Сквозняк усилился. Сергею даже показалось, что он услышал шум в глубине тоннеля. Это на секунду отвлекло его.

– Так не хотел или не убивал? – как-то холодно повторила вопрос собеседница, вернув своего подопечного к началу разговора.

– Я не убивал его. Не убивал, – устало повторил он. И вдруг смолк и поник, будто вспомнив что-то.

– Я помогу тебе. Начни, к примеру, со слов: «Зима девяносто первого года выдалась не такой суровой. Ничего не предвещало драмы».

– Я… я не могу, – выдавил из себя Сергей.

– Н-да. Что делать-то? Ну, давай с другого конца. Скажи мне, а можно убить человека, который ещё не родился?

Сергей облегчённо вздохнул. На мгновение ему показалось, что бегство от своей памяти возможно.

– Как же? Ведь он ещё не живёт.

– Ну, живёт или нет, вопрос риторический. Не ходить по земле не значит не жить. – Голос затих. Через некоторое время пауза вместе с повисшей тишиной навели его на спасительную мысль, что вокруг никого нет. Он даже сделал попытку двинуться дальше.

– Расскажу одну историю, – гулко раздалось под сводами. Сергей замер. – Живут на свете две девушки. Далеко друг от друга, в общем, даже неплохо. Прямо скажем, хорошо. Но живут так лишь по одной причине – они не знают, что другой человек обязан им жизнью. Если бы не они – не было бы его в живых.

– Я что-то не понимаю – они живут хорошо, потому что не знают?

– Именно. Вот такая причудливая связь. А что… как ни извилисты катакомбы совести, они прямая линия, всего лишь чёрточка, по сравнению с бесчисленным множеством путей к сердцу! О! Неплохо получилось? – В голосе послышалось искреннее удивление. – Так вот. Всё сложилось бы по-другому, – перейдя на шёпот, продолжил голос, – не случись с ними, ещё в детстве… нет, ещё когда мать их была беременна первой из них, одного пренеприятного происшествия.

Сергей насторожился. Ничего хорошего он не ждал и с самого начала разговора, но сейчас вдруг почувствовал, как у него заныло в затылке – верный признак надвигающихся неприятностей. Он знал это по опыту.

– Так вот, – уже громко сказала невидимая собеседница, окончательно отсекая возникшую было спасительную мысль. – Когда мать была беременна, муж бросился во все тяжкие. Ну там, любовница… открыто, не таясь… короче, предал. В общем, мерзко всё. И довольно типично. История получила огласку, да не на один день. Так что жизнь несчастной была отравлена. Нет, слова слишком мягкие. Её слёзы ночи напролёт, боль, разрывающая молодое, ещё не готовое к таким подлостям сердце, требуют иных слов, известных только тебе! Не могло не сказаться это и на будущем ребёнке. Он ведь, по крайней мере, тоже стонал, впитывая эти яды. Яды от избиения души. Своей и матери. Она была одна у них в те минуты.

Капли холодного пота, мгновенно выступившие на лбу Сергея, заставляли лицо выглядеть ещё бледнее, чем в действительности.

– Эти яды, – шепот показался ему зловещим, – при каждом ударе зловонными струями, как смрадные черви, расползались по телу. И, пожирая всё хорошее, что дано младенцам при зачатии, не могли оставить нетронутой такую роскошь, как радость матери будущему ребёнку. Они пожрали всех, всю семью.

Он, конечно, знал, что старшая дочь дважды убегала из дома. Как она напишет потом в той страшной записке: «…не могу больше смотреть в отрешённые глаза мамы…». Знал и то, что однажды она незаметно отстегнёт замок «тарзанки» и уйдёт в свой последний свободный полет. От всех людей на свете. Знал, как потом сойдёт с ума родившая её… Знал!

– Не-е-е-ет! Не-е-е-ет! Этого не случилось! Не было такого! – закричал Сергей, сдавив изо всех сил голову руками. Он повалился и, уткнувшись в землю лицом, заколотил по ней кулаками. – Не-е-е-ет! Не-е-е-ет! Не могло этого быть! Я бы помнил! Помнил! – Тело его задёргалось в конвульсиях.

Прошло около часа. Мужчина сидел, прислонясь к стене и обессиленно вытянув ноги, размазывал руками по щекам уже сохнущие слёзы. «Лучше умереть здесь, лучше здесь, – лихорадочно думал он. – Ни одного поворота я больше не выдержу».

– Верно. Не человеком надо быть, нелюдем. Тогда можно и дальше. – Голос заставил его в который раз вздрогнуть.

– Но ведь этого действительно не было, – обречённо выдавил Сергей. – Зачем мне… истязать меня…

– Тоже верно. Но должно было произойти именно так. Кому-то понадобилось приложить огромные усилия, чтобы повернуть штурвал в чужую сторону.

– В чужую?

– Увиденное обязательно должно было случиться. Нож был тобою занесён. И случилось, только с другим.

– Значит, мне повезло?

– Повезло? Ну, в каком-то смысле и в какой-то момент, может быть.

– Почему в «каком-то смысле»? Ведь если не случилось, значит…

– Не скажи. Подумай сам, может ли быть благородным тот, кто, избавив тебя от ужаса финала, заставил его испытать другого человека.

– То есть?

– Ты кому-то нужен. И планы его пострашнее всего, что предстояло тебе пережить. Боюсь, в его власти снова сделать рокировку испытания. Так что не торопись с «везением». Иначе никакой логики, не правда ли? Вот тогда и будет выбор у тебя. Всем выборам выбор! – Последние слова голос произнёс со зловещим оттенком.

Сергея бросило в пот. Ему показалось, что собеседница усмехнулась.

– Но для чего? Для чего я могу быть нужен? Именно я? Вокруг миллионы таких же!

– Я не пифия и не оракул. У меня свой интерес к тебе. Говорила уже. Но могу дать полезный совет: не торопись узнавать ответ. Дай время и другим событиям. Уж кто-кто, а ты точно узнаешь правду. Рано или поздно.

– Каким событиям? Какое время? Я ничего подобного больше видеть не хочу! – вновь, теряя самообладание, в истерике закричал мужчина. Капли уже горячего, нестерпимо горячего пота, перемешиваясь со слезами, заливали ему глаза. Крик провалился в пустоту. И вдруг в этой отчего-то ставшей странно-гулкой пустоте он услышал:

– Ты, конечно, жил и дальше. Но разве мог бы назвать это жизнью? Повернись! – как гром ударил по ушам голос. – Посмотри на себя в зеркало!

Вдруг, к ужасу Сергея, тысячи канатов, будто привязанные к его телу, стали медленно, со скрипом накручиваться на невидимый барабан. Страшно сопротивляясь, боясь того, что может увидеть, он пытался изо всех сил зацепиться за торчащие из стены выступы.

– Как тяжело идёт, ух, не смазали… в прошлый раз легче было, – шёпот прерывался учащённым дыханием. – Впрочем, значит, просыпаешься…

Неожиданно Сергей краем глаза увидел наплывающее зеркало. Ещё через мгновение, уже обессилев и стараясь не смотреть, закрыть ставшие вдруг чужими веки, стоявший дико закричал: из зеркала, на него смотрело знакомое лицо, только ядовито-зелёное. Не розовое, не бледное, каким обманывал идущих рядом, а ядовито-зелёное. И тут он вспомнил смертника в фильме. Тот испытал подобное и, содрогаясь, говорил об этом. Лицо было мёртвым. Сергей мог поклясться, что в это мгновение почувствовал холодные стены каземата, решётки и стрёкот камеры. Но за камерой! За съёмочной камерой стояло нечто, от одного взгляда на которое у него зашевелились волосы. И это «нечто» крючковатым пальцем подзывало его к себе! Стены закачались, видение поплыло, и сквозь нарастающий звук аппарата он услышал:

– Ну, так может быть что-то хуже простого убийства? А на вопрос, почему он обязан жизнью своим детям, ты теперь знаешь ответ! Выход один! Окончи «Лакримозу»!

– Но я не Моцарт!

– Окончи!

– Я не пишу музыки! – в отчаянии закричал несчастный.

– Окончи!

И вдруг знакомый возглас Хельмы ворвался в помещение:

– А всего-то несколько ударов ножом! Бедный, бедный Джеймс!

Тут же в глубине рукава тоннеля послышались шум и крики. Сильный сквозняк ударил в лицо Сергея, и он, придя в себя, застонал, медленно сползая по стене в холод подземелья.

– Фёдор Иванович! Дорогой вы наш! – Человек в аксельбантах поднялся и, неторопливо подойдя к гостю, радушно обнял его. – Присядьте, почтеннейший, присядьте-с, – он указал на один из двух стульев перед своим столом. – Вы-то как в эту компанию? Остаётся дивиться вашим предпочтениям-с. Да-с. Ну, Бердяева ещё можно понять… Можно-с… Впрочем, я уверен, случайно. И в нашем деле бывают ошибки, что поделать, – председатель развёл руками и опустился в кресло. – Сейчас же всё и выясним. Ежели что, надеюсь, мы вас не задержим-с. – Он кивнул помощнику на второй стул.