— Тогда я схватил ее за горло... — бесстрастно и холодно заключил Пауль и замолчал. Его огромные глаза стали неподвижными, словно он припоминал что-то. — И больше ничего не помню...

Вески приподнялся. Он почувствовал, как внутри его словно напряглась невидимая пружина. Какая-то мысль забилась в мозгу.

Секундное молчание прервал срывающийся голос Отса:

— Убили! Дальше?

— Убил?! — Пауль вздрогнул. — Ну да... Убил... — Он зарыдал вдруг, сотрясаясь всем своим грузным телом. Отс быстро подал ему стакан с водой. Пауль взял стакан и стал жадно пить. Вдруг пальцы его разжались, стакан упал и со звоном разбился. Арупыльд снова зарыдал.

— Уведи!.. — Вески взглянул на Отса. — Пусть отдохнет...

Арупыльд поднялся. Плечи его дрожали. У самых дверей он усмехнулся:

— А я думал из-за деталей забрали...

Через несколько минут Отс возвратился. Лампа в кабинете была погашена, штора отдернута, а Вески стоял у окна. Услышав скрип двери, он повернулся.

— Лейтенант Отс! Оперативник, не умеющий владеть собой, — плохой оперативник, — глухо сказал он, подчеркнуто перейдя на «вы». Вас следует наказать.

Отс замер.

— Выговор? Мне? За что?.. Но теперь же ясно... Сознался! Да любой суд приговорит его...

— Сознался!.. А знаете ли вы, лейтенант Отс, что страшнее всего для нас? Запомните на всю жизнь: ложь, близкая к правде! Нет ничего страшнее этого. Даже неумышленная ложь, все равно...

— Выходит: несчастный Пауль Арупыльд на Ласнамяэ не был, жену не душил, все это выдумка, чтобы доставить удовольствие лейтенанту Отсу?

Сухо щелкнул выключатель.

— Садись и слушай. — Вески пододвинул лист бумаги и взял карандаш. — Первое: Арупыльд сознался. В чем? Душил жену. А она задушена разве руками? Экспертиза, правда, этого не отрицает, но и не подтверждает. Но, скажем, все же задушил, А затем ударил и поволок к кабине? Ты видел Арупыльда, говорил с ним. Мог он такое сделать?

— Мог. Плачет и смеется.

— Близко к правде, но не правда. — Вески говорил свободно, не раздумывая. Видно, за последние минуты он уже ставил перед собой эти вопросы и отвечал на них. — Плачет, смеется... Плохой ты психолог, Харри. А если любит он жену, по сей день любит и даже верить не хочет, что ее нет в живых? Вторая версия: душил, но не задушил. Чтобы не кричала, оглушил, а потом повесил. Так. На руки его смотрел? Тут не кожу рассечешь, а полголовы отхватишь... Исключается.

— Так что же?

— Не знаю точно, но...

— Лембит, к чему все это?.. Преступник пойман, вы его сами посадили. К чему? Значит, вы ошиблись, я ошибся и полковник тоже ошибся. Ох и не любит он ошибаться!.. Да и не может этого быть.

— Испугался... Подвел Вески полковника — подсунул постановление, а теперь отбой бьет... Так?

Говорил Вески зло. Его злило упрямство Отса, непонятная в молодом человеке оглядка на начальство, да и досадовал он на самого себя. Можно, конечно, утешить себя мыслью, что Хеннинг заставил посадить Пауля, но, по существу, самому надо было окончательно убедиться в его виновности. Значит, ссылаться на Хеннинга нечего. Может, достаточно было взять этого механика под наблюдение? Арест — нешуточное дело.

Вески встал:

— Что сказал бы Арупыльд, не прерви ты его? Душил и... убежал. Вот что он сказал бы.

Отс улыбнулся:

— Я позволю себе, товарищ начальник, напомнить, что вы с ним даже о Саксе не говорили.

Вески повел плечами:

— А что о нем говорить? Мы же еще ничего не знаем... Я не утверждаю, а предполагаю. Одним словом, чего-то не хватает. Но чего? Мелочи, может быть. Но маленьким ключом открывают большие двери.

А Пауль в это время силился понять, как это его жизнь вдруг зашла в тупик. Мысли разбегались. Впрочем, на вопрос, мучивший все эти дни Вески, — почему Арупыльд не заговаривает о жене, о ее гибели? — Пауль мог ответить точно. Он не знал, жива Армильда или нет.

Армильда представлялась ему такой, какой он увидел ее в первый раз. В тот вечер она без устали танцевала в парке, куда Пауля затащил Сакс. Прожекторы, подвешенные на деревьях по углам площадки, заливали танцующих ярким светом. Он тогда так и не решился подойти к ней и терпеливо переносил насмешки Сакса на сей счет. А потом, когда увидел, что Сакс танцует с Армильдой и она нет-нет да и взглянет в его, Пауля, сторону, попросту сбежал из парка.

Утром буксир уходил в море. Сакс явился на рассвете. И, только услышав, как в проходе застучали его каблуки, Пауль отдал себе отчет в том, что не спал, ожидая возвращения товарища. Ему стадо тоскливо, обидно, словно он обманулся в чем-то, что считал очень хорошим. «Дрянь, как многие», — решил Пауль и потянулся к выключателю. Стать не хотелось.

Заговори утром Сакс об Армильде, Пауль обрезал бы его. Но Сакс молчал, и, пересиливая себя, Пауль спросил:

— Загулял вчера с этой?

— Много ты понимаешь! С ней не загуляешь — не из таких. К брату ходил...

У Пауля перехватило дыхание, а потом стало легко. «Вот это друг», — подумал он тогда о Саксе.

...Пауль поднялся с маленькой табуретки и зашагал по камере. Пять шагов вперед, пять назад... Что же все-таки случилось? Как он попал в этот дом на Выргу? Но вместо ответа — перед глазами смеющаяся Армильда в новом платье. Она круто поворачивается, чуть подхватив кончиками пальцев юбку:

— Хорошо?

Так хорошо, что и не скажешь. Армильда — его жена. И за что только выпало ему, неуклюжему, такое счастье? Чем привлек он Армильду, то веселую, то вдруг задумчивую, такую непостоянную, что порой даже страшно становится?

И даже сейчас, в камере, Пауль чувствовал, что до последнего дня своей жизни он останется другом Саксу — это он познакомил его с Армильдой.

Платья, тряпки всему виной. И сам виноват. Был бы мужчиной, отрезал бы раз и навсегда: «Жить надо но средствам!»

Когда Армильда ходила хмурая, что-то ворчала себе под нос, только платья, туфли, серьги могли вернуть ей хорошее настроение...

Пауль тяжело опустился на нары. Ему захотелось перебрать в памяти каждый день, который он провел с Армильдой. Что-то самое главное упустил... Надо найти это главное, и тогда все станет ясно.

Пауль и не представлял себе, как он был близок к истине. Хорошенькая, смешливая Армильда умела рассчитывать. Сакс сказал правду — с такой не загуляешь. Армильда мечтала хорошо жить, хорошо одеваться, но не хотела размениваться. И к каждому мужчине, с которым знакомилась, подходила с одной меркой: муж или не муж? Эта мерка мешала ей увлечься кем-нибудь: «не муж» переставал существовать для нее. И поэтому, наверное, Армильда решила, что она никогда никого не полюбит. Сакс, познакомившийся с ней на танцах, сразу ей не понравился, но рассказ о Пауле Арупыльде заинтересовал девушку. Разглядеть этого, судя по словам Сакса, увальня не удалось — было темно, — а потом он вообще исчез. Добродушен, застенчив, недурен собой, хороший механик, с большим будущим — вот что запомнила Армильда из рассказа Сакса.

— Познакомьте, — попросила она.

Она не ошиблась в выборе. Достаточно ей было подумать о чем-нибудь, как Пауль уже загорался ее желаниями. Как бы ни уставал он, а вечерами садился за стол, брал инструменты и начинал возиться с приемниками.

— Тебе на туфли, — шутил он, ласково поглядывая на жену.

Сакс где-то добывал самые дефицитные детали.

— Смотри не подведи, — говорил он, вручая Паулю пакеты. Эту же фразу Сакс обязательно повторял, аккуратно укладывая в бумажник деньги.

Пауль мрачнел:

— Сам рискую — ладно. А ты — из-за меня...

Армильда понимала, что дело тут нечисто. Понимала она и то, что Паулю, прямому, честному, это было неприятно. Но как бы там ни было, а работы было много, денег — тоже, и если Паулю становилось очень уж не по себе, ласка легко утешала его.

С Руди она познакомилась в магазине. Поглядывая на стройную Армильду, сновавшую за прилавком, он ввернул, между прочим, что работает инженером, хорошо зарабатывает.