Священник был стар. Стар настолько, что это расстроило Сергея. Из боковой двери алтаря его вывели под руки два молодых инока и усадили на принесённый стул. Руки, хотя и сложенные вместе, подрагивали. Да понимает ли он что-нибудь, – сомнение усилилось. Сергей сделал шаг к нему. Неожиданно священник поднял глаза.

– Батюшка… – начал Сергей.

– Мне рассказали про вашу беду, – тихо проговорил тот. – Не всё, не всё, чадо, что предлагают, читать надобно. Просто так они вас не отпустят.

С этими словами по-прежнему дрожащей рукой он достал из рясы небольшую шкатулку, раскрыл её и подал Сергею крестик на золотистой верёвочке. Крестик был необычный, не похожий на православный – очень маленький, с равными и странно широкими крыльями лучей.

– Это греческий крест. Когда-то он помог мне. Возьмите. – Священник замолчал, вспоминая о чём-то. – Тогда я был совсем молод, на Халкидике, местные монахи рассказывали о подобном случае. Правда, тот человек не вернулся оттуда. Сгинул.

Сергей зажал крест в кулаке. И тут он мог поклясться, что ясно почувствовал, как горячая волна, мягко прокатившись по руке, разлилась тёплым и нежным светом в его груди. Сознание поплыло. Секунда, и он с усилием уже взял себя в руки.

– Но помните, – голос старца совсем ослаб, – главное зависит от вас. Мне для этого пришлось уйти в монастырь. Уберёг Господь… Господь милостив. – И, сделав жест инокам, опираясь на них и бормоча: «Беда-то, беда-то какая…», – он проследовал к двери. У самого алтаря вдруг обернулся, посмотрел на Сергея и перекрестил его.

– На днях приезжает Новосёлов, ты помнишь? – голос Веры Петровны из прихожей заставил мужа прийти в себя. – Я съезжу, отправлю посылку маме и часа через два буду.

Он не ответил.

Когда такое случилось во второй раз, Сергей был уже готов. «Главное зависит от тебя» – слова, услышанные в церкви, он запомнил. «Но что главное? – Сознание, что просто отмахнуться от этого не удастся, заставляло быть прагматичнее. – Здесь я думаю, а потом делаю шаг вперёд, в книге ясно сказано – мысль и движение совпадают, а вижу я всё сразу, вокруг и одновременно. Думай с осторожностью».

Сергей посмотрел на стену. Его рука стала вытягиваться и, коснувшись стены, продолжала проникать в неё, чувствуя все слои штукатурки. Да, он так и писал: «Ты проникаешь через препятствие, но чувствуешь его твердь». То есть ты по-прежнему материален, просто твоя материя невероятно тонкая.

И все-таки, сколько ни думал о предстоящем Сергей, сколько ни готовил себя к неизбежному, в чём почти не оставалось сомнений, у него появился новый спутник – страх. Он вспомнил похожее ощущение на охоте, в Сибири поздней осенью, в тайге. Когда они собрались у зимовья, ужиная у костра, и рассказывали охотничьи байки, сопровождая их хохотом и очередной эмалированной кружкой со столь популярным у русского народа напитком. За этим обычно следовало предложение в одиночку отойти метров на сто от избушки за припрятанной днём бутылкой вина, причём согласившегося ждал приз. Он не помнил, чтоб хоть кто-нибудь решился.

– Понимаешь, Серж, – сказал в один из таких вечеров Новосёлов, когда все уже улеглись и они остались у костра вдвоём. – Человек утратил связь с природой. Сотни веков назад они были единым целым. Как сейчас звери. Ведь тогда везде была тайга и опасность. Но то были привычные для него условия жизни. За тысячелетия всё изменилось, и сегодня природа и мы враждебны, особенно ночью. И если даже кто-то и может идти по ночному лесу, то это уже результат логики. Логики и убеждённости в том, что ты защищён ружьём, уверенностью, что шум распугнёт его обитателей.

– А почему «особенно ночью»?

– Когда силы зла господствуют беспредельно! – рассмеялся Новосёлов. – Помнишь «Собаку Баскервиллей»?

– Нет, нет. В этих словах есть непреклонная истина и смысл. Они действительно здесь и рядом.

– Силы зла?

– Именно.

– Раньше ты не был мистиком, – заметил Новосёлов, посмотрев на ярко-желтый диск луны над деревьями. – Однако и мне не по себе, пойдем-ка в дом.

Всё, что вспомнил Сергей, стоя у окна в этот, второй раз, длилось лишь мгновение, но его оказалось достаточно. Мысль и движение совпали. С тем же страхом, но уже растерянно, он успел заметить только огни ночного города, контуры каких-то гор, сопок, синеющих во мгле, и с невероятной быстротой наплывающую землю.

Вдруг все шестеро в балахонах, вытянув по направлению к несчастному руки и не переставая бить в бубны, стали медленно поворачивать их в сторону огня. Неожиданно тот рухнул наземь. Сопротивляясь изо всех сил, упираясь ногами в землю и оставляя в ней глубокие чёрные борозды, обречённый следовал за их движением, повинуясь неведомой силе. Случайные ветки, за которые он хватался в отчаянии, с треском ломались, наполняя холодный воздух сухими выстрелами, напоминающими удары хлыста. Искажённое гримасой лицо выдавало полное отчаяние обезумевшего от ужаса человека.

Эта жуткая картина застала Сергея прямо над опушкой у крон деревьев. Несчастный отчаянно старался убрать ноги в сторону, словно пытаясь изменить направление, но всякий раз под ударами страшного хлыста, будто кто-то дёргая за невидимый канат, резко возвращал их на место. Между тем костёр разгорался всё сильнее и сильнее. Балахоны медленно расступились, ни на мгновение не отпуская тело. Огонь был уже совсем рядом. Низ одежды человека вспыхнул.

– Отпустите его!!! – закричал Сергей.

Все вскинули головы вверх. Костёр охнул и, рассыпаясь в миллионах искр, погас. Лес погрузился в темноту.

«Домой», – мелькнуло в голове.

Сергей лежал в постели. Его колотил озноб. Пытаясь поднять трясущуюся руку, он молил только об одном – чтобы та не разделилась. Попытка удалось. Вот как ты оказался готов, – эта неприятная мысль была последней перед провалом в глубокий сон.

Узкие улочки курортного Борнмута вечером были особенно уютны. Автомобили столь редко нарушали уединение парочек на верандах уличных кафе, что, казалось, в этом маленьком уголке Англии ещё сохранился какой-то другой, прежний мир. Мир, где никто никуда не торопился, не спешил тебе навстречу, расталкивая таких же бегущих уже по своим, и, конечно же, неотложным делам прохожих. Мир без визга тормозов, воя сирен и прочих малоприятных признаков мегаполиса. Здесь всё было по-другому. Даже чарующие своим консервативным видом такси среди затерянной во времени и оттого словно замершей в этом мгновении жизни двигались медленно и бесшумно, стараясь не нарушать вечерней тишины. Но и они были никому не нужны.

Сергей медленно, растягивая удовольствие, допил кофе, встал из-за столика и неторопливо направился к отелю. В холле никого не было. Даже портье, понимая, что никому не нужен в такое время, отлучился по своим делам. Лишь у лифта он заметил ещё одного человека. Стоптанные ботинки, поношенная зелёная не то куртка, не то униформа и совершенно неуместная для курортного отеля кепка странно диссонировали с окружающей обстановкой.

Двери бесшумно разъехались, и они оба зашли в кабину. Сергей нажал седьмой этаж. Человек даже не посмотрел в его сторону. «Мне на седьмой», – он вопросительно глянул в сторону незнакомца.

– Вы можете ехать куда вам угодно, раз перепутали лифт. – произнёс тот, не оборачиваясь. – Одних он поднимает в библиотеку, других опускает в преисподнюю. Сегодня вам повезло.

Сергей пожал плечами. Лифт тронулся. «Может, какой-нибудь рабочий, видно, в негативе после трудов. Бормочет всякую чушь. – Он снова бросил взгляд на странного человека. – Всё равно мог бы и повежливей».

Двери открылись, Сергей повернулся и, выходя из кабины, вдруг услышал за спиной:

– Проливной дождь не бывает меньше минуты, иначе это не просто дождь.

Он быстро повернул голову и вздрогнул, увидев в последнее мгновение испещрённое морщинами лицо говорившего. Глубокий изогнутый шрам разрезал его левую щёку от уголка рта до самого уха. Словно какой-то злой художник сделал кистью только один мазок, чтобы чудовищная улыбка никого не могла ввести в заблуждение.