Нижний край светила уже коснулся горизонта. В отчаянии Кугель наломал веток хрупокуста, которые очень хорошо горели и могли с успехом заменить факел. Приблизившись к окаймленной плакучими ивами промоине, он выбрал древесную башенку, стоявшую слегка на отшибе от остальных. Подобравшись ближе, заметил юркие тени, мелькавшие туда-сюда перед окнами.

Кугель вытащил меч и забарабанил им по дощатой стене.

— Это я, Кугель, — загремел он. — Я — король этой жалкой пустыни! Почему никто из вас не платит мне дань?

Внутри раздался хор пронзительных ругательств, а из окон полетел мусор. Кугель отошел назад и зажег одну из припасенных веток. Из окон понеслись яростные вопли, и несколько обитателей башенки вылезли на ветви плакучей ивы и скользнули в темную воду промоины.

Кугель подозрительно осмотрел свой тыл, чтобы никто из обитателей древесных башенок не мог подобраться сзади и запрыгнуть ему на спину. Он еще раз постучал по стене.

— Ну, хватит помоев и мусора! Немедленно выкладывайте тысячу терциев или освободите помещения!

Из башенки доносилось лишь шипение и шепот. Поглядывая по сторонам, Кугель обошел строение. Найдя дверь, он просунул внутрь факел; пламя озарило мастерскую с полированной скамьей из известняка вдоль стены, на которой стояло несколько алебастровых кувшинов, чашек и подносов. Ни очага, ни печки не было — по всей видимости, древесный народец не использовал огня. Не было и сообщения с верхними уровнями — ни приставных, ни подвесных лестниц, ни обычных ступеней.

Кугель положил ветки хрупокуста и горящий факел на грязный пол и вышел наружу, чтобы принести еще дров. В фиолетовом свете зари он набрал четыре охапки хвороста и притащил их в древесную башенку. Во время своего последнего захода он услышал в пугающей близости тоскливый крик виспа. Кугель поспешно вернулся в древесную башенку. Ее жители снова разразились гневными протестующими воплями, и эхо, мечущееся туда-сюда внутри промоины, повторило их пронзительные крики.

— Уймитесь, негодяи! — закричал Кугель. — Я уже почти заснул!

Его приказ остался незамеченным. Кугель принес из мастерской свой факел и принялся размахивать им во все стороны. Гвалт мгновенно затих. Кугель вернулся в мастерскую и заложил дверь известняковой плитой, которую подпер багром; затем развел медленный огонь. После этого он завернулся в плащ и уснул. За ночь он несколько раз просыпался, чтобы подбросить хвороста в костер, прислушаться и осмотреть промоину через щель в стене, но тишину нарушали лишь крики рыщущих в темноте виспов. Утром Кугель поднялся с первыми лучами солнца. Сквозь трещины внимательно оглядел окрестности древесной башенки, но не заметил ничего подозрительного и не услышал ни звука. Кугель задумчиво скривил губы. Он чувствовал бы себя уверенней, приметив более или менее явное проявление враждебности со стороны древесного народца. Тишина выглядела слишком уж невинной. Кугель спросил себя:

«Как в подобном случае я сам наказал бы незваного гостя, столь же дерзкого, как я?»

Затем:

«К чему рисковать, попробовав воспользоваться огнем или мечом?»

И наконец:

«Логика подсказывает мысль о ловушке. Так что надо глянуть, что там видно».

Кугель отодвинул известняковую плиту от двери. Все было тихо, даже еще тише, чем раньше. Промоина будто затаила дыхание. Кугель изучил землю перед древесной башенкой. Поглядев по сторонам, он заметил веревки, свисающие с ветвей ивы. На площадке перед дверью было насыпано подозрительно много земли, которая тем не менее не могла скрыть очертания замаскированной под ней сети. Кугель поднял кусок известняка и швырнул его в заднюю стену. Доски, скрепленные деревянными гвоздями и ивовой лозой, разлетелись в стороны. Кугель выскочил через дырку и был таков, а в спину ему полетели крики ярости и разочарования.

И снова Кугель шагал на юг, к далеким холмам, которые, точно тени, вырисовывались в дымке на горизонте. В полдень он наткнулся на заброшенную усадьбу на берегу небольшой речушки, где с удовольствием утолил жажду. В заросшем саду ему попалась дикая яблоня, ломившаяся под тяжестью спелых плодов. Наевшись до отвала, Кугель набил яблоками свой мешок. Он уже собрался возобновить свой путь, когда заметил каменную плиту с полустершейся надписью:

По спине у Кугеля побежали мурашки, и он опасливо оглянулся через плечо.

— Лучше поскорее убраться отсюда, — сказал он себе и зашагал прочь во всю прыть своих длинных ног.

Час спустя Кугель проходил мимо леса, где приметил маленькую восьмиугольную часовню с обвалившейся крышей. Осторожно заглянул внутрь и обнаружил, что в спертом воздухе висит омерзительный запах виспа. Кугель попятился, но тут его внимание привлекла бронзовая пластинка, вся в зеленых разводах. Выгравированные на ней письмена гласили:

Кугель тихонько вздохнул и вышел из часовни. В этом краю и прошлое и настоящее одинаково угнетают. Вздохнуть с облегчением удастся, лишь когда покажется Порт-Пергуш! Он вновь зашагал на юг с еще большей прытью, чем раньше.

Когда день померк, местность превратилась в череду возвышенностей и болотистых низин, предвещая первый подъем на холмы, которые теперь уже подступали с юга, вздымаясь ввысь. У их подножий росли деревья, отбившиеся от росших на более высоком уровне лесов: милаксы с черной корой и широкими розовыми листьями; бочковые кипарисы, густые и непроходимые; бледно-серые парменты, роняющие бусинки сферических черных орешков; кладбищенские дубы, сучковатые и толстые, с корявыми раскидистыми ветками.

Как и накануне вечером, Кугель встречал наступление сумерек с дурным предчувствием. Когда солнце закатилось за дальние холмы, он выбрался на дорогу, тянувшуюся почти параллельно холмам, которая, возможно, так или иначе должна была привести его в Порт-Пергуш.

Широко шагая по дороге, Кугель крутил головой направо и налево и, к своей великой радости, увидел остановившуюся в полумиле к востоку от него крестьянскую телегу, у задка которой стояли трое мужчин. Чтобы не производить впечатления крайней спешки, Кугель замедлил шаг, будто неторопливо прогуливался, но ни один из людей у телеги, казалось, ничего не заметил или не придал этому никакого значения. Подойдя ближе, Кугель увидел, что у телеги, запряженной четырьмя мермелантами, отвалилось заднее колесо. Мермеланты делали вид, что их это происшествие совершенно не интересует, и отводили глаза от трех крестьян, которых предпочитали считать кем-то вроде своих слуг. Телега была нагружена вязанками дров, а в каждом углу возвышался трезубый гарпун, призванный служить средством устрашения в случае нежданного нападения пельграна. Когда Кугель приблизился, фермеры, очевидно братья, оглянулись на него, а потом хмуро вернулись к созерцанию отвалившегося колеса. Он подошел к повозке. Крестьяне искоса наблюдали за ним с таким полным отсутствием интереса, что лицо Кугеля, совсем уже готовое расплыться в любезной улыбке, застыло. Он прокашлялся.

— Кажется, что-то случилось с вашим колесом?

— Нам не «кажется», что с нашим колесом что-то случилось. Ты что, принимаешь нас за дураков? Что-то определенно и действительно не так. Потерялось стопорное кольцо, и вывалился подшипник. Это серьезная беда, так что иди-ка своей дорогой и не мешай думать, — пробурчал старший из братьев.

Кугель с лукавым упреком поднял вверх палец.

— Эй, дружище, никогда не стоит быть таким самоуверенным! Возможно, я смогу вам помочь.

— Ба! Ты-то что знаешь о таких вещах?

Второй брат пренебрежительно сощурился.

— Откуда у тебя такая дурацкая шляпа?