Я остановилась у двери и, чинно склонив голову, тихо произнесла:

— Mon cousin[58].

Он слегка поклонился и таким же тихим голосом сказал:

— Ma cousine[59].

Выражение его глаз, пристально смотревших на меня, было мстительным и жестоким.

Графиня Лилина подошла к застекленной двустворчатой двери, отделявшей библиотеку от гостиной:

— Cher prince, chère enfant[60], если позволите, мне нужно заняться кое-какими домашними делами. Я ненадолго вас оставлю.

— Вера Кирилловна, пожалуйста, останьтесь, — сказала я.

— Мы не хотели бы задерживать вас, графиня, — сказал мой кузен.

С видом сожаления моя родственница вышла в столовую, закрыв за собою дверь.

Я сделала несколько шагов в том же направлении, затем — в сторону прихожей, остановилась и с бешено бьющимся сердцем и тусклым взглядом пойманной птицы наконец повернулась лицом к своему ловцу.

Стефан все тем же мрачным, тяжелым взглядом наблюдал за каждым моим движением.

— Неужели на меня теперь действительно так страшно смотреть? — спросил он по-английски, проводя рукой с фамильным перстнем князей Веславских по своей бритой голове.

— Нет, нет... Просто поначалу было немного странно, — ответила я, запинаясь.

Чувствуя, как пол уходит у меня из-под ног, я обеими руками ухватилась за высокую спинку кресла.

— Это — тиф. Я потерял из-за него столько волос, что остаток пришлось сбрить.

— Да, да, я слышала... Я очень сожалею.

— Судя по твоему виду, это и в самом деле так.

— Смерть твоих родителей...

— Ты уже выразила соболезнование по этому поводу в своей записке. Я проделал весь этот путь сюда из Польши не для того, чтобы обмениваться любезностями.

— Зачем ты приехал? Я ведь просила тебя больше никогда не видеться со мной.

— Я хотел все это услышать из твоих уст. Мне не верилось, что ты можешь так легко, всего несколькими строчками, вычеркнуть меня из своей жизни.

— Это вовсе не легко. — Я наклонила голову над креслом, машинально перебирая пальцами кромку обивки. — Но я думала, так будет легче для тебя, для нас обоих.

— Для тебя определенно было бы легче, если бы меня не обнаружили на Украине наши солдаты. Это избавило бы тебя от неловкости по поводу твоего предательства.

— Какого предательства?! — Я подняла свое пылающее лицо. — Я же думала, что ты погиб!

— Она думала, что я погиб! Ты слышала, что я погиб, и тут же этому поверила. После этого ведь и года не прошло, как ты выскочила замуж. Должно быть, тебе не терпелось поскорее отделаться от меня.

— Неправда! Сначала я в это не поверила. Я отправилась в Таганрог к генералу Деникину. Он прислал мне досье. Я читала свидетельские показания. Я видела фотографии. Меня кидает в дрожь всякий раз, когда я об этом вспоминаю.

К слову сказать, меня и сейчас затрясло как в лихорадке.

Взглянув на обритую голову кузена, я представила ее себе торчащей из-под земли, как в том ужасном видении, вызванном известием о его убийстве, из-за которого я в свое время чуть было не покончила с собой. Я закрыла лицо руками.

— Для меня воспоминание об этом тоже не из лучших, — сказал Стефан, энергично прохаживаясь перед камином. — Но неужели ты действительно подумала, что я позволю заживо похоронить себя? Ты, которая так хорошо меня знаешь? Неужели у тебя не хватило веры и любви? Если бы ты к тому времени еще помнила меня, то не стала бы верить всяким свидетельствам, как не верил им Казимир, как не верила им бабушка, как не верил я сам тому, что тебя убили большевики. Я ведь тоже слышал, что ты погибла, но я прошел всю Россию, чтобы убедиться в этом самому, чтобы сдержать свое обещание, когда ты свое обещание уже нарушила, когда ты уже сбежала с этим профессоришкой, за которого потом выскочила замуж...

— Нет, — оборвала я его. — Я ни с кем не убегала. У меня было воспаление легких, сильнейший жар, я лежала в бреду... Я ждала тебя на даче, я была уверена, что ты приедешь за мной. Я говорила Алексею, что для тебя нет ничего невозможного. А ты... ты и правда, приезжал?

Я изумленно посмотрела на него, вспоминая, как в голодном, полусонном состоянии мне грезилось, что он вот-вот увезет меня прочь на быстрых санях. Однако теперь на его лице не было ничего от робкого обожания, которое привиделось мне тогда; сейчас лицо его было жестким и мстительным. Не в силах выдержать его взгляд, я рухнула в кресло и молча уставилась на огонь.

— Да, приезжал, — сказал Стефан. — Меня буквально переполняла надежда. Я никого и ничего не боялся. Чтобы пробраться туда с юга, мне пришлось не раз устраивать настоящий маскарад. В Петроград я приехал под видом извозчика, который привез груз с лесом для комиссариата снабжения. Я сказал красным, что приехал за невестой... Эх, да что там! Какой смысл все это ворошить? Какое это теперь имеет значение!

Он пнул носком сапога каминные щипцы, и они с грохотом упали на пол.

Я вздрогнула и тут же стала просить его:

— Нет, нет, умоляю тебя, продолжай. Я должна знать все!

— Я попал в Петроград в середине февраля девятнадцатого года и в санях по льду добрался до вашей дачи. Заглянул в домик лесника — пусто. Я облазил все поместье, заглянул во все надворные постройки. Затем я обыскал виллу от подвала до чердака. Там все было переломано: кругом разбитые окна, разломанная мебель, снег в залах. На верхней площадке центральной лестницы я увидел привидение — исхудалого исполина с длинной бородой. Он объявил мое имя, и я узнал вашего лакея Федора. Когда я спросил его о тебе, он ответил: „Ее светлость отправилась покататься“, и попросил у меня визитную карточку. Я обошел весь дом, выкрикивая твое имя, а Федор неотступно следовал за мной, продолжая просить у меня визитную карточку. Я зашел в твою спальню, откуда я пытался похитить тебя накануне войны: уже тогда я знал, что ты станешь моей, только если я увезу тебя силой. Каким же я был глупцом, что не сделал этого!

— А как же Федор? — Я почувствовала, как у меня вспыхнуло лицо. — Ты увез его с собой?

— Я не смог. Когда я попытался усадить его в сани, он схватил меня за шею, повторяя: „Я ведь попросил у вас визитную карточку“. Крепко мне досталось, прежде чем я с ним справился. Бедняга, он, наверное, и сейчас все еще там.

— Я в жизни не прощу Алексею то, что он там его оставил. И себе этого никогда не прощу! — Я снова уткнулась лицом в ладони. Затем, огромным усилием воли взяв себя в руки, я подняла лицо и спросила: — Я до сих пор не понимаю, как все получилось с донесением о твоей гибели. Оно было таким убедительным. Ведь был же расстрел. Были найдены три тела с простреленными головами. Одно из них было необычно крупным, с широкой грудью и со шрамом... Значит, донесение было ложным?

— Нет, в нем все было правильно. Просто оно было неполным.

— Чего же в нем не было? Каким образом тебе удалось избежать гибели? Может быть, это было чудо?

Я уже была готова поверить в это.

— Действительно, это было каким-то чудом. Только тебе-то какое до этого дело? Какое значение для тебя теперь имеет все, что со мной произошло?

— Я же тогда чуть с ума не сошла. — Его несправедливость рассердила меня. — Еще мгновение, и я пустила бы себе пулю в лоб...

И отправилась бы в черную Пустоту, подумала я, и подвергла бы вечному проклятию свою бессмертную душу!

— Таня! — Лицо его утратило неподвижно-жестокое выражение. Он шагнул в мою сторону, нахмурился, затем повернулся к огню. — Что ж, я расскажу тебе, как все было.

Он заговорил, стиснув руки за спиной и не глядя на меня:

— В тот момент, когда главарь бандитов приказал рыть ямы, я сказал себе, спокойно, Стиви, дыши ровнее, ты же не собираешься быть похороненным заживо. Когда главарь со своим помощником вернулся после того, как его банда умчалась из лагеря, преследуя белых беглецов, я начал насвистывать украинскую мелодию — единственную, которую знал. Он застрелил двух других несчастных, закопанных по шею в землю. Затем он остановился надо мной, держа пистолет в руке, а я все продолжал свистеть что было сил. „Вы только послушайте, как заливается эта пташка! — сказал он. — Может быть, ей удастся выпорхнуть из гнездышка!“ И они ускакали. Когда стемнело, пришли крестьяне, чтобы раздеть трупы. Я стал насвистывать ту же самую мелодию. Они сперва пустились наутек, а затем вернулись и вырыли меня. Они доставили меня к себе в деревню и там растирали до тех пор, пока у меня как следует не разошлась кровь, и обращались со мной, как с родным сыном. Нечасто встретишь такую доброту в людях в разгар гражданской войны. Он полуобернулся и, взглянув на меня, добавил: