И вот через несколько дней после кражи в МУРе стало известно, что в квартире, которую занимали две сестры-бездельницы, должна состояться пьянка и что туда придут несколько человек, уже известных по прошлым задержаниям. Эта квартира была у нас на примете — там часто собирались люди без определенных занятий, но с вполне определенными намерениями — прокутить неизвестно откуда появившиеся деньги.

Прикинув все «за» и «против», решено было все-таки организовать засаду. Организовали, провели ее вполне успешно, задержали всех «веселящихся». В основном это оказались мелкие воришки. Многие из них уже отсидели за те или иные преступления и теперь промышляли на рынках и вокзалах, стараясь не рисковать, чтобы не попасться снова. Но был среди задержанных некий Карпуша. Наше внимание он привлек тем, что обе руки у него были перебинтованы, в кармане лежала большая связка ключей и довольно крупная сумма денег. Сразу стало ясно, что он человек случайный в этой компании. Когда Карпуше разбинтовали кисти рук, оказалось, что пальцы его покрыты многочисленными ссадинами и кровоподтеками.

— Ну что ж, Карпуша, — обратилась к нему Екатерина Матвеевна. — Расскажи, пожалуйста, где это тебе так досталось?

— А! И рассказывать нечего... Связался с какими-то двумя парнями на вокзале, сели играть в карты, а я сдуру и выиграл... Вот они мне и дали...

— Что ж они, по рукам тебя били? Что-то я такого не слыхала...

— Почему же по рукам, это в драке я руки сбил.

— Давно драка была?

— Порядочно...

— А точнее?

— Несколько дней.

— А еще точнее?

— Четыре дня.

После этого Карпушу направили на медицинскую экспертизу. Врач, внимательно осмотрев руки Карпуши, сказал совершенно твердо: ссадины не могли быть нанесены одновременно, одним из них уже больше двух недель, другие совсем свежие, причем все они не от ударов по лицу или по телу человека, а скорее всего нанесены металлическими предметами.

— А не сбил ли он руки во время подкопа, — предположила Максимова. — К физической работе Карпуша не приучен, кирку, лопату держать не умеет, а если учесть, что работать приходилось в такой тесноте, то вполне возможно, что он — участник кражи. Организовать ее он, конечно, не смог бы. Один прорыть?.. Это невозможно...

Но на допросах от Карпуши не удалось ничего добиться связного. Каждый день он придумывал новую версию, объясняя, где сбил руки, где достал денег, на следующее утро нагло отказывался от своих же показаний и давал новые. Одно время он говорил, что деньги у него остались от продажи каких-то вещей, потом стал уверять, что кто-то вернул ему долг, потом говорил еще что-то. Но уверенности у Карпуши с каждым днем становилось все меньше. Он чувствовал, что занимаются с ним столько дней не зря, начал нервничать и даже пытался брать на себя какие-то мифические, не подтвержденные проверкой кражи. Мы уже по опыту знали, что, если преступник берет на себя чужое преступление, значит, есть на его совести более опасное, от ответственности за которое он хочет скрыться хотя бы за тюремными стенами.

Одновременно с допросами специальная группа активно проверяла все связи Карпуши — разыскивали его друзей, знакомых женщин, выясняли адреса квартир, где он ночевал. Все полученные данные хотя и не имели прямого отношения к краже, тем не менее давали возможность правильно допрашивать, выяснять детали, о которых сам Карпуша никогда не заговорил бы, убедить его в том, что интерес к его персоне отнюдь не убывает.

Наконец он решился на отчаянный в его положении шаг. Узнав, что, заключенный, который сидел с ним в одной камере, вот-вот должен был освободиться, Карпуша уговорил его передать записку по определенному адресу. Тот согласился. А записку спрятал в ботинок под стельку, полагая, что надежнее тайника придумать невозможно. Записка Карпуши оказалась в наших руках. Так мы узнали адрес, по которому можно было найти его дружков. Еще раз мы убедились в том, что были правы с самого начала, не поверив ни единому слову Карпуши, — он врал, увиливал и тянул время, давая возможность своим дружкам принять какие-то меры.

По адресу, который указал Карпуша в записке, в тот же день устроили засаду. Еще не появляясь в этом доме, наблюдая за ним издали, приглядываясь к людям, которые заходили туда, можно было догадаться, что операция предстоит серьезная. Наши товарищи, опытные оперативники, сразу определили, что «птицы» слетаются важные, просто так в руки не дадутся, и если уж брать их, то неожиданно и быстро, чтобы они не успели даже опомниться.

Улов того вечера был довольно удачным. Всего задержали около десяти человек, все они были уголовниками, все ранее судились. При допросах Максимова, конечно, в первую очередь интересовалась Карпушей — все задержанные его хорошо знали, но, не понимая сути происходящего, неожиданно для самих себя давали очень важные показания. Припоминая сейчас те допросы, я ясно вижу их отличительную черту — они были очень детальными, выяснялись буквально мельчайшие подробности жизни, времяпрепровождения задержанных, их взаимоотношения, расчеты друг с другом, даже тон, которым кто-то из них говорил друг с другом. Именно такой вот тщательный, кропотливый допрос принес еще одно подтверждение причастности Карпуши к краже в магазине мехов. Результат выразился в короткой фразе, которую обронила одна из задержанных.

— Жлоб этот Карпуша, — сказала она как-то между прочим. — Такое манто загнал недавно, а ведь подарить обещал.

Итак, мы были на верном пути. Обращало внимание, что многие задержанные упоминали одни и те же адреса. В этих квартирах организовывали засады. Так был задержан Станислав Швабе. Надо ли говорить о нашем удивлении, когда выяснилось, что это сын бывшего начальника московской сыскной полиции, который сразу после революции сбежал за границу. А сын почему-то остался в Москве. Он имел хорошее техническое образование, но работать честно не захотел. Станислав Швабе сколотил банду бывалых опытных воров-взломщиков и начал промышлять крупными кражами. Какое-то время все сходило ему с рук, он успевал вовремя скрыться, сбыть краденое. Это поднимало его авторитет в глазах подручных, и постепенно все они попали под полное его влияние. Швабе сам намечал объект будущей кражи, разрабатывал всю операцию, поручая своим дружкам лишь выполнение черновой работы.

В той же квартире, где был задержан Швабе, нашли и часть похищенных мехов. Причем спрятаны они были по тем временам довольно остроумно. Упакованные в плотный мешок, перетянутый веревками, меха были спущены за окно и висели на отвесной стене, выходящей в глухой двор. Заметить веревку, привязанную к запору форточки, мог только опытный оперативный работник. Но здесь, на квартире, была лишь небольшая часть мехов, остальные Жуков впоследствии привез уже из Минска — Швабе хотел перебросить их за границу.

Несколько дней он отказывался давать вообще какие бы то ни было показания. Все улики, доказательства не производили на него ровно никакого впечатления. На этой квартире он, мол, оказался случайно, о мехах, висевших за окном, и понятия не имел, о Карпуше и слыхом не слыхивал.

После того как показали его Карпуше из окна следственной комнаты, причем как раз в то время, когда Швабе под конвоем вели на очередной допрос, Карпуша понял всю бессмысленность дальнейшего запирательства и заговорил наконец свободно, подробно, а главное — правдиво, рассказав о краже со всеми мельчайшими подробностями. А когда эти подробности выложили Швабе, заговорил и он... И больше всего его смущало то, что показания приходилось давать женщине. Во время допросов он неоднократно видел, как к Максимовой подходили оперативные работники и просили ее подписать какие-то срочные необходимые документы, и тогда он понял, что она является руководителем большого подразделения МУРа. В те минуты Швабе вспомнил, что, когда он был еще мальчиком, отец ему часто рассказывал о сыщиках и служебно-розыскной собаке Треф с проводником Дмитриевым, которые в те годы были популярными, гремели, наводили страх на преступников, но чтобы в сыскном отделении столичной полиции была бы женщина-сыщик на руководящей должности! Этого не было и не могло быть. Такие должности в то время женщинам не доверяли, считали их неспособными.