Она – уже раскрепощёно, улыбнулась и стала ещё красивее. Ей так шла милая щербинка в верхнем ряду зубов, ровно посередине, она придавала её лицу какое-то озорное, почти девическое, выражение.

Обед проходил непринуждённо. Они никуда не торопились и она с удовольствием, не жеманясь, выпила рюмку коньяку, красиво отведала всех блюд, которые неспешно подавала статная официантка.

Порозовев от выпитого коньяку и утолив первый голод, она с интересом, не скрывая своего взгляда и не отводя глаз от его лица, разглядывала его.

– А это правда, что Вы – Герой Советского Союза и генерал?

– Правда. Вот, – и он выложил, пред нею, своё служебное удостоверение, которое, по привычке, всегда лежало у него в кармане.

– Какой Вы здесь молодой!

– А что, сейчас уже старый?

– Нет, нет, я не это имела в виду, – заалев всем лицом, торопливо произнесла она.

– Я просто думала, что генералы – очень солидные, пожилые. А Вы – я же вижу дату и год Вашего рождения, что-то уж очень молодым стали генералом.

– Так случилось. Отца – маршала – не имею. Простыми тружениками были мои родители. Давно уже их не стало.

И чем больше они говорили, тем отчётливее тревога проникала в его сердце:

«Господи, зачем я выворачиваю свою душу пред нею? И почему мне так хочется говорить с нею? Видеть её?

Зачем мне это? Нет, нет, только обед и ничего другого. Да и поздно уже. Отболело и отгорело всё. Зачем и её душу мне будоражить?»

И он, с каким-то даже облегчением, наконец, расстался с нею, проводив до двери её номера:

– Желаю Вам здравствовать. Если буду нужен – мой номер 364, там, в конце коридора, – и он указал рукой в направлении своей обители.

Зайдя в номер, он силой воли, а он это умел всегда, воспретил себе думать о ней и анализировать прошедший день.

Далеко за полночь он прекратил работу над рукописью своей книги и едва добравшись до постели, уснул, впервые за долгое время, безмятежным сном.

Проснулся поздно. Он и не помнил, когда спал так долго и счастливо. В его душе жило чувство большого праздника, а на сердце царил покой и предвкушение удачи.

Позавтракав, он оделся в спортивный костюм и быстро сбежал, по ступенькам, к морю.

Первым, кого увидел он на берегу – была она. Он остановился и пока она его не видела, откровенно залюбовался её фигурой зрелой женщины, но вместе с тем – ещё такой красивой и чувственной.

Она уже успела загореть и это ещё выгоднее выделяло её в среде белёсых и раздобревших, очень рано, тел других женщин, гораздо моложе за неё по возрасту.

И когда он поздоровался с нею, стало видно, что и она ждала встречи с ним.

Она и не таилась в этом и после слов приветствия, даже слегка покраснев, произнесла:

– А я даже свою сумку, на соседний лежак положила. Вдруг, думаю, встречу Вас. Или у Вас – другие планы?

– Нет у меня никаких других планов. Я, с радостию, принимаю Ваше предложение.

– Спасибо Вам, за – вчерашнее. Я всю ночь не могла уснуть – всё вспоминала нашу встречу, такой дивный обед. Или ужин, – и добрая улыбка залучилась в её глазах и на губах.

И словно оправдываясь перед ним, глядя неотрывно в его глаза, решительно сказала:

– А тот, вчера, это так, недоразумение. Давно оно минуло. Да и не было ничего серьёзного. Поняла, сразу, цену этому человеку. Мелкому, мстительному и злобному.

Необъяснимое чувство ревности укололо его сердце. Но лишь подумал, про себя: «А что же ты, такая красивая, такая… состоявшаяся, вообще нашла общего с этим прохвостом?»

Но ей сказал лишь два слова:

– Не надо, при мне, об этом. Я полагаю, что эту ошибку Вы уже давно выправили…

И они больше не касались этой неприятной, для обоих, темы.

Заметив, что он вынул из сумки увесистую рукопись, она спросила:

– А это что?

– Это – мой очередной любовно-белогвардейский роман, как я называю эти книги.

– А можно посмотреть?

– Да, прошу Вас…

И она увлечённо стала читать последние страницы рукописи.

Он ей не мешал. Прошло немало времени, когда она оторвалась от чтения и посмотрела на него:

– Какой Вы тонкий человек. А я почему-то всегда думала, что военные не могут так чувствовать. Так глубоко и так искренне.

Вздохнула и продолжила:

– Мне думается, Вам очень удалась сцена прощания Ваших героев. Тяжёлая, роковая, но очень… правдивая. Вы – молодец и я Вам очень завидую.

Он, как мог, свернул этот разговор и перешёл на другие, менее рискованные и ничему не обязывающие, светские темы.

В ходе разговора выяснилось, что она в Крыму – первый раз и нигде ещё не была.

– Хотите, я покажу Вам Крым? Тем более, что машина ко мне приставлена, так что проблем никаких. Согласны?

И он тут же, на листе бумаги, размашисто написал: Севастополь, Форос, Никитский Ботанический сад, Феодосия – галерея Айвазовского, Керчь, Воронцовский дворец, Бахчисарай, Херсонес, Балаклава, Алушта, Евпатория.

– Ливадию мы посмотрим с Вами вместе, здесь.

Удовлетворённо заключил:

– Ну, хотя бы это. Вы согласны?

– Да, да, я буду очень рада – всё это увидеть… я просто мечтаю.

Испытывая необъяснимое волнение, утром, прямо у двери корпуса, где они жили, он, усаживая её в машину – подал руку, открыл дверцу.

И почувствовал такое сильное желание – эту руку не отпускать, что даже сказал водителю:

– Александр Петрович! Мы вместе сядем, сзади, а то неловко даму оставлять одну…

Впечатлений от поездки в Севастополь было столько, что она вся светилась. Посетили они набережную, возложили цветы к памятнику адмиралу Нахимову, побыли в Храме-усыпальнице адмиралов, как обиходно называли Владимирский собор. Съездили к Пантеону Героев первой обороны Севастополя и побыли, в столь необычном, словно курган над братским захоронением, Николаевском Храме. Трепетно разглядывала она батальные сцены в Севастопольской панораме и диораме.

Он везде её фотографировал и в этот же день, вечером, вручил ей множество фотографий, которым она очень обрадовалась:

– Спасибо Вам, покажу у себя в Центре, родству – не поверят. Спасибо.

И не торопилась убрать свою руку – из его горячих и сухих пальцев, когда он проводил её до номера.

Но к себе не приглашала. Не настаивал и он на этом…

Так шли дни. Он за стол даже не садился и его рукопись сиротливо дожидалась своего часа.

Она уже не ставила условий, не протестовала, когда он её приглашал в ресторан.

Там и произошла его вторая встреча с тем мужчиной, от нападок которого он защитил незнакомую ему, в ту пору, женщину.

Тот, видно, выследил и ждал их. Ждал с таким угрюмым выражением лица, что было видно – ссоры не избежать.

Она торопливо стала искать руку Владиславлева и сильно сжала её в своих маленьких ладонях, прижав к груди.

Во взгляде её было столько мольбы: «Давайте уйдём отсюда!»

– Успокойтесь! Вы же со мной, Вам – совершено нечего опасаться.

И он провёл её за столик, у окна, посадил спиной к выходу, чтобы она не видела своего старинного знакомого.

Но тот долго ждать себя не заставил.

Как только оркестр заиграл танцевальную мелодию, подошёл к их столу и развязно, качаясь на ногах, обратился к нему:

– Ну, что, любезный, Вы позволите пригласить Вашу даму, (он сделал особое ударение на слове «Вашу») на танец?

– А моя дама – с такими паяцами, как Вы, не танцует.

И дёрнув его за рукав, заученным приёмом, одними пальцами, заломил руку того так, что он посинел от боли, его лицо исказилось, на нём выступили крупные капли пота.

– Вон отсюда и больше никогда мне не попадайся, убью, – тихо проговорил Владиславлев, прямо в ухо этому искателю приключений и оттолкнул его от стола.

Слёзы полились из её глаз. В них был и стыд, и благодарность, и смущение, и гордость его поступком.

И он, заметив все её чувства, просто и без любой рисовки, сказал:

– Всё, проехали. И если Вы, когда-либо об этом… скажете хоть слово, вспомните, я… я обижусь на Вас. Мало ли чудаков на свете? Давайте ужинать.