Да, в этой семье даже собака-такса Фрюня и кот с собачьим именем Шарик занимали свое собственное место. Фрюне принадлежало кресло, обтянутое зеленым гобеленом, — мать Кирилла Татьяна Михайловна считала, что блестящая темно-рыжая шерсть украшает зелень обивки. Шарик, серый, как дым костра, подчеркивал сочность вишенно-бордового гобелена.

В семье Ирины каждый сам по себе уже давно. А когда умерла бабушка, семья стала похожа на перчатку — все пальцы отдельно. Вахрушевы походят на варежку? Пожалуй. Она усмехнулась. Что ж, вместе теплее, когда холодно. И потом… пальцы легко стиснуть в кулак, дать отпор, если надо…

Ирина освоилось в семье Вахрушевых довольно быстро. Ее место закрепилось в сознании всех остальных: она — выбор Кирилла. Не важно, скреплен он печатью или нет.

На этот раз, как в прошлом году и как в позапрошлом, к новогоднему ужину Кирилл и Ирина спустились с четвертого этажа на третий. Елка у родителей выше, пышнее, многоигрушечнее, чем у них. Ирина удивлялась, как бережно сохранялись в семье стеклянные шарики, бусинные самолетики, картонные петушки. Они висели когда-то на елке у Саши Вахрушева. А после они вместе с Таней, которая стала его женой, покупали игрушки на елку сыновьям Кирюше и Павлуше. Были игрушки из детства предыдущих Вахрушевых — две дамочки в кринолинах. Над этими сокровищами наверняка рыдали бы в голос хозяева антикварных лавочек, которые неустанно, перед каждыми выходными, возят из Вятки в Москву на вернисаж в Измайлово свои чемоданы.

Мандариновый аромат остался в старом году. После полуночи его вытеснил запах мускатного ореха, которым Татьяна Михайловна сдобрила зажаристую корочку молочного поросенка. Телевизор работал «на картинку», как говорил отец, без звука. За окном грохотали петарды, на горизонте, открывшемся благодаря только что начатой стройке напротив, взлетали россыпи огней. Вахрушевы, ожидая, когда после закусок и горячего появится внутри место для торта и чая, неспешно разговаривали. В рюмках пьяно блуждали пузырьки шампанского, но оно уже никого не привлекало.

Павлик, проведя за столом положенное время, ушел к друзьям. Татьяна Михайловна присматривала за пирогом с клубникой. Александр Иванович, Кирилл и Ирина обсуждали дела на перчаточной фабрике.

— А почему бы не выпускать и варежки тоже? — спросила Ирина, глядя на Александра Ивановича.

— Не время, — коротко ответил он, растопырил пальцы и постучал по столу всей пятерней.

— Пальцы веером, отец? — насмешливо заметил Кирилл.

— Ты думаешь, этот жест прижился случайно? — Вахрушев-старший хитровато посмотрел на сына, потом на Ирину. — Не-ет. Смотрите, все пальцы — отдельно. Нынче время разъединенности людей. Все хотят сами, отдельно — быстрее, дальше, больше. А варежка, — он стиснул пальцы в кулак, — это все вместе. Такое время придет. Значит, и для варежек тоже.

Ирина кивнула. Она хотела сказать, что только сейчас думала именно об этом. Но удержалась. Кирилл уже заметил, что она с его отцом слишком хорошо понимают друг друга.

— Но в варежках теплее, а если найти толкового дизайнера, то… — не отступала она.

Александр Иванович покачал головой.

— Опасное дело — опережать время. Не только сам много потеряешь, но и другим дорогу покажешь. Могут обойти на полкорпуса. Он усмехнулся. — Но мысль правильная, Ирина. Вполне возможно, что в Москве уже пора вязать варежки. — Он рассмеялся. — Хорошо звучит.

— В Москве их уже носят, — сказала Ирина. — В моде комплекты: перчатки, варежки, шарф.

— В Москве происходит и слияние компаний, а у нас пока ничего похожего. Мы отстаем от Москвы по световому времени, не важно, что по официальному времени совпадаем. Ты знаешь, прежде у нас с Москвой была разница в час? — Она кивнула. — Это было правильно. А ты обратил внимание, — Александр Иванович повернулся к Кириллу, — наша Ирина являет собой пример одной новой интересной тенденции?

Кирилл взглянул на отца. С недавних пор стало заметно, что подобные похвалы отца его странным образом задевают.

— Что за тенденция? — Он повернулся к Ирине. Накануне этого Нового года она опять отказалась оформить их отношения официально. — Ну и что такого необыкновенного?

Ирина вздрогнула.

— Своим появлением здесь, у нас, в Вятке, она подтверждает, что начинается новый период в отношениях столицы и провинции. На первое место выступает дело. Человек устремляется туда, где можно сделать его быстрее, дешевле, с наименьшими затратами.

Ирина кивнула. Она чувствовала особенное тепло от Александра Ивановича. Не мужское, не отцовское. А какое-то уважительно-человеческое. Как будто он ценит в ней то, чего не замечает — или делает вид, что не замечает, — Кирилл. Но… пользуется.

— Я заметил, у провинциалов больше нет безудержного стремления переселиться в Москву, — продолжал Александр Иванович. — Совершенно ясно, что деньги дешевле делать здесь. — Длинным указательным пальцем он потыкал воздух. — Те, кто правильно понимает ситуацию, уезжают в города вроде нашего. Здесь нет толпы. Ты, Ирина, защитишь диссертацию без всяких проблем.

Она кивнула.

— А вы заметили, как мало стали продавать квартир в нашем городе, надеясь купить угол в Москве? — Он усмехнулся. — Время, смущающее самонадеянных провинциалов, ушло.

Одна моя коллега продала квартиру из трех комнат в центре, а теперь кусает локти в комнатушке на подступах к Москве. Она потеряла не площадь, она потеряла свою среду… Что такое одна ночь езды на поезде до Москвы? Ляжешь в чистую постель, закроешь глаза в Вятке, а откроешь в Москве. — Он засмеялся.

Кирилл молчал. Не только потому, что внимательно слушал отца. У него были на то иные причины. Он ожидал, когда наконец отец скажет то, о чем они говорили в последние дни много раз.

— Но если мы кое-что понимаем лучше других, значит — должны действовать. — Теперь он посмотрел на Кирилла. — Я думаю, наш опыт в Москве, столь удачный благодаря Ирине, следует перенести на местную почву.

— Ты говорил с…

Отец поднял руку, словно запрещая ему называть имя. Ирина заметила этот жест, но не приняла запрет на свой счет. Она уже привыкла к тому, что Кириллов отец любит таинственность и недоговоренность.

— Мы должны найти новые варианты, повторить успех… Так выпьем за это!

Никто не отказался. Почему не выпить за то, чего хочет каждый?

— Накануне Нового года нас посетила большая удача, — сказал Александр Иванович. — Дай Бог — не в последний раз! Будущие поколения Вахрушевых должны жить при полном семейном коммунизме!

Все выпили. Бокалы опустели и стали прозрачными.

— Я как специалист по идеологии с дореволюционным стажем, — продолжал Вахрушев, — понимаю, что соединяет возвышенное и земное.

Пауза не затянулась. Быстро, будто опасаясь, что кто-то опередит, Кирилл бросил:

— Я тоже знаю. Деньги. — Голос прозвучал хрипло, хотя шампанское не было слишком холодным.

Все трое засмеялись.

Татьяна Михайловна подала голос из кухни:

— Сейча-ас… Ждите появления…

Хлопнула входная дверь.

— Жена, ты объявила выход на сцену нашего младшего? Я разочарован. Во-первых, я ждал пирог. А во-вторых, без одного участника каждому досталось бы больше… — шутил Александр Иванович. — А вообще, чему обязаны твоим возвращением, сын мой?

Павлик поднял брови и загадочно крутил головой.

— Хочу узнать, — сказал он, — кто из нас годится в миллионеры.

— Все, — сказал отец. — Ты тоже.

— Не-ет, папа. Все, да не все. Мы только что проверили нашу компанию. Никто не дотянул.

— Ты тоже нет? — Отец изумился. — Что за тест?

— Шурик, — подала голос мать. — Я ослышалась или тебя вдруг заинтересовало тесто? Песочное, какое еще…

— Да нет, мам, мы говорим про тест, а не про тесто.

— Понимаю, все мы думаем, что наше дело самое главное и занимает всех вокруг, — говорила она, внося пирог на большом зеленом блюде. — Вот. Тест, стало быть? Что за тест?

— Мы узнаем, кто потянет на миллионера в нашей компании. — Павлик суетливо листал журнал.