Руководитель ЧК восторженно воскликнул:
– Да, да, богиня моя! Только спектакль, а всё остальное – в руках Божьих. Пусть он нас и рассудит… И поможет Вам принять должное решение.
Весь театр гудел. Более красивой пары в этот вечер там не было.
Председатель ЧК был в строгом чёрном костюме, его богатые волосы, с ранней сединой на висках, золотое пенсне, придавали ему вид интеллигентный и более чем светский.
Он галантно поддерживал свою ослепительную даму под руку. Она была в вечернем, нарядном платье, шарф с позолотою окутывал её царские плечи, из драгоценностей – только на правой руке у неё было старинное кольцо, да в ушах поблёскивали скромные бриллиантовые серёжки.
Завидев цветочницу, председатель ЧК жестом подозвал её к себе и вручил солидную купюру за букет ландышей.
Та, побелев от страха, осознавая, кто ей вручил эти деньги, на которые и всей корзины цветов было мало, тут же исчезла из театра.
– Благодарю Вас, очень Вы мне… угодили. Ландыши – мои любимые цветы, – промолвила спутница председателя ЧК с очаровательной и доверительной улыбкой.
Так с той поры и повелось – на любой знаковый спектакль, концерт, он всегда приглашал её.
И она соглашалась, уже не сопровождая своё желание какими-то условиями, оговорками.
Как-то незаметно и ненавязчиво, он подобрал для неё в этом приморском городе красивый особняк на берегу моря, который ей сразу так понравился, что она тут же в него и переселилась, уже не терзаясь никакими угрызениями совести.
В особняке была подобрана, с большим вкусом, хотя и разных стилей, дорогая мебель, роскошное убранство столовой всегда привлекало старинным золотом, тяжёлым, в золоте и серебре, хрусталём.
К обеду, а он норовил почти всегда обедать с ней, подавалось её любимое – масандровское Алеатико Аю-Даг. Он знал, что это вино любила, при нахождении в Крыму, последняя императрица Александра Фёдоровна.
Как-то всегда, очень кстати – то ко дню рождения, то в день её ангела или ещё к какой-либо памятной дате или годовщине, у неё стали появляться старинные драгоценности, которым знающие ювелиры цены дать не могли, а вот о прежних их владельцах знали всё достоверно.
Всю их историю жизни и трагической смерти при новой власти.
К сожалению, было именно так, очень многие из них закончили свой путь во владениях председателя ЧК и уже никогда и никому не могли поведать о судьбе своих ювелирных коллекций и пристрастий.
Молодость и жизнь брали своё. И Елизавета, как женщина изведавшая мужскую любовь, но так ею и не насытившаяся, томилась ночами, как-то даже подурнела, на неё находили беспричинные и частые минуты хандры и душевного расстройства.
И в один вечер, когда ураган неистовствовал в ветках кипарисов, магнолий, каштанов и сосен, а море обрушивалось на берег с такой силой, что содрогался даже нарядный особняк, в котором она проживала, даже не сказала, а как-то жалобно, просяще, не смотря в глаза председателю ЧК, простонала:
– Не… уходите, мне страшно…
И с этого вечера он, уже насовсем, переселился в этот особняк, который стал охраняться с особой тщательностью.
В одну из тёмных южных ночей, конечно, он сделал всё грамотно и изящно и она этого не видела, находилась в гостях, из близлежащих к её особняку домов, куда-то поисчезали прежние жители. А дома, добротные и красивые, быстро отремонтировали и там стали жить соратники из ближайшего окружения, председателя ЧК Крыма.
Она ничего этого не видела и не замечала. Она вся отдалась любви. Её сильное и истосковавшееся за мужчиной тело, повелительно требовало его внимания и недюжинных сил.
И скоро все заметили, как постройнел и помолодел председатель ЧК. Изменился и его крутой нрав, он стал более общительным, допускал шутки с подчинёнными, нередко блистал начитанностью и образованностью в кругу её новых подруг.
От жён его сотрудников, таких же молодых и беспечных барышень, которые больше времени проводили на рынках, в модных магазинах, парикмахерских, нежели были озабочены учёбой, чтением, вскоре не укрылось, что живот у нашей героини сильно округлился и стал явно выдавать то, что там уже, вовсю, теплится новая жизнь.
К сроку она и родила мальчика. Чёрнявенького, курчавые волосики которого уже от рождения были длинными и красивыми, как у отца.
Председатель ЧК в это время пошёл вверх по служебной лестнице и стал возглавлять Главное управление ЧК по Крыму.
Но он не стал забирать жену и сына в Симферополь, такой затёрханый и некрасивый после приморской Ялты, а старался сам, ежевечерне, приезжать домой. А если дела службы заставляли всё же остаться в Симферополе на ночь, звонил по телефону и неизменно, каждый день, присылал с адъютантом букет багровых роз. Она их так любила и всегда только сама ставила в вазу.
Так и шла жизнь. И наступил момент, когда она, напрочь, забыла о своей прошлой судьбе, о дерзновенном и бесстрашном Пепеляеве. Она не могла даже отчётливо вспомнить его лицо.
Более того, она убедила себя в том, что иной жизни у неё и не было и она всегда – если уж не пылко, как судьбу, любила, то уважала и испытывала большую привязанность к своему солидному и такому занятому мужу – она так называла Гольдберга даже в мыслях.
Он же её не просто любил, а боготворил. И была лишь одна потаённая страничка, которой он страшился даже сам, и предпринимал огромные волевые усилия, чтобы она не стала ей известной.
Суть её была в том, что он страшно, до лютой ярости, ненавидел Пепеляева за то, что тот был первым у его женщины, что тот – впереди его, такого могущественного и сильного, которому было подвластно всё, познал её любовь и страсть.
Эта ненависть так иссушала его душу, что он не выдержал и в один из дней пригласил в свой дом архиепископа, который, исподволь, сумел убедить и доказать молодой женщине, что та никаких обязательств, в силу создавшегося положения, перед своим первым мужем не имеет. Да и не известна его судьба, жив ли вообще?
И они вдвоём, после этой встречи, как-то успокоились вдруг и раскрепостились. Не было отныне прихоти, желания её, которые бы он не исполнил. Тем более – на земле мало было такого, что можно было для него возвести в ранг невозможного.
Сын их радовал. Учителя, самые лучшие, обучали его с малолетства языкам, игре на фортепиано, рисованию…
И ей казалось, что мальчик, по всем направлениям творческого развития, демонстрировал не то, что дарования, а подлинные таланты, серьёзные и они могли стать, в будущем, его основным занятием, призванием.
Ах, как она хотела явить миру нового Чайковского или, скажем, Репина, талантливого писателя, сродни Гюго – она очень любила Гюго и неплохо знала его творчество.
Все её намерения в этих направлениях поддерживал Председатель ЧК Крыма, её муж, который к шести годам сына уже изрядно затяжелел, хотя и хранил ещё видную и гордую осанку красивой головы, с пышными, вьющимися волосами, которые уже щедро выбелила седина. Но она ему очень шла и не портила породистого лица, на котором привычно лежала гримаса пренебрежения к окружающему миру, ко всем людям, которые были ниже его по занимаемому положению. И эта гримаса его оставляла только на пороге дома, в кругу любимой семьи.
Единственное, что вызывало у него недовольство собой – это большой живот, который ещё больше подчёркивался широким кожаным ремнём на шерстяной гимнастёрке.
И он, осознавая это, по настоянию своей жены, стал носить просторный френч, такой же, какой носил Вождь, что делало председателя ВЧК не только привлекательнее и стройнее, но и величественнее и значимее.
Никогда не носивший усов, он, к тридцать девятому году, отпустил их, причём, именно такие, какие были у Вождя.
И всегда гордился при этом, когда видел, что его подчинённые и просто знакомые, даже вздрагивали, встретясь с ним, так как сходство с Вождём было у него поразительное. Только ростом он был значительно выше того.
Вечер десятого мая тридцать девятого года ничем особым не отличался среди остальных.
