— Нет.

— А почему же не спросили ее фамилию, где живет, где работает?

Старшина вконец смутился, встал:

— Виноват, не предполагал, что понадобится… Учту, товарищ следователь. Я ведь в милиции недавно. Только что из армии.

Не изменяя своей привычке, Евгений Васильевич пожурил старшину за недогадливость, но на полуслове вдруг умолк. Теперь, когда все как будто бы становилось на свое место, кое-что стало проясняться, он почувствовал сразу усталость, и вовсе пропало желание поучать новичка, может быть еще ни разу не видевшего в глаза серьезного преступника.

Гайнуллин стоял, низко опустив голову, и только моргал глазами. Тимофееву стало жаль этого на вид боевого парня. И, как бы извиняясь за нравоучение, он мягко сказал:

Ну ничего, старшина. Ваш рассказ имеет для следствия важное значение. Хорошо, что догадались поговорить с женщиной.

Минину Евгений Васильевич поручил выехать в райотдел милиции, связаться с участковым уполномоченным и попытаться установить тот дом, о котором говорила неизвестная женщина Гайнуллину.

Оставшись наедине, Тимофеев вновь задумался. Конечно, какая-то ниточка в его руках теперь была, но он понимал, что женщина могла и ошибиться. Она ведь ни словом ни обмолвилась о том, что сама видела, как неизвестный «дядька в очках» наклеивал листок. Она только высказала свое предположение. А насколько оно достоверно? Ну хорошо, предположим, им удастся найти человека в очках и телогрейке. А что дальше? Но другого пути пока не было. И он остановился на единственном решении — во что бы то ни стало найти этого гражданина, живущего на улице Зайни Султанова.

Докладывая о результатах проверки, Минин решительно заявил:

— Или Гайнуллин выдумал всю эту историю, или женщина наболтала. Сказка!

Тимофеев резко спросил:

— А листок, который старшина снял, тоже сказка?

— Нет, я этого не утверждаю, — замялся Минин, — но как можно кого-то подозревать, не имея на это точных данных?

Вот что удалось установить Минину в результате поисков злополучного дома, в котором должен проживать человек в очках, телогрейке и шапке-ушанке:

На улице Зайни Султанова деревянных домов было четырнадцать. В них проживало немало народу. В телогрейках и шапках-ушанках ходили многие. Участковый уполномоченный рассказал Минину чуть ли не обо всех жильцах. Чувствовалось, что младший лейтенант хорошо знает людей. В одном доме, сказал, между прочим, лейтенант, живет дряхлый старик с женой и сыном-инвалидом.

— Вы говорите так, будто у всех в гостях побывали, — заметил Минин.

— Товарищ следователь, я здесь родился и работаю уже восемь лет. Да взять хотя бы этого старика. Бедствует старичок. Увидит на улице железку, гвоздь, щепку — все подбирает. Домой несет. Ходит чуть не в лохмотьях. Дома — шаром покати. Сын его — инвалид.

— А кто из этих жильцов краску продает?

— Впервые слышу, — отвечал участковый уполномоченный.

Однако все эти сведения показались Минину столь незначительными и вовсе не имеющими отношения к делу, что он решил ничего об этом не говорить Тимофееву. Участковый уполномоченный, по его мнению, просто решил похвастать своей осведомленностью, а о деле он ничего не знал. Поэтому доводы Минина о том, что проверить показания старшины милиции невозможно, казались убедительными. И в самом деле: четырнадцать домов, в каждом несколько квартир, сотни людей. Кто из них негодяй и кляузник?

— Евгений Васильевич, — предложил Минин, — мне кажется, гораздо разумнее энергичнее повести розыск бланков реестра в организациях. Уверяю вас, версия с этим домом ничего нам не даст. Да если бы и отыскали, предположим, мы этого человека, — продолжал Минин, — каким образом мы его уличим? Следов он не оставил. Дома вряд ли что-нибудь держит уличающее. К тому же по одному подозрению обыск делать не имеем права, не разрешит нам прокурор.

Все это Тимофеев понимал и сам, но, с другой стороны, поиски злостного клеветника по бланкам реестров были делом длинным, хлопотным и, пожалуй, столь же бесперспективным.

В Госбанке удалось установить следующее положение с этими бланками реестра, типовая форма № 869. В свое время, года три тому назад, в местной типографии эти бланки были отпечатаны большим тиражом. Но потом форма таких реестров была изменена, и старыми бланками пользоваться запретили. Однако, поскольку они не являлись документами строгой отчетности, их уничтожали без специальной комиссии и без акта. А кое-где, видимо, и вообще не уничтожили.

Очевидно, кляузник знал об этом и ловко воспользовался вышедшими из употребления бланками, чтобы замести следы.

Графическая экспертиза подтвердила: все три письма написаны одним лицом. Но кто он был, это «лицо», оставалось загадкой.

Алеша Минин, молодой следователь, которого Тимофеев пригласил к себе в помощники, был неплохим криминалистом. Но, пожалуй, порой ему мешала чрезмерная самонадеянность. Вот и на этот раз он не рассказал Тимофееву дословно то, о чем узнал от участкового, решив единолично, что этот рассказ не представляет ценности. А теперь Минина мучила совесть и грызли сомнения.

И рано утром он опять поехал на квартиру к участковому уполномоченному. Следователь буквально поднял его с постели и заставил еще раз рассказать обо всех жильцах. Теперь и участковый более подробно характеризовал тех, на кого могло пасть подозрение. Вот все тот же старик Фазыл Ахмеджанов. Он живет с женой, старшим сыном Тауфиком и невесткой Розией, работающей на кондитерской фабрике «Заря» счетоводом. Живут скрытно, в дом старик никого не пускает, малообщителен. Живут, как уже говорил, бедно.

Минин зашел к главному бухгалтеру фабрики «Заря» и… увидел на столе главбуха те самые бланки реестра, исписанные карандашом. То, за чем несколько следователей охотились по всему городу, само пришло в руки.

— Что-нибудь у нас случилось, товарищ следователь? — тревожно спросил главбух.

Взяв из стопки один бланк, Минин сказал:

— Да нет, ничего особенного. Скажите, это документ строгой отчетности?

— Да нет, — пояснил главный бухгалтер. — Просто старые бланки. Используем на черновики… Бумагу экономим.

— А что это у вас за работница Ахмедзянова Розия?

Главный бухгалтер пожал плечами.

— Работает в бухгалтерии таксировщицей. Исполнительна. Материально обеспечена неважно. Живет со стариками — родителями мужа. Муж — инвалид, пенсионер… — И, подумав, продолжал: — Но мы ей помогаем. Недавно местком выделил тридцать рублей.

Он взялся за трубку телефона:

— Я позвоню. Ее личное дело сейчас принесут.

— Звонить не нужно, — остановил его Минин. — Если вас не затруднит, принесите сами.

Минин медленно листал тощую папку документов. «Ну что же, — думал он, — бланки есть. А доказательств пока никаких». Перевернув очередную страницу, следователь вздрогнул. Это было заявление, написанное… очень знакомым почерком. Ахмедзянова просила фабком оказать содействие в приобретении туристской путевки по Южному берегу Крыма. Одно-единственное заявление в личном деле и… другим почерком. «Неужели так легко нашел?» — мысленно задавал себе вопрос Минин.

Подавляя волнение, следователь спросил:

— Кто писал это заявление?

Главный бухгалтер удивленно посмотрел на Минина. Дескать, вот нечего человеку делать, он и занимается всякой чепухой.

— Это ее муж. Мы еще смеялись над ней, почему ей захотелось поехать именно на Южный берег Крыма, а не Кавказа. Она ответила: «Так написал муж».

В кабинет Тимофеева Минин ворвался с шумом. Он выложил на стол папку, потом снял шапку, вытер потный лоб и выдохнул одно слово:

— Нашел!

Посмотрев на снятую с витрины кляузу и на заявление, Тимофеев тотчас понял, что действительно автор анонимных писем обнаружен. Он внимательно выслушал рассказ Минина и распорядился:

— Главного бухгалтера допросите сегодня же. Письмо направьте на графическую экспертизу. Теперь дело за экспертом. Подтвердит он тождество почерков, тогда будем считать, что все в порядке.