Отбыл срок и с тридцатью рублями в кармане завернул в Воронеж. Здесь застала меня война. Началась мобилизация. Эшелоны уходили на фронт. А я опять толкался на базаре. И опять милиция. Опять суд, колония.
Яхнов прикрыл рукой лицо, потом первый раз прямо в глаза посмотрел прокурору, признался:
— Тяжело вспоминать эти пустые, дурацкие годы! Как слепой котенок вступил я в эту грязную жизнь. Отказать никому ни в чем не мог. Характер оказался мягким, слабым…
Сергеев понимающе кивнул.
На некоторое время в кабинете наступила тишина. Яхнов молчал, задумавшись. Прокурор попыхивал папиросой, ждал. Он не торопил Яхнова, не задавал ему никаких вопросов. Только поглядывал сочувственно и зачеркивал елочками последний свободный квадратик на лежащем перед ним листке бумаги.
Молчание затягивалось. Яхнову, казалось, невмоготу было продолжать свою нелегкую историю. Но Сергеев ждал. Он знал, что, начав рассказывать откровенно, Владимир не сможет не высказаться до конца. Когда человек решится вот так раскрыть свою душу, он как бы хочет сбросить годами давивший его груз, хотя бы как-то освободиться от него.
И Яхнов заговорил снова:
— В самом начале лета сорок четвертого года передо мной опять распахнулись ворота лагеря. Отбыл срок и снова свободен. Свобода! Как это хорошо! Теплился у меня огонек надежды, думал про себя — буду работать. Но работать я не привык. Среди моих теперешних друзей, если их можно назвать друзьями, презирали тех, кто трудится.
Растратил деньги, которые выдали на дорогу, и не доехал до Ростовской области, куда был выписан билет.
Сошел с поезда в Куйбышеве. Зашел в милицию, просто так: интересно, что скажут?
«Хочу прописаться и работать».
«Можем по вербовке направить в Сибирь, на стройку».
«Нет, спасибо. Там я уже был».
«Тогда вот вам подписка», — и мне протянули заполненный бланк.
На размышления дали двадцать четыре часа: куда хочешь, туда и поезжай. «Куда, — думаю, — я поеду? К черту все ваши подписки». Я остался в Куйбышеве. И снова добывал средства к существованию все тем же единственно доступным мне способом.
Ночевали мы на чердаке в одном доме на окраине города. Ночами пили, играли в карты, пока в карманах были деньги.
Однажды я разыскивал своего друга Славку. Не заметил, как перемахнул ограду городского парка и оказался в самом потоке гуляющих. И вдруг вижу, идет мне навстречу эдакое круглолицее существо и улыбается. Ростом чуть ниже меня. Ситцевое платьице без рукавов, пуговки какие-то блестящие и черный широкий пояс, модный тогда. Лицо загорелое, нос какой-то задорный. Глаза веселые, хитрющие и черные. Фигурка мне показалась такой тоненькой и легонькой, что захотелось взять ее на руки и понести.
Появление этого чистого существа было настолько неожиданным, что я с минуту стоял как ошалелый. Она даже смутилась от моего бесцеремонного разглядывания.
«Батюшки, — сказала она, оправившись, — что это вы такой лохматый?» — и глаза ее озорно блестели.
«Гувернантка забыла меня причесать сегодня», — мрачно сострил я. Мы познакомились. Ее звали Валей. Мы пошли вместе по аллее. Она рассказывала мне о последнем фильме, о сводках с фронта, а я молчал и незаметно от нее пятерней приглаживал давно не чесанные волосы. Она говорила со мной как с равным, как будто мы с ней давно знакомы. Я шел рядом и все острее чувствовал, как воровское окружение превратило меня в совершенного дикаря.
Мы стали встречаться.
Вся страна жила войной. Все здесь, в тылу, было подчинено фронту. Валя работала с матерью на соседнем станке и каждый вечер рассказывала о делах на заводе.
«Представляешь, Володька, — говорила она в одну из наших встреч, — ну сегодня мы и работнули! Фрицам от нас достанется на орехи! Триста процентов — понял? Да, Володя, — продолжала она в том же восторженном тоне, — я все забываю спросить, а какая у тебя специальность? Где ты работаешь?»
Вот он, самый страшный вопрос! Я давно ждал его. Сколько раз, коротая ночи на чердаке или торопясь к Вале, я пытался ответить на него. И каждый раз с ужасом понимал, что не могу этого сделать. Сказать Вале, что я нигде не работаю, нигде не прописан, сплю где попало и ко всему тому ворую? От одной этой мысли у меня перехватывало дыхание и сохло во рту. И вот случилось. Валя ждет ответа. Сказать правду? А если она испугается и уйдет? Совсем уйдет! Навсегда!.. Я тянул с ответом.
«Моя специальность? — бормотал я. — Да моя специальность такая… Никому не нужная она, моя специальность».
«Ну, а все-таки?» — Валя доверчиво смотрела на меня. Ни тени сомнения или подозрения не было в ее глазах!
«Верит! Поверит абсолютно всему, что я скажу!» — решил я. И готовая вот-вот слететь с языка легкая ложь вдруг застряла в горле. Неожиданно для себя я крепко взял Валю за руки:
«Слушай, Валюха! Только не убегай сразу. Выслушай. Учти, я ведь «казанский сирота» — ни отца, ни матери… Есть где-то сестренка и братишки… А я — вор, карманник. Вот и все! А теперь иди! Иди скорей!..»
Я видел, как зрачки Валиных глаз-смородинок расширились и совсем закрыли золотые искорки, которые всегда светились вокруг них. Не Валя не ушла. Она только выдохнула коротко:
«Володька! — И потом, с минуту глядя перед собой, все повторяла: — Вор, карманник».
«Володя! — произнесла она наконец. Таким голосом говорила со мной мама. — Володя! Этого больше никогда не будет. Не должно быть! Слышишь? Дорога тебе наша дружба? Если да, то всему прошлому конец! — Валя говорила горячо, сильно волновалась. — Ты что, хуже всех? Подумай хорошенько сам. Мама может помочь тебе устроиться на работу. А там и место найдется в общежитии. Ты только скажи: ты согласен? Подумай. Если нет, то наши пути разойдутся. Завтра! Завтра ты мне дашь ответ».
Валя шагнула в сторону, собираясь уйти.
Чувство огромной благодарности, радости внезапно переполнило меня. Не ушла! Не оттолкнула! Значит, еще не все потеряно. Не помня себя, я неожиданно обнял Валю.
«Не надо, Володя!» — прошептала она.
Долго бродил я по опустевшим улицам города. К своим идти не хотелось. Поговорить бы с кем, со знающим человеком, посоветоваться! А что путного могли посоветовать мне мои дружки? Только на смех поднимут!
Я готов был начать новую жизнь. Ведь мне встретилась такая девушка! Она мне поверила! «Я буду работать, — думал я. — Вместе с Валей будем ходить на работу. Говорить обо всем. Потом поженимся. И жизнь можно будет мерить не приговорами суда и не сроками наказания, а настоящими человеческими радостями. Пойдут дети, будет своя квартира, хорошие люди придут ко мне в гости». Даже думать не хотелось о том чердачном и лагерном мире, в котором существовал до сих пор, настолько он показался мне сейчас мерзким.
На другой день я не шел — летел на свидание с Валей. Еще издали заметил ее. Пришла раньше меня и теперь прохаживалась по дорожке.
Вот сейчас все решится. Сейчас подойду и скажу: «Все, порываю с прошлым». Я ускорил шаги. Ну! И вдруг меня словно кольнуло в самое сердце: а что, если не выдержишь? Если не хватит твоих трудовых копеек? Специальности же никакой. Будешь жевать картошку вместе с любимой и слушать лекции о честности? А я ведь уже знал вкус во многих прелестях жизни, любил посидеть в ресторане, когда бывала удача. А теперь? Будешь клянчить у любимой на сто граммов? Да и то не придется — там, у комсомольцев, выпить не дают, протирают с песочком! Так много ли радости принесешь ты своей милой? Муж — вор! Куда уж тебе со свиным рылом!
Я остановился как вкопанный. Валя уходила от меня. Вот сейчас она повернется, и надо решать. Я не мог сделать и шага. Ни вперед, ни назад.
«Эй, Володька! Чего это ты приклеился к асфальту? — раздался откуда-то Славкин голос. — Пошли тяпнем по сотне. Улов есть».
А я продолжал стоять, переступая с ноги на ногу. Вот-вот Валя дойдет до того дерева, а потом повернется и…
«Да что ты, в самом деле, топчешься, как дите, у которого солдат няньку увел? Последний раз предлагаю. Жалеть не будешь». — Славка потянул меня за рукав и, не отпуская, пошел вперед.
