Если сопоставить этот пункт обвинения с тем фактом, что принадлежащее ему «Откровение в грозе и буре» приписывалось с начала средних веков другому лицу, то невольно приходит в голову мысль, что его оклеветали на этом соборе именно в том, будто во время своего бегства в 381 году из горного монастыря близ Антиохии он унёс оттуда находившиеся там древние рукописи, принадлежавшие любимому ученику Христа, Иоанну, и выдал их затем за свои.

Теофил, конечно, не остановился бы перед подобным обвинением. Оно сразу отнимало у Иоанна авторитет великого христианского писателя, а месте с тем делало «Откровение в грозе и буре» (распространение которого было теперь, конечно, так велико, что его уже нельзя было истребить) из орудия, направленного против николаитской фракции, её собственным и чрезвычайно могучим орудием устрашения паствы и всех её противников.

Доказательством основательности такого обвинения мог служить для врагов Иоанна и тот факт, что пророчество не сбылось, а, следовательно, не было понято и самим Иоанном, выдававшим себя за его автора.

Опровергать подобное обвинение, установленное соборно, с самим св.Епифанием во главе, было совершенно невозможно в глазах древнего человека, так как это значило бы отнимать славу у любимейшего из учеников Христовых, а, следовательно, быть врагом и самого Христа.

В результате могла возникнуть впоследствии среди отчаявшихся сторонников Иоанна и та легенда, которую мы уже приводили ранее, т. е. легенда о том, как любимый ученик Христа, Иоанн с Генисаретского озера, явился к обвиняемому Иоанну ночью в его монастыре близ Антиохии и передал ему в руки свиток с «божественным откровением» (по-гречески: Апокалипсисом) для того, чтобы Иоанн узнал из него всю глубину премудрости.

Но, как бы то ни было, приговор был, наконец, произнесён, и Иоанн был признан виновным, низложен и даже предан анафеме[268].

Постановление собора об отлучении[269] и заточении Иоанна было тотчас передано для исполнения императорской чете. А в Константинополе тем временем произошло восстание в пользу гонимого пророка, которого чрезвычайно любили обыватели.

Огромное количество народа собралось к жилищу Иоанна. Одни ругали императора и императрицу, другие – Теофила и его единомышленников. Только вечером войска вытащили Иоанна из его церкви и ночью перевезли на азиатский берег Босфора. Там посадили его на корабль и повезли в заточение в Пренет, около Никомидии.

Но путешествие продолжалось только один день. На следующую же ночь, в первых числах мая 403 г., произошло в Константинополе небольшое землетрясение[270], от которого несколько зданий дали трещины, но не потерпели никакого другого вреда. Это стихийное явление (хотя и не редкое в Константинополе) сразу повернуло дело совершенно в другую сторону. Да это и понятно. Припомните только, сколько раз в «Откровении» говорится о землетрясении, от которого «великий город»[271] должен рассесться на три части, и Земля должна содрогнуться, и вестники небесные возопить. Народ успел привыкнуть к мысли, что одно пребывание Иоанна только и спасало столицу империи от кары. И вот теперь, когда Иоанна убедили и удалили, его пророчество и начинает исполняться.

Толпы народа бросились на улицы и площади и кричали: «Весь город разрушится, если Иоанн не будет возвращён!» Испуганная императрица позабыла в этот миг все действительные или воображаемые обиды, полученные ею от Иоанна, и всё своё зложелательство к нему, накопившееся за последние два года после общего успокоения. В ту же ночь написала она к нему убедительное письмо. „Умоляю твою светлость не верить, что я участвовала в том, что произошло с тобою. Я не виновна в твоей крови. Это злые и безнравственные люди устроили заговор против тебя! Бог свидетель в истине моих слов, как и в слезах, которые я приношу ему в жертву»[272].

Весь Босфор, говорят историки, покрылся ладьями ищущих Иоанна. Мраморное море «было полно посылаемых», «народ шумел на площадях, отовсюду поднимались вопли на несправедливый собор и на Теофила». Севериан, епископ гавальский, думая укротить народ обличениями Иоанна, ещё более возбудил гнев, и толпы народа бросились на дворец.

Услышав у ворот дворца, что послан уже сановник для возвращения Иоанна, толпа отхлынула к взморью ожидать его прибытия. Когда его корабль показался, наконец, вдали, женщины и дети бросались в лодки, чтобы ехать к нему навстречу. Но Иоанн, высадившись на берег среди ожидавших его 30-40 епископов, оставшихся до конца ему верными, отказался входить в город, пока новый «большой собор» (т. е. составленный из всех христианских фракций) не оправдает его от наложенного на него обвинения.

Но его никто не хотел слушать. Со свечами в руках и с пением введённых им гимнов константинопольские граждане и гражданки силою потащили его из предместья в город. Водворив его в обычной базилике, на обычной кафедре, они не разошлись до тех пор, пока он не сказал им оттуда успокоительной речи и не пообещал остаться у них, как был, верховным епископом, не обращая внимания на решение собора и отлучение от церкви.

А что же сам вселенский собор?..

Значительная часть его епископов уже успела убежать из города в то же утро и теперь плыла домой на всех парусах, а впереди всех мчался по волнам св.Епифаний кипрский. Он так спешно бежал, что дал этим повод защищающим его ортодоксальным историкам утверждать, будто он, получив внезапный дар пророчества, уехал ещё до произнесения приговора над Иоанном[273].

Факт же остаётся тот, что Епифаний, раньше всех прискакавший судить Иоанна и задиравший его всеми способами ещё до собора, несомненно был, может быть вместе с Иеронимом Блаженным, одним из главных обвинителей Иоанна. Благодаря этому он перепугался теперь так сильно, что при своём преклонном возрасте (ему, говорят, было, несмотря на его горячность, за сто лет) уже не мог вынести своего ужаса, и умер на половине дороги от Константинополя, не доехав до своего острова Кипра. Это случилось 12 мая, а потому мы можем определить, что заседания собора кончились в первых числах того же месяца или, в крайнем случае, не раньше конца апреля 403 года.

На остальных епископов собора, опоздавших уехать из Константинополя, набросились жители столицы. Они напали на приехавших с Теофилом священников и угрожали потопить самого Теофила. Кровь потекла по взморью, куда судьи прибежали садиться на свои корабли. Севериан, Антиох и другие враги Иоанна разбежались из города в испуге, хотя император созывал их снова для оправдания Иоанна… Ночью взошёл на корабль сам «опозоренный» Теофил[274]. Он так перепугался, что снова примирился с изгнанными им оригенитами, и разрешил им всем вернуться к нему в Египет. Но только два из «длинных братьев» возвратились в свои разрушенные хижины на Нитрийской горе, а остальные уже умерли в Константинополе.

Итак, стихийное явление природы, землетрясение, как будто нарочно пришло к Иоанну на выручку и восстановило ему, как автору «Откровения в грозе и буре», почти весь его прежний авторитет. Если бы после этого Иоанн стал жить по примеру своих предшественников, стараясь поддержать хорошие отношения с императорской властью, или, скажем прямо, оставил бы свои республиканские убеждения, усвоенные им, вероятно, ещё в афинской языческой школе, то он, без сомнения, прожил бы благополучно до конца своей жизни.