Мы перешли через реку по узкому мостику, взобрались на холм и оказались на дороге, которая должна была, верно, продолжать ту, с которой мы только что свернули. На холме перед нами стоял маленький домик. Фернандо подошел к нему первым и сказал:
— Давай посмотрим, что там?
Я знала, что там, поэтому мне было неинтересно. Я приложила ладонь к стене, понюхала воздух вокруг и сказала тоном учительницы, которой очевиден ответ на глупый вопрос ученика.
— Это сушильня табака.
— А что еще?
Он смотрел на меня, постукивая костяшками пальцев по кирпичам, выпадающим из стены. На нас веяло изнутри табачным запахом, поэтому я проговорила вполне уверенным голосом.
— Больше ничего. Это сушильня табака, такая же, как и любая другая, хотя я никогда не знала о ее существовании. Все остальные сушильни находятся вверх по реке.
— Не угадала, — ответил он мне с улыбкой, которую я не могла понять. — Посмотри хорошенько. Если догадаешься, то получишь награду. Правда, если не догадаешься, то все равно получишь…
Я подошла к двери в дом, она была заперта на ключ. Я обошла здание кругом, но не заметила ничего особенного.
— Сдаюсь, — сказала я, когда снова оказалась рядом с Фернандо.
Фернандо потоптался на месте и постучал всеми пятью пальцами левой руки по стене, раздался гулкий звук пустого пространства. Я, честно говоря, не поняла, что он сделал, но часть стены отошла в сторону. Невероятно, но стена двигалась.
— Добро пожаловать в дом, — прошептал он. — Это, конечно, не дворец, но намного лучше, чем одеяло.
— Это неописуемо… — пробормотала я, поскольку была уверена, что вся стена состоит из цемента и кирпичей. — Как ты это сделал?
— С помощью напильника.
— Как пленник.
— Точно. Мне бы хотелось сделать лаз побольше, но я и не думал, что придется столько попотеть. Ты представить себе не можешь, как я устал. Хочешь войти?
Я вошла в дом без каких-либо сложностей, воздух внутри был несколько затхлым, под ногами что-то поскрипывало.
Слева лежал урожай табака, еще влажный. Справа — большие чаны, устланные черными листьями, — урожай прошлого года. Около стен они лежали просто так, кучей и были похожи на растительную постель. Я все еще продолжала стоять на месте в середине домика — единственном свободном месте, окруженная со всех сторон табаком. Табак был на полу, на потолке, витал в воздухе. Фернандо вошел следом за мной, теперь он стоял за моей спиной. Я почувствовала его руки на своей груди, а его губы коснулись моей шеи.
— Кому принадлежит этот домик?
— Розарио.
— Но он же твой дядя!
— Ну и что? Это даже лучше, он продал почти всю свою недвижимость, себе оставил немного, а еще… Это все равно что арендовать. Разве нет?
— Да, но мне не нравится. Мы похожи на воров.
Фернандо не ответил, возможно, потому, что ему было нечего сказать. Это молчание я растолковала как призыв к сексу, какой был между нами ночью. Запах табака окутывал меня, сладковатый и терпкий одновременно. Фернандо словно онемел, лаская меня, вероятно, он тоже попал под власть аромата, как и я. Он привлек меня на коричневое ложе из табака, и мои пальцы впились в его кожу на спине. Я чертила пальцем свое имя на его груди и стирала надпись языком, ощущала горечь, в которую слился вкус Фернандо и табака.
Потом мы снова начали разговаривать и смеяться, как дети, которых может развеселить любое слово. Мы повторяли фразы из мелодрам, которые часто показывали в кино, и из любовных романов, которые иногда попадались нам на глаза. Мы чувствовали себя глупыми и счастливыми. Мне хотелось сохранить в памяти каждый жест, каждый взгляд Фернандо. Помню довольно отчетливо, как смотрел на меня мой кузен, — это был взгляд свободного, уверенного в себе человека. Я сразу почувствовала, что Фернандо никогда не станет моим мужем, меньше всего он стремился к этому. Тогда мне стало страшно, я почувствовала себя очень одинокой, обманутой и брошенной, хотя мое тело и было отдано его ласкам.
Мое положение никогда не было таким двусмысленным, как в эту ночь. Я делала усилие, чтобы перевести дыхание, стараясь справиться с охватившем меня удушьем. Пальцы Фернандо смело блуждали по моему телу, он постоянно старался заглянуть мне в глаза. Наконец и я посмотрела на него, но в тот же миг ощутила, как между нами возникла призрачная фигура из прошлого.
— Знаешь, Фернандо? В нас обоих течет кровь Родриго.
Он ответил мне не сразу, словно ему требовалось перевести мои слова. Я отчаялась услышать ответ, но он поднял глаза, посмотрел на меня в упор и улыбнулся.
— Да? — в конце концов сказал он после того, как вошел в меня резким толчком.
Я инстинктивно сопротивлялась бешеному ритму Фернандо. Моя голова запрокинулась назад, как у мертвой, словно ненужный придаток тела.
— Неужели? — удивился Фернандо.
В эти минуты моя память превратилась в набор разрозненных фактов, лишенных всякой причинно-следственной связи, я не могла бы в данный момент сказать что-нибудь внятное о персонажах прошлого. Я ощущала себя в центре мира, одинокой, всеми покинутой. Мне было дурно, так как я понимала, что моя любовь останется только при мне, не заденет никого другого, хотя она была чистым и светлым чувством. В то самое время, когда я мучилась от острого приступа одиночества, Фернандо жадно целовал меня. Его зубы с силой ударялись о мои, он прикусил мне язык, и я почувствовала вкус крови на губах. Он закрыл глаза и больше не смотрел на меня, погрузившись в собственные ощущения. Я пристально смотрела на него, надеясь, что его глаза откроются, он увидит, почувствует то же, что и я, но моим надеждам не суждено было сбыться. И я опять ушла в свои мысли, моя душа словно отделилась от тела, так бывает, когда хочешь забыть о том, кто ты есть. Я чувствовала одновременно и собственную силу, и слабость, оба эти ощущения сконцентрировались в моем сердце. Я понимала, что в мире есть миллионы красивых девушек, более красивых, более стройных, более интересных, чем я, но ни у одной из них нет такого парня, какой был у меня теперь, такого красивого и такого сильного. Эту силу я ощущала на себе в эти минуты. Я спрашивала себя, что происходит между мной и Фернандо, но не находила внятного ответа.
Мои страхи стали оживать в августе, словно какой-то голос звучал у меня в голове и предупреждал, что связь с Фернандо кончится плохо. Я старалась тщательно продумывала все, что говорила, поэтому отбросила всякую формальность в наших отношениях. Я никогда не спрашивала, когда он уедет и когда вернется. Однажды на террасе швейцарского бара я взяла Фернандо за правую руку и, сжав ее, приблизилась лицом к его лицу. Он так посмотрел на меня через очки мотоциклетного шлема, что у меня вспыхнули щеки, а в глазах защипало. Я не хотела отпускать его, я не очень понимала, что делаю, когда услышала свой голос, решительный и звонкий, но звучащий словно издалека:
— Я люблю тебя.
Выражение его глаз не изменилось, но губы растянулись в улыбке, которая, правда, быстро исчезла. Фернандо дотронулся до моего лица, словно хотел скрыть от других мои чувства.
— Я тоже тебя люблю, — сказал он наконец спокойно. — Хочешь чего-нибудь выпить? Я закажу курицу.
В начале сентября мы ехали на «Бомбе Вальбаум» и услышали странный шум в моторе. Этот шум был опасным, даже я это поняла, хотя всегда была в технике полным профаном. В следующий момент мотор заглох, а мы чуть было не рухнули на землю. Поломка оказалась так серьезна, что от «Бомбы Вальбаум» целым остался только остов мотоцикла. Фернандо очень расстроился, он так ругался, что собаки, лежавшие на обочине, разбежались, а птицы с ближайших деревьев перелетели от нас подальше. Фернандо обвинял всех — производителей, слесарей, которые ремонтировали мотоцикл в последний раз. Возвращаться нам пришлось пешком.
Всю дорогу он что-то бурчал себе под нос, пытаясь понять, что сделал неправильно, потому что никак не мог поверить в то, что мотоцикл мог сломаться сам по себе. Фернандо жаловался мне, что теперь отец точно убьет его, потому что он не уберег мотоцикл. Он никак не мог поверить в то, что остался без средства передвижения, потому что собирался доехать до Гамбурга на мотоцикле, а теперь от этой мечты приходилось отказываться. Фернандо дал мне темный цилиндр — деталь безвременно погибшего мотоцикла.
