* * *
А в этот птичий перелет
я вовсе голову теряла,
когда из недр лесных болот
всплывали яблоки багряно.
И это был тот верный знак,
которого ждала охота.
Пускали по ветру собак
на след горячий небосвода.
И трудно было на лету
мне различить любовь и травлю.
А свора гончих шла по льду,
по облакам, по разнотравью.
Уже густой знобящий дых
мне бил в затылок, словно ветер.
Уже казалось, что без них
мне не прожить на этом свете.
Уже пора лететь назад,
навстречу, так неотвратимо.
Уже теперь скажу я: «Брат!»
Но ни врагам, ни побратимам
На всю шальную высоту
вновь не достало, видно, пыла...
А и всего-то надо было -
сложить лишь крылья на лету -
на встречу ту...
ДЕТСКАЯ ЛЕГЕНДА
Из каждого дерева я выходила
Навстречу тебе - и на свете была
Я лишь потому, что по-детски любила,
По-детски светила, по-детски спала.
Я знала, что рыбы и птицы, и звери
Живут, не читая возвышенных книг,
А просто выходят к тебе из деревьев,
И морды кладут на колени, доверясь,
И ты про меня вопрошаешь у них:
Довольно ли ей безысходно и больно,
Довольно ли ей от беды хорошо?
Всё так ли печалится рифмой глагольной?
Всё так ли на дереве дует в рожок?
Тогда отвечают печальные звери,
Они отвечают почти что навзрыд:
Она не выходит уже из деревьев,
А в маленькой капельной трепетной сфере
Ребёночек твой неродившийся спит.
По свету разносятся мифы и песни
О том, нерождённом твоём дурачке,
Покуда витает он, будто бы в бездне,
В бездонном её безысходном зрачке.
Она потому стала видеть иначе,
Она потому запропала в лесу,
Она потому не смеётся, не плачет -
Боится сморгнуть дорогую слезу.
А так ей довольно бездомно и больно,
А так ей довольно уже хорошо...
Но вспомни, какой беззаботной и вольной
Была она - год с той поры не прошёл!
Какая играла в ней добрая сила,
Какая надежда вздымала крыла,
Когда из деревьев она выходила
Навстречу тебе и на свете была...
* * *
В этот сад мы уже не выходим,
Но с порога уходим на дно.
Подстрелили на царской охоте
Простодушное сердце одно.
А лишь солнце привстало повыше –
Зашуршал окровавленный шелк.
Это кто-то из дерева вышел,
Это кто-то по саду прошел.
Подивился, что пьяное лето
Не сокрыто покровом ничьим…
Эти сливы телесного цвета
Не смуглеют на солнце почти.
Этот ветер фальцетом испитым
Где-то в трубах печных голосит.
Куст жасмина, пропитанный спиртом,
Словно ангел меж нами стоит.
И поет о годинах пришествий
Захмелевшей, заблудшей душе.
И цветет упреждающим жестом,
Запоздалым, напрасным уже.
***
Не корят, не стыдят – коронуют
Драгоценной последней виной,
Чтоб держала пучину родную
Твердой царской спиной.
Чтоб ни слова о прежнем чине,
На волну восходя босой…
Наши страсти в такой пучине
Растворяются, словно соль.
Только соль – и все круче иней!
Только соль – на моем пиру!
Только пепел моей гордыни
Вьется бесами на ветру.
Не суди – это просто пепел…
Просто пепел и просто боль…
Просто мы с тобой в этом небе
Растворяемся, словно соль.
Над престольною златоглавой
Небеса всех морей солоней…
Что-то слишком ты долго плавал
Хитроумный мой Одиссей.
Ну, а ныне за все мытарства
Коронуют одной виной…
Это крестное время царства –
Над собою…
и над судьбой…
АВГУСТ
И август, как ласковый агнец, пришел,
И время пришествия странниц.
Мне старшая яблок насыплет в подол
И скажет, что это – Агнец.
А младшая станет, как луч, на пути.
Прочтет мою жизнь и ахнет.
Но если цветы я прижму к груди,
Увижу, что это – Агнец.
И если отчаюсь когда-нибудь я
На самом последнем круге,
То эта горячая ноша моя
Не даст опустить мне руки.
***
Есть ягоды земные в небесах
С горячей твердой косточкой внутри…
О том еще…
О, кто бы ни писах… -
Монах Евстафий плачет до зари,
Что увенчались так его труды,
Что аки червь он истину проник…
И он попал в небесные сады,
Где все плоды червивы на язык.
И он заплакал праведный тогда:
«Ведь этот сад, о Господи, мой стыд!
Червивая течет в саду вода
И солнце червоточиной сквозит»
Куда глаза глядят, пошел монах.
Три дня он шел и ночи тоже три.
И ягоды нашел он в небесах
С горячей твердой косточкой внутри.
Попробовал на зуб и сплюнул… и…
Сглотнул слюну, совсем лишившись сил:
«Все это страсти тайные мои,
Что от тебя я, Боже, утаил!
Пошто их червь постылый не сразил?!
Пошто, Господь, ты этот срам призрел?!»
А ягоды горели в небеси,
И косточка твердела в янтаре.
Такие вот дела на небесах…
О том не нам судить… и никому…
Евстафий просыпается в слезах,
Счастливый, сам не зная, почему.
***
О, следи же за мною,
мой взгляд…
Нет не прямо!
Левее…
Правее…
Где в саду раскрывается сад,
Как жемчужный
жасминовый веер.
И вдоль ветра…
вдоль кожи…
вдоль пят
Золотые объемные тени,
Словно руки Господни, скользят,
С тайноликих моих сновидений
Потемневший снимая оклад.
О, иди же за мною, мой брат!
Нет, не прямо – все мимо и мимо!
Я люблю, потому что любима
Тем кустом богоносным жасмина,
