— Отдельная песня, но ее уже пропели, — фыркнула Ирина.

— В Вятке ты не…

— В Москве, мама. Но дело в другом. Диплом я оставлю себе на память, а счет в банке — твой.

— Как это — мой? — Зоя Павловна привстала со стула. — Ты что! Я не могу нарушить волю матери.

— Волю матери? В самом деле? Но ты ее уже нарушила, — смеялась Ирина. — Разве бабушка допустила бы, чтобы ты сама предложила отцу разъехаться? Я все знаю.

— Но… но по отношению к тебе это было бы нечестно. Тебе нужны деньги, Ирина.

— Я хочу, чтобы ты распоряжалась ими. Посмотри на себя, ты же девочка! Сегодня тебе можно дать, знаешь, сколько лет?

Зоя Павловна уставилась на дочь.

— Девочка? Это как понимать? Ага-а, ты имеешь в виду мой биологический возраст? — Она улыбнулась.

— Мама, но это правда. Я думаю, когда тебя увидит мать Антона, она скажет то же самое. У тебя все еще может быть. В твоей собственной жизни.

— Ну вот, теперь, кажется, мне снова предлагают сценарий. Только уже не мать, а дочь. Может, все-таки у меня есть свой собственный? Хоть кто-то когда-то меня об этом спросит?

Ирина засмеялась:

— Спроси сама себя!

— Спасибо, дорогая дочь.

— Знаешь, я благодарна бабушке, — продолжала Ирина. — Она заставила меня прожить то, что я прожила. Только поэтому я нашла то, чего хотела.

Зоя Павловна кивнула.

— И того, кого хотела, — добавила Ирина тихо.

— Между прочим, твой Антон похож на Тургенева, — сказала Зоя Павловна.

— На кого это? — удивилась Ирина.

— На писателя. Тургенева Ивана Сергеевича, — объяснила мать.

— А, ты вот о ком. Даже не знаю, как он выглядит.

— Зато я знаю. В мое время в классе висели портреты великих писателей.

— В общем-то, ты у нас тургеневская девушка. Или нет — пушкинская.

— Почему? — удивилась мать.

— Ну как же? Но я другому отдана и буду век ему верна!

— Была, — кивнула Зоя Павловна. — Была пушкинская.

— А стала тургеневская?

— Как сказать. В тургеневских больше страсти. Хотя я обнаружила, что она во мне все-таки есть.

— Здорово, мама. Не теряйся.

— Разрешаешь? — спросила она, как спросила бы у матери.

— Настаиваю, — ответила дочь.

Зоя Павловна кивнула. Она получила разрешение, а это значит, что теперь могла отнестись к звонку Глеба так, как ей втайне хотелось.

Зима задержалась, и в начале ноября стояла осень. Листья скрутились, но еще не опали, трава зеленела, обманутая неурочным теплом.

Ирина, поддавшись солнцу, легла на дощатое крыльцо. Она чувствовала лопатками и позвоночником жесткость досок. Тепло прогревало тело. Она смотрела на небо, на облака. Они не плыли, а перетекали друг в друга. Как… они с Антоном. На самом деле, после поездки в Австрию ей даже стало страшно — разве так бывает, как у них? Если честно, она сбежала из Москвы, чтобы проверить, не мерещится ли ей то, что происходит.

Она села, привалилась к дверному косяку. Никогда не думала, что можно испытать такой покой, как сейчас.

Она полюбила это место. Пятый дом в ее жизни? И может быть, самый настоящий для нее. Именно здесь она год назад сумела выбраться, как ей казалось, со дна ямы. Здесь жила и копила силы. Накопила.

Ирина встала и спустилась с крыльца. Решила дойти до края собственных владений.

— Ну что ж, — пробормотала она. Не продолжила, потому что не могла определить чувство, охватившее ее. Впервые ей не хотелось бежать. Никуда, ни от кого.

Село давно отступило от ее улицы, оно сосредоточилось в центре, вокруг бывшего сельсовета. Ничего печального в одиночестве дома нет, лишь обособленность, отъединенность. Ей это нравилось.

Как все переменчиво — еще вчера смотрела на первый снег, он падал на мокрую землю. Крупные белые хлопья покрывали все вокруг. Он приносил с собой неторопливость, уверенность. Не надо спешить, все равно будет так, как положено и когда положено.

Падал снег не густой, между хлопьями то возникало пространство из воздуха, он трепетал, то они снова соединялись вместе… Словно в танго. Она улыбнулась, вспоминая, как они с Гердом танцевали «тыквенное» танго.

Она хорошо знала музыку «Кумпарситы» Астора Пьяцоло, мать часто ставила кассету, на которой она записана. Ирина поморщилась. Однажды она увидела лицо матери, когда та слушала эту музыку. В нем было столько боли, что Ирине самой захотелось расплакаться.

Вместе со снегом выпали срочные хозяйственные заботы. Она вышла на крыльцо, а за калиткой из редких штакетин проступила фигура. Мужчина. Она вспомнила, как замерло сердце. Брось, гони дальше, подтолкнула она его. Это не Антон. Она увидела, как большая рука сняла со столбика проволочное кольцо. Сосед. С параллельной улицы. Накликала все-таки партнера для танца, посмеялась над собой Ирина.

— Здорово, Викторовна.

— Привет.

— Дрова нужны?

— Дрова? — удивилась она.

— Зимой-то приедешь? Хозяйка ведь. Не положено избу бросать.

Он не дошел до нее, остановился. Ирина заметила, что деревенские жители не подходят вплотную друг к другу. Это у горожан места мало, и они готовы уткнуться в тебя, когда приходят поговорить.

— Как насчет дров-то?

— Беру, — сказала она. — Спасибо.

— Вот и порешили. — Он потер руки. — Пока лес не запродали. — Подмигнул. — Слух прошел, кто-то цапнуть хочет.

Она пожала плечами. Сейчас все чего-то боятся.

— Замерзли? Как насчет чаю? — спросила она.

— Меня баба заждалась.

— Понятно. Сколько за дрова?

Он сказал, Ирина не торговалась.

— Договорились. Половина сейчас, половина — когда привезете. — Ирина сходила в дом за бумажником.

— Вот это разговор. — Руки быстро вынырнули из карманов телогрейки. Он ловко сунул деньги во внутренний карман.

— Бывай, соседка.

Он ушел, она осталась на крыльце, смотрела на снег…

А сегодня такое солнце, такое небо. Ирине не хотелось идти в дом. Она смотрела на темнеющий в сумерках лес. А когда взглянула на калитку, ее открывал…

— Антон! — вскочила она. — Откуда ты взялся? — Побежала навстречу.

— Приехал. Чтобы задать тебе один вопрос. — Он раскинул руки. — Иди сюда.

Она обняла его за шею и уткнулась носом в тонкий свитер. Такой знакомый запах…

— Не мог позвонить? — Она подняла голову.

— Не мог. Ты так быстро исчезла из Москвы. — Он опустил рюкзак на землю.

— Мне нужно было заняться забором…

Он кивнул, заметив, что изгородь из свежих, еще не крашенных штакетин.

— Вспахать…

Он снова кивнул.

— Я приехал задать тебе вопрос, — повторил он и стиснул ее руку.

— Говори. — Ирина впилась глазами ему в губы.

— Ты можешь сказать «да», не спрашивая ни о чем?

Она следила, как двигаются полные розовые губы. Ей хотелось подставить свои, поймать ими слова, самые важные для нее…

Однажды Антон сказал о ком-то: «Они подходят друг другу, как галоши к ботинкам английского джентльмена». Она удивилась — галоши? Он объяснил, что они снова вошли в моду.

Ирина засмеялась. Но Антон будто не слышал, он ждал одного короткого слова.

— Да, — сказала она.

— Ага-а! — Он стиснул ее пальцы и потряс. — Так знай же, на что согласилась!

— На что? — Она потянулась к нему губами. Ей так нужно поймать его слова… ртом.

— Ты выйдешь за меня замуж. — Он прижался губами к ее губам. Потом на миг отстранился и выпалил: — Ты пойдешь со мной под венец.

Она засмеялась, а его губы притиснулись к ней, загоняя смех глубже…

Конечно, она и выйдет, и пойдет… Потому что Антон — тот мужчина, которому нужно не только ее тело, но и душа. Ему не надо покоряться, с ним можно жить, оставаясь собой…

Зазвонил мобильник. Ирина высвободила руку из рук Антона.

— Ирина, — мать дышала прерывисто, — мы уезжаем… с Глебом. Я звоню, чтобы ты меня не потеряла… Как ты считаешь…

Ирина засмеялась.

— Мама, дерзни…

Ирина хотела добавить: «тоже». Но передумала…