— Шестнадцать.

— Врешь.

— Ну, хорошо, мне осталось еще пара дней до дня рождения…

— Две недели.

— Две недели — это не очень много. Или нет?

— Да, это немного.

— А тебе сколько лет?

— Девятнадцать.

— Врешь.

— Хорошо… — он начал улыбаться. — Мне исполнится в октябре.

— Вот у тебя еще много времени до дня рождения. Восемнадцать лет — это еще слишком мало для человека, который пытается показать себя взрослым.

— Возможно. Здесь да, в Германии — нет. Там я уже считаюсь взрослым.

— Давай договоримся. Я приглашаю тебя на мой день рождения, и ты мне что-нибудь подаришь. Идет?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я не хочу ничего праздновать в этой дерьмовой компании, и ты, я уверен, поймешь меня.

— Тебе все это не нравится. Правда?

— Да, мне они не нравятся.

Взгляд Фернандо на мгновение стал каким-то пустым. Он был совсем близко от меня, а мне приходилось привыкать к этой близости. Я посмотрела на открывающийся передо мной пейзаж раскинувшихся плантаций и гор.

— Вот этого я никогда не пойму. Посмотри, как красиво.

— Это? Это пустыня. Сухая и безжизненная.

— Потому что сейчас июль и все высохло. Но здесь не всегда так. Ты должен приехать весной и посмотреть, как цветут белыми цветами вишни, как все утопает в цветах…

— Я никогда не вернусь.

Эти последние слова прозвучали для меня, словно пощечина, он сделал мне больно. Он, наверное, не знал, какую боль причинили мне его слова. Я судорожно втянула в себя воздух и вздохнула. Мне захотелось снова отодвинуться от него подальше. Меня поразил даже не тон, с которым слова были произнесены, а то, что они означали, как жестко они звучали, как абсурдно, как несправедливо. Мне казалось, он специально говорит это мне, чтобы я почувствовала себя идиоткой. Этот немец нарочно завоевал мое тело и душу, чтобы мучить меня, а потом объявить, что никогда не вернется.

— А ты не хочешь уехать отсюда? А как же те патриоты, которые приезжают сюда, чтобы умереть, — спросил Фернандо.

— Здесь? Нет.

— Ну, тогда где-нибудь в Малаге, где такая же погода, а поля такие же сухие и безжизненные.

— Нет, там нет моря.

— Я в этом невиновата, Фернандо.

Тут он повернулся и пристально посмотрел мне в глаза. Я почувствовала, как по моей спине побежал холодный пот, а в горле встал комок.

— Я знаю, Индианка, — усмехнулся он, дав мне новое прозвище. — У тебя хорошее чувство юмора.

— Не называй меня так.

— Почему нет? Вы же зовете меня Отто.

— Я — нет. Я не такая, как остальные.

Потом произошло то, что мне трудно описать, что-то явно пошло не так. Меня тянуло к нему, словно сотней канатов. Так детей тянет к рождественской елке, под которой спрятаны подарки. Его голова склонилась очень близко к моей, наши глаза встретились. Я подумала, что он хочет меня поцеловать, и закрыла глаза. Тьма обступила меня со всех сторон. Но он меня не поцеловал. Я открыла глаза и сказала уже резко:

— Я не такая, как они. Я другая, изгой.

Фернандо меня не поцеловал. Его губы были близко от моих, но вместо этого он приблизил их к моему уху и стал нашептывать. Для меня это был словно ушат холодной воды.

— Думаю, что для испанки ты очень хорошенькая.

Я посмотрела на него, и мы оба расхохотались. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять его настроение. Но я начала защищаться.

— А что особенного в испанках?

— Ничем, просто вы немножко… стесняетесь, так это говорится?

— Это от многого зависит.

Мне понадобилось время, чтобы понять, услышанное. Неожиданные слова Фернандо заставили меня задуматься. Мне захотелось разговорить его, понять, чем он отличается от людей, которых я встречала до сих пор, и почему меня так к нему тянет. Я постаралась забыть о тех минутах смущения и страха, которые пережила, и глубоко вздохнула. Мне захотелось услышать, что он скажет об испанских женщинах. Ведь многое, что нам кажется очевидным, другим бросается в глаза, а ведь эти отличия и рождаю нашу самобытность, нашу испанскую душу.

— От чего?

— Сложно сказать в двух словах. Чтобы объяснить разницу, понадобится много времени и слов, — он рассмеялся, но я была решительно настроена продолжать эту комедию. — Ты интересуешься модой? Я имею в виду — во что модно сегодня одеваться, какой стиль сегодня актуален?

— Нет.

— А образованием интересуешься?

— Нет.

— А историей своей семьи?

— Нет.

— Политикой?

— Нет.

— Возможно, ты патриотка?

— Нет.

— Тогда не знаю… Мне нравится секс.

— Ясно. Тогда ты должен мне об этом рассказать.

Фернандо расхохотался, но я взглядом заставила его замолчать и продолжить наш разговор. Я чувствовала себя обманутой, видя, как он улыбается, сверкая зубами.

— Ты что-нибудь знаешь об этом? Ты должна пообещать, что не скажешь своей…

И тут он остановился, я предположила, что он хотел сказать «бабушке», но решил промолчать, может быть, из уважения.

— Так о чем ты спрашиваешь?

— О твоих познаниях, о твоем опыте.

— У меня нет опыта.

— Я тебе скажу. Немцы все делают лучше.

— Может быть.

— Именно так.

— Только они плохо играют в баскетбол.

Он рассмеялся.

— Да… Возможно, это единственное, что мы делаем плохо.

— А мы это делаем хорошо, а еще итальянцы, югославы и греки… А знаешь почему?

Он отрицательно покачал головой и рассмеялся. А я продолжала болтать, не замедляя темпа. — Потому что в баскетболе нужно все делать быстро, там важна реакция, умение быстро думать.

— Очень смешно! Это шутка?

— Иногда и мне случается шутить.

— Вот как? Я, признаюсь, не совсем тебя понял. Ты все так раздуваешь, а я ведь хотел тебе честно обо всем рассказать.

— Но ничего не сказал!

— Пойдем, Малена!

Он сделал паузу, достал две сигареты и предложил одну мне. Теперь я закурила более уверенно, дым больше не жег легкие. Мы встали и пошли по дороге.

— Знаешь, Малена, что в Гамбурге есть улица, очень узкая, на которой находятся только публичные дома. На первом этаже в этих домах большие окна, напоминающие витрины магазинов, только единственный там товар — это сами проститутки. Клиенты идут по улицы и заглядывают в эти окна-витрины. Они видят, как проститутки ходят в прозрачных пеньюарах, читают книжки, сидя в кресле в витрине и показывая прохожим свои ноги, как они смотрят телевизор. К каждой проститутке ведет отдельный ход. При входе платишь по таксе… Как-то раз мы с Хельгой случайно зашли на эту улицу, так Хельга в ужасе бежала оттуда и увела меня, только чтобы я ничего не увидел. Кстати, моя мама родилась в Гамбурге, но никогда не бывала на этой улице, никогда ее не видела, а я пару лет назад, когда ходил в школу, на обратном пути всегда с друзьями шел по этой улице.

— И один из вас заходил внутрь. Так? — я хотела произнести эти слова с иронией, но при этом старалась говорить серьезно.

— Нет, только смотрели, мы ничего другого поделать и не могли… Ни у кого из нас не было нужной суммы, а еще мы были слишком маленькими, нас бы не пустили ни в один из этих домов.

— Тебя до сих нор это очень сильно беспокоит. Ведь теперь-то ты мог войти. Разве нет?

— Да, ведь смотреть — это не самое приятное на свете. А еще следует сказать, что они невероятно хороши, все. Я бы не ошибся, пойдя туда.

— Ты жалеешь, что не был там.

— Нет, вовсе нет, — Фернандо улыбнулся, — тем более я не жалуюсь.

— Очень красиво, мне он тоже понравился.

— Кто?

— Фильм, содержание которого ты мне пересказываешь. А теперь расскажи мне что-нибудь про пиратов, про акул или что там еще. Давай же!

— Ты мне не веришь. Да, Индианка?

— Конечно, я тебе не верю. Ты мне все это рассказываешь, потому что считаешь, что я не смогу отличить правду ото лжи, что я дурочка.

Он смотрел на меня странным взглядом, не так, как мои друзья, которые меня разыгрывали. Теперь я сама стала сомневаться в справедливости своих выводов. Я остановилась и внимательно посмотрела на него.