— Так говорится в законе, ваша светлость. Решение принимается простым большинством.
— Но…
— Я должен напомнить патриарху Кумбийскому, что дальнейшие прения неуместны, — резко проговорил Ортзел. — Я требую голосования, — он огляделся вокруг. — Ты! — он указал пальцем на священника, сидевшего неподалеку от Энниаса, — принеси все, что необходимо для проведения тайного голосования. Насколько я помню, все это покоится справа от трона Архипрелата.
Растерявшийся священник испуганно уставился на Энниаса.
— Пошевеливайся! — взревел Ортзел.
Священник вскочил и опрометью бросился к задрапированному черным трону.
— Кто-нибудь должен объяснить мне все это, — потребовал сбитый с толку Телэн.
— Позже, Телэн, — мягко сказала Сефрения. На ней было тяжелое черное одеяние, издали похожее на монашеское, полностью скрывавшее и ее принадлежность к стирикам, и пол. Она сидела посреди рыцарей Храма, загораживающих ее от ненужных взглядов своими массивными доспехами как стеной. — Давай-ка лучше понаблюдаем за этим изысканным представлением.
— Сефрения, — покачал головой Спархок.
— Прости, — тихонько засмеялась она, — я вовсе не собиралась насмехаться над вашей церковью, но все эти запутанные церемонии…
Все необходимое для голосования представляло из себя вместительный покрытый пылью ящик безо всяких прикрас и два кожаных мешка, опечатанных вверху тяжелыми свинцовыми печатями.
— Патриарх Кумбийский! — торжественно произнес Ортзел, — ты председательствуешь сейчас. В твою обязанность входит снять эти печати и проследить за тем, чтобы были розданы марки.
Макова бросил на монаха-законника быстрый взгляд. Тот кивнул.
Кумбийский патриарх принял из рук священника мешки, сорвал печати и вынул из каждого по плоскому кружку размером с монету — один белый, другой, соответственно, черный.
— При помощи этого мы будем голосовать, — объявил он, поднимая над головой руку с зажатыми между пальцев марками. — Традиционно черная марка означает — «нет», а белая — «да». Раздайте марки патриархам, — приказал Макова паре молодых служек. — Каждый член Курии должен получить одну белую и одну черную, — он прокашлялся. — Да придаст вам Всевышний мудрости, братья мои! Голосуйте так, как повелит вам ваша совесть, — краска постепенно возвращалась на побледневшее лицо Маковы.
— Наверное, он прикидывает в уме, кто как проголосует, — предположил Келтэн. — У него пятьдесят девять, а у нас — по его мнению — должно быть лишь сорок семь. Но он ничего не знает о тех патриархах, которых мы спрятали в комнате здесь неподалеку. Воображаю, каким это будет для него сюрпризом, хотя перевес все равно остается на его стороне.
— Ты забыл о тех, кто еще не определил до конца своих склонностей, Келтэн, — напомнил ему Бевьер.
— Так они наверняка воздержатся. Они все еще надеются сорвать где-нибудь куш, и вряд ли сейчас решат, к какой стороне примкнуть.
— В этом голосовании, по закону, нельзя воздерживаться.
— И откуда ты знаешь так много о церковных законах, Бевьер?
— Я же говорил уже, что изучал военную историю.
— А причем тут история-то, тем более военная?
— Во время земохского вторжения церковь признала ситуацию угрожающей гибелью церкви и веры. Я читал об этом.
— А-а-а… понятно.
Пока служки раздавали марки, Долмант поднялся со скамьи и отправился к дверям. Он что-то кратко сказал архипрелатским стражникам, стоящим у входа снаружи, и возвратился на место. К моменту, когда служки добрались уже до четвертого яруса патриарших скамей, в зале появились пятеро прятавшихся до этого времени патриархов и, нервно озираясь, прошли к местам членов Курии.
— Как все это понимать, братья мои? — с вытаращенными глазами выдохнул Макова.
— Патриарх Кумбийский, кажется, действительно не в себе, — повторил свою недавнюю фразу Ортзел. Ему, видимо, доставляло удовольствие повторять это Макове. — Братья мои, — обратился он к вошедшим, — в настоящее время мы собрались голосовать…
— Это входит в мои обязанности, объяснить все нашим братьям! — запротестовал Макова.
— Ты ошибаешься, Макова, — резко возразил Ортзел. — Я поставил вопрос на куриальное голосование, значит я должен объяснить его содержание, — он быстро изложил суть дела, всячески подчеркивая важность ситуации, чего, конечно, никогда не сделал бы Макова.
Макова, казалось, все же сумел справиться с собой, и снова взял себя в руки.
— Похоже он опять принялся за подсчеты, — прошептал Келтэн. — У него по-прежнему больше голосов. Все теперь будет зависеть от того, что скажут нейтральные.
Черный ящик поставили на стол перед кафедрой председателя, и патриархи по очереди подходили к нему и опускали в прорезь одну из марок. Некоторые делали это открыто, другие предпочитали таиться.
— Я сам позабочусь о подсчете голосов, — объявил Макова, когда процедура была закончена.
— Нет, — спокойно отозвался Ортзел, — по крайней мере не один. Я предложил этот вопрос, и я буду помогать тебе.
— Ортзел нравится мне все больше и больше, — прошептал Тиниен, наклоняясь к Улэфу.
— Да, пожалуй, — согласился тот. — Видно, мы недооценили его.
Лицо Маковы становилось все более серым, когда он и Ортзел начали подсчет голосов. Когда последние марки покинули ящик, все в Палате затаили дыхание, воцарилась напряженная, звенящая тишина.
— Объяви результаты, Макова, — сказал Ортзел.
Макова бросил быстрый умоляющий взгляд на Энниаса.
— Шестьдесят четыре «да» и пятьдесят шесть «нет», — еле слышно пробормотал он.
— Повтори, Макова, — властно проговорил Ортзел. — Те из наших братьев, что сидят подальше, вряд ли расслышали тебя.
Макова бросил на него полный ненависти взгляд, но все же повторил результаты более громко.
— Мы заполучили нейтральных! — ликующе воскликнул Телэн, — да еще прихватили три голоса у Энниаса.
— Ну что ж, хорошо, — спокойно произнес Эмбан. — Я рад, что все так завершилось. Нам еще много чего надо решить, братья мои, а времени остается совсем немного. Я буду прав, если скажу, что воля Курии — как можно быстрее послать за рыцарями Храма и армиями Западных королевств, чтобы они пришли к нам на защиту?
— Неужели ты хочешь оставить королевство Арсиум полностью беззащитным, брат мой Эмбан? — патетически возвысив голос вопросил Макова.
— А что сейчас угрожает Арсиуму, Макова? Все эшандисты стали лагерем прямо за нашими воротами. Ты хочешь провести еще одно голосование?
— Да, я требую чтобы решение принималось большинством «три из пяти».
— Что сказано об этом в законе? — Эмбан с почтением склонил голову в сторону монаха-законника.
— Такого рода голосование требуется только для избрания Архипрелата. Все остальные вопросы, решаемые во время положения, грозящего гибелью веры и церкви, требуют простого большинства.
— Я так и думал, — улыбнулся Эмбан. — Ну что, брат мой Макова, ты настаиваешь на голосовании?
— Я снимаю свое предложение, — сдавленно проскрежетал Кумбийский патриарх. — Но все же как вы собираетесь отправить гонцов из осажденного города?
Тут в разговор снова вступил Ортзел.
— Как видимо известно моим братьям, я лэморкандец, — сказал он. — А нам в Лэморканде хорошо известна, что такое осада. Поэтому еще вчера я отправил два десятка моих людей на окраину города, где они дожидаются сигнала. А сигнал им уже подают — это струйка дыма над куполом Базилики. Не удивлюсь, если они уже на дороге в Арсиум и вовсю погоняют лошадей. По крайней мере так было бы лучше и для нас и для них.
— Он мне нравится, — усмехнулся Келтэн.
— И ты осмелился сделать это, не получив еще согласия Курии? — с ужасом спросил Макова.
— А что, Макова, у тебя были какие-то сомнения относительно исхода голосования? — Я чувствую двух старых противников, — заметила Сефрения. — Братья мои! — обратился к Курии Эмбан. — Трудности, с которыми лицом к лицу мы сейчас столкнулись, совершенно определенно военного характера, а мы с вами люди в большинстве своем не военные. И как мы сможем избежать ошибок, задержек и других несуразиц, если необученные военному делу духовные особы возьмутся за исполнение несвойственных им, прямо скажем, обязанностей? Патриарх Кумбийский, председательствовавший на наших собраниях до сего дня, исполнял свой долг образцово, и все мы, я думаю, благодарны ему за это, но сейчас, мы должны признать, что в военном деле он сведущ не более, чем я. А я, признаться, не могу отличить одного конца меча от другого, — он широко улыбнулся. — Честно говоря, я гораздо более сведущ в орудиях еды, чем в орудиях военных. С полной уверенностью в победе я мог бы вызвать любого на смертельный поединок над хорошо прожаренным бычьим бедром…
