Германская разведка в 30-е годы постоянно отслеживала состояние Красной Армии, особенно ее руководящего состава. Так, по имеющимся сведениям, в 1932 году германская разведка считала, что сила Красной Армии к тому времени «поднялась до такой степени, что она в состоянии вести оборонительную войну против любого противника… При своем численном превосходстве Красная Армия в состоянии вести победоносную наступательную войну против своих непосредственных соседей на Западе (Польша, Румыния)…». Но при этом также отмечалось, что Красная Армия «…до сих пор страдает тем, что, начиная от командира взвода и кончая командиром полка, командир не является еще полноценным. В своей массе они способны лишь решать задачи унтер-офицера. Несмотря на все мероприятия, проблема Красной Армии еще не разрешена».
Репрессии 1937–1939 годов нанесли большой ущерб международному престижу СССР в глазах его союзников. Так, чехословацкая сторона, от которой поступили документы по обвинению Маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского, уже во второй половине 1937 года высказала большую озабоченность по поводу ослабления Красной Армии. По этому поводу произошло крупное столкновение на конференции представителей чехословацкой и советской военных разведок, проходившей в Праге в декабре 1937 года. Вскоре после этого чехословацкий генеральный штаб настолько охладел к союзу с СССР, что отказался создавать комиссию по согласованию планов обороны обоих государств, опасаясь, что эти планы, при наличии в СССР такого количества шпионов среди высших военачальников, тут же станут известны противнику.
Дело Тухачевского внесло во французскую политику глубокое беспокойство, привело к тяжелому кризису в отношениях между Францией и СССР.
Отрицательных взглядов по отношению к репрессиям в СССР придерживался официальный Лондон. В начале мая 1938 года английский министр иностранных дел Галифакс пытался убедить чехословацкого посланника в Лондоне Яна Масарика в том, что чистки снизили боеспособность Красной Армии настолько, что существенный вклад Москвы в будущую войну с Германией становится очень проблематичным. Такого же мнения придерживались и в Вашингтоне.
Информация о раскрытии военного заговора и репрессии против представителей высшего командного состава РККА сильно обеспокоили правительство Франции и привели к замораживанию франко-советских отношений. Уже через два дня после казни Тухачевского и его товарищей французский посол Кулондор посетил наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова с тем, чтобы разъяснить ему «плачевное впечатление», которое возникло в странах, дружественно настроенных к СССР, вследствие произошедшего процесса и жестокой расправы. Конечно, судьба Тухачевского и других француза волновала меньше всего. Его волновал другой вопрос: как следует расценивать выдвинутые против генералов обвинения в шпионаже? Максим Максимович не смог ответить ничего конкретного, кроме заключения, что ликвидация германофильской группы в руководстве Красной Армии должна пойти на пользу франко-советским отношениям.
Французский дипломат не унимался. Через две недели он задает вопрос первому заместителю наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкину: «В какой степени казненные офицеры замешаны в заговоре с Германией?» Потемкин только ответил, что Тухачевский и его сообщники хотели организовать государственный переворот и пойти на союз с Германией. Французское правительство под впечатлением от событий, произошедших в СССР, решило максимально осторожно вести контакты с Советским Союзом по военной линии. Уже на осенние маневры французских войск, проводившиеся в 1937 году, советская делегация приглашена не была.
Реакция западных стран по отношению к СССР сразу же стала известна Германии. Германский посол в Москве граф Шуленбург неоднократно отмечал это в своих письмах. Германский посол в Париже Бройер 14 апреля 1938 года писал в Берлин министру иностранных дел Германии: «В течение последнего года… (появились. – Авт.) большие сомнения в прочности советского режима, в мощи Красной Армии и в доброй воле советского правительства. Расстрел генералов, которые во французском генеральном штабе считались высококвалифицированными офицерами… показал сомнительность режима, видные деятели которого, по его собственным утверждениям, в течение многих лет занимались саботажем и предательством».
Репрессии нанесли огромный вред системе управления РККА в лице военачальников и командиров высшего звена. Так, на заседании Главного Военного совета, проходившем с 21 по 27 ноября 1937 года, командующий Закавказским военным округом комкор Н.В. Куйбышев (брат В. В. Куйбышева) говорил: «На сегодня у нас тремя дивизиями командуют капитаны. Но дело не в звании, а дело в том, что, скажем, Армянской дивизией командует капитан, который до этого не командовал не только полком, но и батальоном, он командовал только батареей. У нас в Азербайджанской дивизии – майор. Он до этого времени не командовал ни полком, ни батальоном и в течение последних лет являлся преподавателем училища. Откуда может быть хорошим командир Грузинской дивизии Джабахидзе, который до этого в течение двух лет командовал ротой и больше никакого командного стажа не имеет».
В 1937–1939 годах на смену репрессированным пришли молодые военачальники, не имевшие надлежащего опыта управления крупными войсковыми формированиями. Эта стало очевидным в годы военных конфликтов конца 30-х годов и в годы Великой Отечественной войны. Таким образом, в канун Великой Отечественной войны начал формироваться новый кадровый корпус высшего командования РККА. Главным моментом этого процесса было постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 января 1941 года «О начальнике Генштаба и командующих военными округами». В соответствии с этим постановлением начальником Генерального штаба и заместителем наркома обороны назначался генерал армии Г.К. Жуков, командующим войсками Киевского Особого военного округа – генерал-лейтенант М.П. Кирпонос, командующим войсками Ленинградского военного округа – генерал-лейтенант М. Попов, командующим войсками 1-й армии – генерал-лейтенант А.И. Еременко. Произошли и другие назначения.
Характеризуя командный состав Советских Вооруженных Сил к весне 1941 года, следует, пожалуй, отметить, что процент укомплектованности ими армии составлял 86 %, флота – 100 %. Среди высшего начальствующего состава 57,6 % имели возраст до 45 лет, 91 % – стаж службы – до 20 лет. Негативным моментом было то, что не менее 75 % военачальников и командиров находились на занимаемых должностях менее одного года. Это дало основание начальнику генерального штаба сухопутных войск вермахта Ф. Гальдеру в мае 1941 года сделать вывод, что «русский высший офицерский корпус сейчас весьма плох, он производит худшее впечатление, чем в 1933 году».
Это понимали и некоторые советские военачальники. Так, Н. Н. Воронов на Главном Военном совете, посвященном вопросам кадровой политики 1937–1938 гг., говорил: «В армии создалась обстановка (после 1937 г. – Авт.), что командиры как-то не чувствуют себя уверенными в своих действиях, любой подчиненный может в любой момент поднять шум по любому его мероприятию по партийной линии, по линии особых органов, пойти пожаловаться политруку или комиссару, и командир никогда не может гарантировать, что немедленно не начнется разбор его дела. Много «ловкачей» умело пользуются этими обходными путями, много говорят и выступают, состоят в активе, а на самом деле ноль».
В период 1937–1940 годов сменились все командующие военными округами, на 90 % были заменены их заместители (начальники штабов), помощники начальников штабов, начальники родов войск и служб, на 80 % – руководящий состав корпусных и дивизионных управлений, на 90 % командиры и начальники штаба полков. На смену репрессированным пришли новые люди: только за 1938 год на вышестоящие должности было выдвинуто 39 тысяч человек.
Вплоть до начала Великой Отечественной войны имела место частая сменяемость командиров, в основном руководящего звена управления. Так, только в течение двух дней 7 и 8 марта 1941 года произошло выдвижение на новые должности четырех командующих армиями, 42 командиров корпусов, 117 командиров дивизий.
