К тому же оказалось, что попугай больной: через несколько дней он умер. Никто в классе не разговаривал с Глебом, и до сих пор многие не замечают его, а те, кто замечает, называют не Глебом, а Попугаем, а Андрей еще хлестче – Попкой-дураком.

Боря тоже хотел поссориться с Глебом, и поссорился бы, но в последнюю минуту опомнился: тогда ведь и лодку он больше не увидит, и ничего другого.

Пришлось не ссориться.

И до истории с лодкой не мог он обойтись без Глеба. Чего только не было у того! Папа Глеба работал в огромном универмаге, мог достать любую вещь и, наверно поэтому, ходил, важно выпятив грудь и сильно выдающийся живот, – и у Глеба будет такой! А важность у него уже была. И был он, как и папа, очень бодр и носил на руке плоские, изящные, очень точные часики и то и дело – особенно при людях – поглядывал на них. Он с удовольствием показывал Боре свои новые вещи, но голос у него чуть терял бодрость, когда Боря подкатывался к нему:

– Дай покататься на гоночном… Не сломаю ведь!

– Сейчас не могу, – отвечал Глеб.

Как-то Боре понадобилась масляная краска – подкрасить торпедный катер, а у Глеба был целый фанерный ящик с тюбиками, и Боря попросил:

– Мне чуть-чуть выдавить, незаметно будет.

– А если потом не хватит на картину?

– Еще останется! И ты ведь никогда не рисуешь.

– А если вдруг захочу?

Боря замолчал. Ведь совсем немножко было надо…

У Глеба еще была уйма «конструкторов», три, фотоаппарата новейших систем и в больших зеленых альбомах лучшая в школе коллекция марок английских и французских колоний; и еще был у него маленький, но очень сильный телескоп, и однажды вечером он направил его на Луну и разрешил Боре посмотреть в окуляр. И Боря увидел совсем рядом темные пятна лунных морей, пики гор и хребты…

– Ой! – крикнул вдруг Боря и подпрыгнул от изумления. – Там космический корабль! Прилунился!

– Муха села на линзу. Сгони, – сказал Глеб и громко зевнул.

И оказался прав. Боря прогнал муху и стал бродить глазами по Луне, потом перебросился на звезды, а рядом с ним нетерпеливо сопел Глеб.

– Посмотрел, и хватит, – сказал он минуты через три и стал закрывать особыми крышечками оба края трубы. – Хватит пылиться оптике… Луна – пустяки! Посмотрел бы ты на Марс…

– Он тоже виден? И каналы? И полюсы?

– Запросто. Скоро, между прочим, великое противостояние, отлично будет виден.

– Глебочка, хороший… Будь другом, покажи!

– Там досмотрим… Я тебе позвоню тогда.

– Ну спасибо, Только не забудь! Не забудешь?

– Нет. Ну хватит на сегодня, укатывай.

И Боря ушел, а мог бы до ночи проторчать у Глеба. Потом Боря каждый день спрашивал у него в школе: «Скоро позвонишь?» – «Скоро…» И Боря целый месяц подбегал на каждый звонок к телефону, даже с мылом на лице. И однажды Глеб бросил в трубку: «Приходи». И Боря понесся как угорелый к нему, чтобы увидеть этот самый знаменитый красноватый Марс, планету бога войны. Позвонил в дверь, а мама его очень вежливо сказала: «А Глеб только что ушел с папой в гости…» Боря опешил: «А как же Марс? Он ведь сам позвал!» – «Глебик у нас забывчивый… Успокойся, есть от чего расстраиваться!..» – И закрыла дверь.

Несколько дней Боря не смотрел на Глеба в классе, потом снова потянуло к нему. И Глеб опять с большой охотой рассказывал про свои марки и даже подарил несколько штук, правда с оторванными уголками и дырочками. А потом Глеб выменял лодку, и Боря один остался верен ему и снова зачастил в их дом. Но чего ни делал Боря, как ни смотрел в глаза Глебу, тот не показал лодку. Ни разу. А когда Боря неосторожно заикнулся: не обменяет ли он лодку на всю его боевую технику, Глеб засмеялся:

– И тебя в придачу не возьму!

– Но ты ведь ее не пускаешь! – в отчаянии крикнул Боря. – Не нужна она тебе!

– А ты откуда знаешь? – Глеб в упор посмотрел на него своими узкими глазами, и Боря словно впервые увидел, какой он сильный и, толстый. И отступил.

– Я… Я думал… Мне казалось… Я хотел…

– Договоримся, – прервал его Глеб, – чтоб о лодке больше ни слова.

«Почему?» – хотел было спросить Боря, но побоялся.

Да, один Боря не поссорился с ним, а надо было! Он один не называл его Попкой-дураком, а надо было! Он бегал к нему домой, рассказывал, что задали на дом, если тот болел, стойко сносил презрение класса, даже заступался за пего перед ребятами, а Глебу… Глебу на все наплевать!

Боря едва дотерпел до конца урока. Он старался не пялить глаза на Вовину парту. Он искоса поглядывал в сторону Глеба – не увидел ли он эту коробку? Чего доброго, опять выменяет на что-нибудь, а потом и не покажет!

Этого нельзя допустить. Этому надо помешать.

Но как?

Одно знал Боря: действовать надо осторожно.

Рядом с Вовой сидела та самая Наташка, из-за которой он теперь не пойдет в аэропорт. Она была худая и носатая, с челочкой на лбу и громадными зелеными глазищами. Она и раньше, до случая с лодкой, всегда вертелась возле Бори, а теперь еще больше, и давала советы, что он должен делать и чего не должен, вздыхала, когда он получал двойки, и прямо как бешеная набрасывалась на ребят, если они задевали Борю… Кто ее просил? Она чуть не каждую неделю звонила ему и предлагала новую книжку.

Что ей надо от него? А неделю назад…Это просто ужасно, что случилось неделю назад! Было собрание, и она кричала, что Борю надо включить в сборную: он любого обгонит в школе и только стесняется выставлять свои способности. Девчонки хихикали, мальчишки иронически молчали. Боря закрывал от ужаса глаза и был бы рад провалиться вместе с партой сквозь пол. А она все разорялась, все кричала про него. И ее слушали! Ее всегда почему-то слушал класс, какую бы ахинею ни несла! И когда вышла Марья Васильевна, как-то получилось так, что он вскочил с места, и съездил Наташку по щеке – даже рука заныла, – и бросился бегом из класса.

Класс за его спиной прямо взорвался весь. Ох как Боря испугался, что так получилось! Ну, подножки ей ставил, и за косы дергал, и подзатыльники отпускал, но чтоб так… Вечером Глеб сообщил ему по телефону, что Наташка почти не ревела и сказала, что сама знает, что ему сделать за это.

Однако до сих пор Боря не знал, что это она та кое знает. Он и потом переживал, что стукнул ее, а на третий день вскочил в лифт, а там – она, ну и слегка улыбнулся ей – ну самую малость, и она улыбнулась, и совсем не слегка, и они снова стали разговаривать.

А теперь Андрей требовал извинений, и Боря опять рассердился на нее.

Но сегодня Наташка позарез нужна была ему.

Прозвенел звонок, и Боря подозвал ее.

Наташка подбежала, обрадованная, что понадобилась зачем-то, и уставилась на него в упор своими глазищами. Ну просто фары, а не глаза! И были б серые или голубые, а то ведь зеленющие. Как у русалки. И веселые. Боря не любил, когда она смотрела на него так, да еще при всех. Он и сейчас хотел по привычке отвернуться, да ведь был срочный разговор.

Он отвел ее в угол и шепотом спросил:

– Что это Цыпленок приволок в класс?

– Вовка? Не знаю… А что?

– Да если б знал, не спрашивал бы!

– Ну тогда я спрошу у него.

– Только чтоб никто не слышал.

– Почему? – У Наташки удивленно приоткрылся рот.

Ну какая она – не понимает самых простых вещей! И Боря решил не унижаться до объяснений и отрезал:

– Потому.

И отошел в сторонку. И стал наблюдать, как Наташка тут же бросилась к Вове и чуть не на весь класс заорала: «Что это ты притащил?» Боря поежился: ну хоть капельку б хитрости ей! И он-то не слишком хитер, куда ему до Глеба, но она… Одно в ней ничего: не мстит за подзатыльники, и возле нее всегда кажешься самому себе сильным и удачливым.

– Ничего особенного, – ответил Вова.

– А что неособенное? – не отступала Наташка, и Боря уже ругал себя, что попросил ее.

– Лайнер, – сказал Вова и уточнил:

– Воздушный…

– Тоже Геннадий сделал?

– Тоже.