Подобные опасения казались более чем оправданными в шестидесятые годы, когда талантливый невролог Хосе Дельгадо огласил результаты своих экспериментов. Созданные им «стимосиверы» — миниатюрные радиоэлектронные устройства, вживляемые в мозг, — дистанционно управляли поведением, во всяком случае на уровне элементарных реакций. Эти приборы Дельгадо испытал на грызунах, кошках, обезьянах и… людях.

Пожалуй, самая эффектная демонстрация новой технологии произошла в 1963 году на корриде, когда бык внезапно прерывал атаку и замирал на месте, повинуясь нажатию кнопки. В другой серии опытов Дельгадо превратил обезьяньего альфа-самца в забитого аутсайдера, сжимавшегося от страха перед прежними подчиненными. Людям, страдавшим расстройствами поведения, Дельгадо мог внушать радостные или меланхолические эмоции. Ему удалось даже управлять моторикой руки, несмотря на сознательные усилия пациента сохранить самоконтроль.

«Выходит, доктор, — признался тот, — что ваше электричество сильней моего хотения».

Дельгадо неизменно настаивал на том, что его опыты преследуют исключительно терапевтические цели — например, излечение хронических депрессий и эпилепсии; столь же упорно он отрицал намерение управлять сложными формами человеческого поведения, объявив такую возможность нереальной. Тем не менее иные высказывания доктора оставляли простор для интерпретаций. «Все функции, что мы традиционно связываем с душевной деятельностью: дружелюбие, удовольствие или речь, — сообщил Дельгадо в 1965 году в интервью „Нью-Йорк таймс“, — всё это возможно вызывать, изменять и отменять посредством прямой электростимуляции мозга».

Копья вокруг метода Дельгадо стали ломаться не шутя, когда через несколько лет двое его последователей, Вернон Марк и Фрэнк Эрвин, опубликовали книгу «Насилие и мозг», где описывали свой опыт применения электронных стимуляторов мозга для усмирения убийц и других преступников. Марк с Эрвином, как и Дельгадо, отрицали возможность превращения людей в послушных роботов. Но свою работу они приурочили ко времени, когда в Америке резко вырос уровень преступности, а большие города сотрясались от расовых бунтов. Подчеркивая, что главным средством борьбы с валом насилия должны оставаться традиционные формы социальной помощи, Марк и Эрвин указывали на недостаточность одних этих методов. По их данным, во время печально знаменитого бунта в лос-анджелесском районе Уоттс лишь немногие зачинщики совершили действительно тяжкие насильственные преступления, и двое ученых считали, что именно в подобных случаях «неоценимую помощь могут оказать нейрофизиологи и врачи-клиницисты». Еще один их коллега тогда же пробовал с помощью электродов «вылечить» гомосексуалиста.

Противники «технологического тоталитаризма» пришли в возмущение. Однако многим обращение к столь действенным методам казалось неизбежным (с Дельгадо, кстати, одно время сотрудничало Управление научно-исследовательских работ ВМС США). Футурологи Герман Кан и Энтони Винер предсказали, например, что продвинутые методы психоконтроля в XXI веке помогут разгрузить тюрьмы.

В конце концов эти скандалы наряду с новыми успехами фармакологии подорвали общественный интерес к электростимуляции поведенческих реакций (хотя сегодня такие устройства используют, чтобы облегчить страдания эпилептиков, паралитиков и жертв болезни Альцгеймера). Работы Дельгадо, в свое время считавшиеся революционными, почти вышли из научного оборота. Конгресс и администрация США не раз делали официальные заявления о недопустимости любых попыток подавления свободы методами психического контроля.

Но и на этом страхам перед грядущим столетием не пришел конец. Современное общество, как и отдельная личность, удаляясь от традиционных взглядов и норм, утратило свою былую целостность, следовательно, управлять им стало сложнее. Многие аналитики предсказывали эпоху, когда демократические свободы придется «ревизовать», дабы сохранить хотя бы подобие легитимности и порядка. Бертран Рассел, наблюдая за ростом фашистских диктатур в Европе 1920-х годов, пришел к выводу, что такие вещи, как независимость прессы, рыночная свобода или гражданский контроль над армией, безнадежно устаревают и маргинализируются. В итоге, как он считал, через полвека принципы общественного устройства повсеместно будут диктовать «те, кто распоряжается войсками и производством».

Угроза милитаризма в шестидесятые годы, как писал впоследствии президент США Дуайт Эйзенхауэр, чрезвычайно заботила многих критиков левого толка. К примеру, Майкл Харрингтон опасался, что системы электронного сбора информации и автоматизированного управления породят корпоративный строй полуфеодального или фа-шизоидного типа. Другие полагали, что в мире тотального контроля, где на каждом шагу установлены камеры наблюдения, исчезнет всякая частная жизнь; рухнут и такие освященные веками общественные договоры, как врачебная тайна и тайна исповеди. Некоторые волновались даже, сохранится ли само понятие отдельного человека. Писатель-искусствовед Огаст Хекшер, служивший в департаменте городских парков Нью-Йорка, обнародовал в 1967 году доклад, озаглавленный «Личность, а не масса», где призывал создать специальную комиссию по защите индивидуальности. В противном случае, заявил он, «невозможно рассчитывать, что, предоставив событиям идти своим чередом, мы сумеем избежать превращения в роботов».

В большинстве подобных пророчеств по умолчанию предполагалось, что Америка в XXI веке останется богатой страной. Однако не все были в этом убеждены. В 1951 году журнал «Чейнджинг таймс» опубликовал статью с предсказанием, что скоро американский стандарт жизни испытает крутой и длительной спад. Вовсе не потому, что самая мощная в мире экономика снизит производительность, — просто всё большую часть национальных доходов будут съедать военные и вообще государственные траты. Обслуживание ухудшится, товары «исчезнут из магазинов», подорожают и испортятся.

Спустя три года бизнесмен и зоолог Генри Фэрфилд Осборн-младший предсказал в книге «Границы Земли», что качество жизни не будет повышаться бесконечно и поворотный момент наступит довольно скоро. В середине семидесятых целая армия прогнозистов твердила в унисон: дескать, пик процветания, по Осборну, уже пройден, а дальше начнется эпоха, которую они окрестили обществом постизобилия. Символом будущих времен станет «новый дефицит», прямая противоположность периоду накопления богатств, длившемуся непрерывно три десятка лет после Второй мировой войны.

В наступившей реальности уровень жизни в Америке и большинстве других стран продолжает расти, хотя достается этот рост все тем же интенсивным, если не сказать адским трудом. Частная жизнь, по обыкновению, процветает; правда, ее несколько осложнило развитие электронного контроля и даже биологии (властям теперь приходится охранять конфиденциальность генных тестов). Семейные устои гораздо подвижнее, чем у прошлых поколений, но большинство женихов и невест с былой искренностью клянутся у алтаря: «Пока смерть не разлучит нас». И оказия повстречать свадебную процессию в нарядах из бумаги, похоже, опять отложена на неопределенный срок. Как ни менялись вещи за минувшие пятьдесят — шестьдесят лет, многое в жизни осталось прежним.

Когда Никита Хрущев, как наперебой сообщали телеграфные агентства под конец 1956 года, бросил западному миру вызов: «Мы вас похороним», знаменитая фраза советского лидера вовсе не казалась пустым бахвальством. Советский Союз внушал почтение своей ядерной мощью; одни боялись, другие надеялись, что вот-вот эта сила обрушит свободные капиталистические страны. Техника СССР считалась передовой: как рассказано в главе о космосе, русские уверенно обгоняли США на этом направлении (к ужасу американских педагогов: что мы сотворили с образованием и наукой?!). К тому же Советы, похоже, выигрывали глобальное сражение за сердца и умы людей: недавно освободившиеся колонии во множестве примкнули к коммунистическому лагерю и начали строить у себя социализм по марксистско-ленинским рецептам. Никто не сомневался: если не случится невозможное — ядерная война, то СССР суждено жить в веках.