— Нет, никакой горячей крови, никакой пульсирующей плоти, никаких грохочущих сердец.

— Стереги и наблюдай. — Ильдефонс обернулся к Византу Некропу. — Что на этот раз?

— Я чувствую странный запах.

Визант заговорил негромко, чтобы подчеркнуть исключительную тактичность его формулировок:

— Из всех здесь присутствующих один я обладаю достаточной чувствительностью ко всем нюансам камней-иоун. Их следует передать в мое распоряжение.

— Давайте продолжим лотерею! — подал голос Гуртианц. — План Византа никогда не сработает.

— Я вас предупредил! — крикнул Визант.

Метнув злобный взгляд на Гуртианца, он перебрался в конец группы. Ильдефонс подозвал одну из своих служанок.

— Не пугайся. Ты должна сунуть руку в горшок, тщательно перемешать бляшки и вытащить одну из них, после чего положишь ее на стол. Поняла?

— Да, господин волшебник.

— Делай, что я сказал.

Девушка подошла к горшку и сунула в него руку. В тот же миг Риальто привел в действие заклинание хроностазиса, которое заготовил на такой случай. Для всех, кроме Риальто, время остановилось. Он оглядел зал, посмотрел на волшебников, замерших в застывших позах, на служанку, которая так и осталась стоять с рукой в горшке, на Ильдефонса, чей взгляд был устремлен на девичий локоть. Риальто не спеша подошел к камням. Ничто не мешало ему сейчас завладеть ими, но подобный поступок лишь вызвал бы всеобщее возмущение и заставил остальных ополчиться против него. У него на уме был менее дерзкий способ. В углу неожиданно послышался какой-то негромкий шум, хотя в неподвижном воздухе никаких звуков не должно было разноситься.

— Кто это? — позвал Риальто.

— Это я, — раздался в ответ негромкий голос призрака.

— Время остановилось. Ты не должен ни двигаться, ни говорить, ни смотреть, ни знать.

— Время, вневременье — для меня все едино. Я проживаю каждый миг снова и снова.

Риальто пожал плечами и отвернулся к горшку. Он высыпал диски на стол. К его удивлению, на каждом из них значилось «Ильдефонс».

— Ага! — воскликнул Риальто. — Этот плут провернул свое дельце на миг раньше меня! Так всегда! Ну ладно, хорошо смеется тот, кто смеется последним!

С этими словами Риальто стер подписи Ильдефонса и заменил их своими собственными, после чего вернул все бляшки в горшок.

Вернувшись на свое место, он снял заклятие.

В зал медленно вернулись звуки. Девушка сунула руку в горшок. Она перемешала диски и, вытащив один из них, положила его на стол. Риальто склонился над бляшкой наперегонки с Ильдефонсом. Диск еле заметно дернулся. Подпись дрогнула и расплылась прямо у них на глазах.

Ильдефонс поднял диск и с изумлением прочел:

— Гильгед!

Риальто метнул на Гильгеда испепеляющий взгляд, но тот не повел и бровью. Гильгед тоже остановил время, но сделал это уже тогда, когда диск оказался на столе.

— Это все, — сдавленным голосом сказал Ильдефонс служанке. — Можешь идти.

Девушка удалилась. Ильдефонс высыпал пластинки на стол. Все они были надписаны как надлежало: на каждой красовалась подпись одного из присутствующих волшебников. Ильдефонс дернул себя за белую бородку.

— Похоже, камни-иоун достались Гильгеду, — сказал он.

Сияющий Гильгед подошел к столу, но вдруг издал ужасный крик.

— Камни! Что с ними сделали?

Он поднял сетку, которая теперь провисала под тяжестью своего содержимого. Неяркое сияние куда-то исчезло, предметы в сетке сверкали режущим глаз стеклянным блеском. Гильгед взял один из них в руки и швырнул на пол. Камень разлетелся на куски.

— Это не камни-иоун! Жульничество!

— И впрямь! — подтвердил Ильдефонс.

— Я требую мои камни! — бушевал Гильгед. — Отдайте их мне немедленно, иначе я наведу на всех здесь присутствующих заклинание мучительной корчи!

— Минуточку, — пророкотал Гуртианц. — Погоди со своим заклятием. Ильдефонс, позови сюда своего призрака. Пусть расскажет, что случилось.

Ильдефонс нерешительно затеребил бородку, потом наставил палец на дальний угол.

— Призрак! Ты тут?

— Тут.

— Что происходило, пока мы вынимали диски из горшка?

— Я видел движение. Одни двигались, другие остались стоять. Когда ту бляху наконец выложили на стол, в зал проникла какая-то странная тень. Она забрала камни и исчезла.

— Что за тень?

— Кожу ее покрывали голубые чешуи, голову венчали черные султаны, однако душа его была душой человека.

— Архивейльт! — пробормотал Гуртианц. — Я подозреваю Зезамедеса!

— И как же теперь камни, мои прекрасные камни? — возопил Гильгед. — Как мне вернуть имущество? Почему меня вечно лишают принадлежащих мне ценностей?

— Прекрати вопить! — рявкнул чернокнижник Шрю. — Необходимо разделить оставшееся имущество. Ильдефонс, будь так добр, зачитай списки.

Ильдефонс уткнулся в бумаги.

— Поскольку Гильгед выиграл в первой лотерее, его список из рассмотрения исключается. Вторым…

— Это вопиющая несправедливость! — перебил его возмущенный Гильгед. — Я не выиграл ничего, кроме пригоршни никчемных стекляшек!

Ильдефонс пожал плечами.

— С этим, пожалуйста, к воришке архивейльту, тем более что лотерея сопровождалась некоторыми перебоями в течении времени, в обсуждение которых я предпочел бы не углубляться.

Гильгед всплеснул руками; на его угрюмом лице явственно отразилась вся гамма обуревавших его чувств. Товарищи бесстрастно наблюдали за ним.

— Продолжай, Ильдефонс, — сказал Вермулиан Сноходец.

Ильдефонс разложил бумаги.

— Похоже, один Риальто указал в качестве второго желаемого пункта вот это замысловатой формы приспособление, которое, по всей видимости, представляет собой один из претеритных рекордиумов Гуляра. Таким образом, я присуждаю его Риальто и откладываю его список к списку Гильгеда. Пергустин, Барбаникос, Ао Опаловый и ваш покорный слуга изъявили желание обладать шлемом шестидесяти направлений, поэтому нам придется тянуть жребий. Нам понадобится горшок и четыре бляшки…

— В таком случае, — вмешался Пергустин, — давайте позовем служанку прямо сейчас. Она накроет горлышко горшка ладонью, а мы вставим пластинки ей между пальцев, чтобы застраховать себя от нарушения законов вероятности.

Ильдефонс затеребил свои желтые бачки, но Пергустин упрямо стоял на своем. Точно таким же образом было вытянуто еще несколько жребиев. Некоторое время спустя настал черед Риальто требовать себе любую вещь из оставшихся по своему усмотрению.

— Ну, Риальто, — сказал Ильдефонс, — что ты выберешь?

В груди у Риальто клокотало возмущение.

— Значит, за потерю семнадцати превосходных птицеженщин и моего тысячелетнего дорожного столба мне предлагается удовлетвориться этим пакетиком оцепенительного порошка?

— Взаимодействия между людьми, порожденные, как в нашем случае, потерей равновесия, никогда не достигают баланса. Даже при самом благоприятном соглашении какая-то из сторон, осознает она это или нет, остается в проигрыше.

— Мне известна эта теория, — сказал Риальто чуть более спокойным тоном. — Однако…

— Смотрите! — неожиданно вскрикнул испуганный Зилифант, указывая в сторону каминной полки. Там, незаметный на фоне резьбы, висел липовый лист. Ильдефонс дрожащими пальцами снял его. Серебряные письмена гласили: «Моррейон живет во сне. Ничто не надвигается!»

— Час от часу не легче, — пробормотал Гуртианц. — Зезамедес настойчиво пытается убедить нас, что с Моррейоном все в порядке. Подозрительная настойчивость!

— Нельзя забывать, — напомнил неизменно осторожный Мгла, — что Зезамедес — отступник, всеобщий враг.

Герарк Предвестник поднял вверх указательный палец с покрытым черным лаком ногтем.

— Я привык всегда и во всем доискиваться истинной сути. Так, самая первая надпись, «Ничто не грозит Моррейону», может значить «Моррейону не грозит ничто», а может — «Моррейону грозит „Ничто не“».

— Пустое словоблудие! — буркнул практичный Гуртианц.

— Не спеши! — возразил Зилифант. — Глубокомыслие Герарка известно всем. «Ничто не», возможно, призвано иносказательно обозначить смерть. Фигура речи, так сказать.