паек позволит оставшимся в живых протянуть лишнюю неделю. А возможно, он просто встретился со своей трагической судьбой.

Планета вращалась вокруг своей оси чрезвычайно быстро: один оборот менее чем за десять часов. Ее сумрачные железные равнины никогда не видели дня — отсчет времени шел только по звездам и по чувству голода. Здесь царила мертвая тишина, не нарушаемая ни ветром, ни дождем, ни шумом волн несуществующих морей — ничем, кроме шелеста звуков в наушниках людей, который сливался с еле слышным шипением равнодушно переговаривающихся звезд.

Стоя на краю шурфа, Макларен поднял голову и увидел над собой черное пронзительное небо — бездонное пространство абсолютного холода. Теоретически все эти огромные скопления солнц — бело-голубых, цвета заиндевевшего золота или тускнеющего багрянца — в одинаковой степени находились в пределах лишь видимой бесконечности. Но здравый рассудок подсказывал, что за одной беспредельностью следует другая, и он ужасался этому. Не утешала даже твердая земля под ногами — почти такая же мрачная, как и небо. Звездный свет ограничивал поле зрения до нескольких метров, а далее все тонуло в непроглядном мраке. Усеченный Млечный Путь и восходящее созвездие (про себя Макларен назвал его Ризус-Усмешка) наводили на мысль о существовании горизонта, но его животные инстинкты не верили этому.