В Советском Союзе никто не прыгал с дирижабля. Если эксперимент оправдает себя, почему бы не обучить прыгать с парашютами и команду дирижабля?

Командир дирижабля согласился.

Сборы были длинные, утомительные.

Меня, привыкшего к моментальным взлетам с площадки, нервировала процедура подготовки дирижабля к полету. Стартовая команда (более шестидесяти человек), держась за свисающие с боков стропы, с криками и уханием медленно выводила дирижабль из эллинга. Когда, наконец, дирижабль был уже на площадке, началась процедура уравновешивания, то есть подгонка веса экипажа и груза дирижабля в соответствие с его подъемной силой.

Наконец, все готово. Моторы запущены, дирижабль рванулся в высь.

Я привык быстро набирать высоту до тысячи метров. Дирижабль уходил медленно, набирая высоту большими кругами, и это тоже страшно нервировало меня. Однако лететь было приятнее, чем на самолете: не было толчков, бросков, и было ощущение плавной езды в автомашине.

Набрав высоту шестьсот двадцать метров, дирижабль зашел на боевой курс. Мягко урча, моторы работали на малых оборотах.

Дирижабль шел со скоростью не более двадцати пяти — тридцати километров в час. Я строго рассчитываю место приземления. Командир из своей кабины открывает дверь и придерживает ее, чтобы она не закрылась. Поставив левую ногу на борт кабины, отодвигаю нагрудный парашют вправо и, мягко согнувшись, вываливаюсь за дверь.

Метров шестьдесят пролетаю в воздухе и затем дергаю вытяжное кольцо. Раскрытие парашюта происходит медленнее, чем при прыжке с самолета. Тело еще не получило нужной скорости (дирижабль шел медленно), а несущая скорость мала. Когда прыгаешь с самолета, то к скорости собственного падения прибавляется несущая скорость самолета, обычно равная ста километрам в час. Поэтому, чтобы нагнать скорость, необходимую для раскрытия парашюта, я должен был пролететь какое-то расстояние затяжным прыжком.

Приземлившись, я пришел к убеждению, что дирижабль вполне пригоден для выпуска начинающих парашютистов. Однако, чтобы уточнить еще некоторые наблюдения, я решил повторить прыжки.

Такой случай скоро представился. Я попросил летчика подвезти меня до эллинга, чтобы прыгнуть с самолета на стартовую площадку дирижабля и поспеть к предстоящему полету дирижабля. Взлетев с аэродрома, мы пошли низко, на высоте не более трехсот метров: мне хотелось приземлиться поближе к эллингу.

Перед самым прыжком я вылез на крыло самолета и вдруг почувствовал, что сильная струя воздуха отрывает меня от фюзеляжа. Я не успел взглянуть на землю, как струя воздуха окончательно сорвала меня с крыла. Пришлось падать. И все же я опустился благополучно и — главное — своевременно рядом с эллингом.

Под бодрые уханья команды дирижабль лениво выплывал из своего логова.

Я вспомнил Евдокимова, желавшего прыгнуть с дирижабля, и позвонил ему в часть по телефону. Он не заставил себя ждать. Вскоре к эллингу подкатила грузовая машина, в которой сидели Евдокимов и красноармейцы с парашютами. Парашюты мы надели студентам, стажирующим на дирижабле, — им очень хотелось прыгнуть. Я предложил Евдокимову подняться в воздух и выпустить новичков, а вслед за ними прыгнуть самому. Евдокимов охотно согласился. Все расселись по местам, и вскоре дирижабль с бортовыми огнями ушел в воздух.

Я видел, как, сделав последовательно три круга, дирижабль освободился от трех парашютистов, и они один за другим спускались на середину стартовой площадки. Четвертым должен был прыгать Евдокимов.

С любопытством ожидая прыжка товарища, я наблюдал с земли, как дирижабль, описав четвертый круг, миновал расчетные точки и поплыл дальше, не собираясь итти на посадку. К удивлению присоединилось и чувство обеспокоенности. Сделав несколько кругов, дирижабль полетел в неожиданном направлении.

Раздумывая о причинах неожиданной перемены плана, я стоял на площадке и наблюдал за дирижаблем, уходящим к горизонту, пока вовсе не потерял его из виду.

Положение выяснилось, когда уже совершенно стемнело. Евдокимов торопился домой. Желая сократить путь и не возвращаться домой поездом, он решил прыгнуть на свой аэродром, как раз недалеко от дома. Дирижабль изменил курс, и Евдокимов выбросился, как задумал. Расчеты его, однако, не оправдались.

Прыгнув над аэродромом, Евдокимов плохо рассчитал приземление, — его снесло в лес. Запутавшись парашютом в высоких соснах, товарищ беспомощно повис на ветвях. Его одиночество могло бы очень затянуться… Но командир дирижабля, увидев с высоты невеселое положение парашютиста, подлетел к комендантскому зданию на аэродроме и бросил вымпел с запиской о случившемся. Несколько минут спустя в лес, к месту происшествия, со звоном мчались аэродромная пожарная команда и «санитарка».

Пожарники действовали энергично. Вначале они обрубили все сучья, за которые зацепился парашют. Это не помогло. Евдокимов висел в воздухе, руководя сверху спасательными работами. Тогда решено было спилить всю сосну. Едва лишь вершина ее накренилась, как парашют отцепился, и Евдокимов благополучно опустился на твердую землю.

Этот случай, однако, не помешал мне осуществить задуманный ночной прыжок.

На старте число участников ночного «десанта» непредвиденно утроилось. Со мной приехали посмотреть на прыжок инструктор-парашютист нашей части Стрыжов и укладчик Матвеев.

Перед полетом я обратил внимание, что Стрыжов, крутясь около меня, переминается с ноги на ногу, не решаясь что-то сказать. Матвеев был энергичнее. Он неотступно следовал за мной по пятам, время от времени бурча:

— Возьмите с собой!

Мне не хотелось обидеть товарищей, и я отдал им свои парашюты, а сам решил прыгать на одном летнабовском.

Мы поднялись в темноте, так что с большой высоты я мог различить аэродром лишь по нескольким огонькам.

На первых двух кругах я выпустил Стрыжова и Матвеева, напутствуя их легким хлопком по плечу. Когда дирижабль описывал третий круг, я крепко пожал руку командиру дирижабля, сказал «спасибо» и в тот же миг из теплой и светлой кабины нырнул во тьму.

Затяжным прыжком я пролетел не менее трехсот пятидесяти метров, распахнул парашют, быстро приземлился и снизу руководил приземлением прыгнувших ранее меня Стрыжова и Матвеева, которые, прыгнув без затяжки, сильно отстали от меня.

Прыжки и расчеты отлично удались. Мы приземлились в тридцати метрах от расчетной точки. При ночном прыжке эта погрешность совершенно незначительна.

Вернувшись на рассвете с аэродрома после ночного полета на истребителе, я собрался было вздремнуть, как под окном моей комнаты неистово загудела автомашина. Это приехали молодые ученики, которым я на этот день назначил первый прыжок с дирижабля.

После напряженной бессонной ночи страшно хотелось спать. Я вышел, не успев даже позавтракать.

Веселые шумные песни всю дорогу сменяли одна другую. Одиннадцать молодых ребят, среди них были три девушки, приехали с бодрым, радостным настроением.

Полеты начались хорошо. В течение двух часов дирижабль трижды приземлялся, и каждый раз стартовая команда ловко хватала гайдроп.

Забрав на борт новую группу, дирижабль снова уходил в воздух. Так были выпущены первые восемь человек. Прыгало всего одиннадцать. Оставалась последняя группа. Мне очень хотелось есть, но я утешал себя тем, что скоро прыжки окончатся.

«Выпущу еще троих, — думал я, — затем обедать!»

Поднявшись в воздух, я выпустил первого, а за ним второго парашютиста. Оба прыгнули хорошо.

Сделал поправку на усилившийся ветер и, когда дирижабль зашел на боевой курс, пустил на землю последнего. Это был комсомолец Кречетников.

Бросившись вниз головой, он сразу же дернул кольцо и под куполом, освещенным солнцем, медленно поплыл к земле. Плавное снижение меня обеспокоило. Было очевидно, что ветер так же внезапно стих, как и усилился, а расчет был сделан с учетом большого сноса. Мое беспокойство возросло, когда Кречетникова понесло прямо на крышу эллинга. Видимо, сам испугавшись столкновения, Кречетников беспомощно озирался по сторонам, точно ожидая от кого-нибудь спасения. Но едва лишь его ноги коснулись крыши, как он мгновенно ухватился за выступ и удержался. Смявшийся купол парашюта комком упал через край.