Следующий этап. Вещи опознаются родственниками Пустобаева и Макарова.

Они взволнованы, чует сердце беду.

— Да, это вещи наших сыновей. Что с ними?

Но следователь ничего не может им сказать. Следователь и сам родитель, он по-человечески хорошо понимает их состояние. Но пока он не убежден до конца в виновности Пустобаева и Макарова, ничего говорить нельзя. И даже успокоить, утешить не может.

На допросе Павел Пустобаев.

Все верно, словесный портрет был точен: он среднего роста, лицо немного продолговатое, нос прямой, волосы темно-русые, челка, остренький подбородок.

— В Гудаутском районе не был, — угрюмо говорит он, — никакой Лыхны-та не знаю.

Сергей Алексеевич отметил и частичку «та».

— А может, вспомните: лето, море. Сразу за Гудаутами дорога идет влево, и там село Лыхны…

— Понятия не имею.

— А вот послушайте, что говорит Магия Гваджава.

И следователь читает протокол допроса. «Этим летом к моей сестре на квартиру попросились двое молодых парней. Звали их Павлик и Эдик. Так они себя называли. В день смерти моей сестры они пошли вместе с ней помочь загнать скотину и больше не вернулись…»

Пустобаев пожимает плечами:

— Ну и что?

— Ваша куртка? — следователь неожиданно кладет ее перед Пустобаевым и ясно видит, как тот волнуется. Но следователь не торопится с расспросами. Пустобаев нервно ерзает на стуле, низко опускает голову.

— Да, это мы…

Он просит закурить и как-то сразу, быстро, скороговоркой начинает рассказывать все, с того дня, когда они решили поехать на Черное море, и до того, до последнего дня.

— Мы хотели взять в квартире деньги, но нам не удалось. Мы вернулись в дом, а в это время видим — из города на своей машине приехал дядя Володя. Ничего больше не оставалось, как бежать. Не взяли даже своих вещей.

Макарова опознал на очной ставке муж Химуры.

— Действительно, — сказал он, — он Геннадий, но мы его звали Эдиком, он был похож на нашего родственника, которого звали Эдиком.

Следствием было установлено, что Пустобаев и Макаров, постоянные жители города Казани, даже не предупредив родителей, самовольно оставили работу и выехали в очередной туристский вояж. Они проехали много городов, пока не прибыли в Сухуми. Потом — в Гудауту.

Оказывается, это уже не первое путешествие, в которое они отправлялись. Учиться молодые люди не захотели, устроились работать на заводе, но и работники из них не получились. Люди на смену, а они за картишки. Появился у них дружок — человек бывалый, научил их винцо попивать, много рассказывал о своей «житухе», о том, где побывал, что повидал.

— Прокиснете вы здесь, синьоры, — горько усмехался он. — Надо посмотреть мир.

Так ребята отправились в свое первое турне — на пароходе по Волге. Вернули их из Саратова. Родителей предупредили: следите. Но родители только рукой махнули: они и сами не маленькие.

Молодым людям очень понравилось Черноморское побережье в этом районе. Они купались и загорали, но нужны были деньги. Надо что-то предпринимать. Решили ограбить кого-нибудь из местных жителей. В селе Лыхны в закусочной они познакомились с Владимиром Гваджава и договорились остановиться у него и заодно помочь убирать фрукты. Они были уже довольно опытными людьми: скрыли свой адрес, никому не показали документов. Однако вещи свои — явные улики — они забрать не успели.

Верховный суд Абхазской АССР приговорил Пустобаева П. Г к высшей мере наказания, Макарова Г. Н. — к длительному сроку лишения свободы.

К перрону Ярославского вокзала подходил скорый поезд. В этот ранний час встречающих было немного, и тем заметнее выделялась группа из двух мужчин и женщины, которые не бегали, как другие, высунув языки, за вагонами, а держались солидно, спокойно ожидая остановки поезда.

И действительно, когда состав, дернувшись последний раз, замер, эта группа оказалась прямо перед мягким вагоном. Сначала из вагонного окна выглянуло заспанное круглое лицо лысеющего гражданина. Гражданин флегматично помахал рукой и не спеша вернулся в свое купе. И только минут через пять толстяк появился в дверях и, бережно подхваченный под руки встречавшими, сошел на московскую землю.

— С приездом, Василий Кузьмич, — пророкотал мужчина в ратиновом пальто, — как доехали?

Но Василий Кузьмич, судя по всему, был человеком несловоохотливым. Он только слегка поморщился в ответ и спросил:

— Где?

— Как всегда, — наклонил голову другой из мужчин, одетый в щегольское нейлоновое полупальто.

Василий Кузьмич кивнул и, ни на кого не глядя, направился к выходу. Встречавшие подхватили его чемоданы и двинулись вслед.

На привокзальной площади их ждала «Волга». Однако тот, которого звали Василием Кузьмичом, не сел вместе со встречавшими. Он поискал глазами и тут же увидел свою «Волгу» светло-зеленого цвета. Она его уже ждала. Личный шофер Василия Кузьмича Сережа приоткрыл переднюю дверцу, приглашая хозяина.

Кавалькада двинулась по Каланчевке, выехала на Садовое кольцо, и, наконец, обе машины остановились у одной из высотных гостиниц. Здесь директору машиностроительного завода В. К. Сидоренко, командированному в столицу по служебным делам, уже был заказан номер на десятом этаже.

Номер состоял из двух комнат — приемной и спальни. Войдя в первую из них, Василий Кузьмич впервые за это утро изобразил на своем лице подобие улыбки. В столь веселое расположение духа его привел вид накрытого стола с холодными и горячими закусками и с двумя бутылками коньяка посередине.

— Коньяк? С утра? Фужерами? — выдал свою любимую шутку Василий Кузьмич и, победно оглядев сопровождавших лиц, закончил: — С удовольствием! Но сначала — дела. Прошу ко мне.

Все разделись, прошли во вторую комнату и разместились вокруг стола.

— Какие новости? — осведомилась красивая, хотя и не первой молодости, женщина. — Как с жаккардовыми машинами?

— Одну минуточку, Серафима Иннокентьевна, — остановил ее Сидоренко и скорее приказал, чем попросил: — Волков, подайте мою папку.

Щеголеватый молодой человек тотчас поднялся и подал Василию Кузьмичу его папку.

— Итак, разрешите доложить о производственных показателях возглавляемого мною коллектива за третий квартал текущего года…

Директор завода не стал, однако, подробно информировать собравшихся о деятельности своего предприятия. Он только сказал:

— Жаккардовые машины освоены.

Среди присутствующих раздался вздох облегчения.

— Сколько дадите к концу года? — спросила Серафима Иннокентьевна.

— А это я посмотрю на ваше поведение, — не скрывая улыбки, ответил Сидоренко. — Ну, я хочу отдохнуть. Это в столице разрешается?

— Василий Кузьмич, — услужливо заулыбался Волков, — цыплята только этого и дожидаются. Остынут ведь. Совсем продрогнут.

Все снова перешли в первую комнату и немедля приступили к трапезе.

— За успехи машиностроителей!

После третьей бутылки на столе появилась новенькая колода карт. Василий Кузьмич держал банк.

— Ну-с, по маленькой. Разогреем кровушку.

Серафима Иннокентьевна, сказавшись занятой, давно ушла. Вместо нее пришли двое мужчин, кавказцы, и игра в гостиничном номере пошла на полный ход. Ставки сначала делались небольшие — по рублю, по два. Чем дальше, тем игра становилась крупнее, азартнее.

Сидоренко везло. И потому он был в прекрасном настроении. За столом в сизом табачном дыму то и дело слышалось:

— Еще карту!

— Себе!

— Себе — не вам. Двадцать!

— Те же.

— Ставлю четвертную!

Знакомый официант по знаку Василия Кузьмича менял закуски, бесшумно, незаметно подливал гостям коньяк.

Игра достигла своего апогея поздно вечером. Банк держал Шалва. На столе лежала солидная кучка десяти- и двадцатипятирублевок — больше тысячи восьмисот рублей. Василий Кузьмич взял карту, совершенно трезвым взглядом (хотя пил наравне со всеми) оглядел компаньонов и накрыл деньги широкой короткопалой ручищей, словно лопатой: