К счастью, удалось уговорить Петербург отозвать Казнакова (тот приписал это решение интригам кайзера, с которым четверть века назад он имел ссоры на морской почве). Был послан адмирал Дубасов, джентльмен в английском стиле, завоевавший репутацию боевого моряка в Русско-турецкую войну, репутацию, впрочем, столь ревностно им оберегаемую, что он даже отказался от командования 2-й эскадрой.
Первая сессия была публичная, Британия назвала в качестве своих свидетелей нескольких скандинавских моряков. Они были обстреляны «Камчаткой», и русская делегация хотела «спустить это дело на тормозах» из боязни вызвать всеобщий хохот и мировой скандал. Итак, русские объявили о переносе сессии с тем, чтобы получить свежие инструкции. Дело «Камчатки» — это вовсе не Доггер-Банка, — говорили они, и они ничего об этом не знают. Прошло несколько недель, и стало ясно, что русские не вернутся на комиссию, пока не будут отложены слушания по «Камчатке», и Британия уступила. Это было большим облегчением, тут можно было перевести дух, потому что, как писал Таубе, он знал доподлинно, что капитан «Камчатки» Степанов в ту роковую ночь был пьян. (Ранее Рожественский просил Морское министерство не выпускать из его стен дела с «Камчаткой», т. к. «для нас это будет очень неприятно».)
Позднее в одном конфиденциальном письме Рожественский писал, что в ту знаменитую ночь «Камчатка» начала менять курс от всех румбов компаса, обходя встречные суда и открывая огонь по тем, что казались подозрительными, и тем, с которыми не могла разминуться, так что в результате она оказалась на 100 миль позади своего адмирала и была обнаружена только 10 октября.
Итак, вместо заслушивания скандинавов комиссия слушала не противоречащие друг другу показания свидетелей и оценивала понесенный ими ущерб — скучный процесс, особенно скучный для британского судебного представителя. Последний, сэр Эдвард Фрай, был здесь еще одним 80-летним участником, который время от времени подремывал в кресле. Сэр Эдвард напряг свое внимание лишь тогда, когда один из моряков забыл принять присягу. Тут старик раскричался, чтобы принесли Библию, а после, удовлетворенный, вновь погрузился в дрему. К тому времени суммы ущерба были определены, интерес публики поубавился, и показания моряков-скандинавов о безумном, хотя и счастливо закончившемся эпизоде с «Камчаткой», были едва услышаны.
В своих воспоминаниях Таубе пишет, что инцидент в Доггер-Банке начался не тогда, когда русские броненосцы стали стрелять по английским рыбацким шхунам, а раньше, когда, заметив «Аврору», приняли ее за японский миноносец. Поэтому рыбацкие суда или были обстреляны ошибочно во время всеобщего умопомрачения, или (менее вероятно) были накрыты снарядами, выпущенными по другим целям. Таким образом, последовательность событий такова: 1-е — «Аврора», 2-е — траулеры, а не так, как предлагает рапорт Рожественского, то есть круг совершенно обратный. Это было известно британской делегации, но не русским. Рожественский скрыл даже от своего правительства, что первым был обстрелян свой же русский крейсер, наверное, боялся, что это известие вызовет бурю гнева, недовольства и насмешек.
В этой ситуации адмирал Дубасов был вынужден затребовать судовые журналы русских броненосцев, и они были ему переправлены уже из Африки. Таубе считает: записи в судовых журналах подтверждают, что два миноносца, замеченных на Доггер-Банке, были на самом деле «Аврора» и «Дмитрий Донской» и вот из-за этой-то ошибки весь сыр-бор загорелся.
Так как Таубе не приводил судовые журналы дословно и так как пишущие на тему Доггер-Банки не подвергали сомнению веру в то, что первыми встревожили русских траулеры, можно было бы отбросить утверждения Таубе как неточности, встречающиеся порою в эмигрантской литературе. Но тщательное изучение официального рапорта «Авроры» (уже цитированного выше) показывает, что этот корабль действительно был обстрелян первым, и все другие показания являются ошибочными в свете хронологии событий. (Этот рапорт не был доступен до 1915 г., а позднее, в условиях Первой мировой войны, он прошел незамеченным.) Когда русская делегация узнала правду, там решили говорить, что «Аврора», как и траулеры, была обстреляна случайно, когда били по миноносцам.
Поскольку русские всегда могли отказаться подписывать результаты расследований комиссии, они могли довести их до приемлемого для себя, безболезненного вида. (Таубе говорит, что существовали два доклада: один был «официальный», опубликованный, и другой — более правдивый, не опубликованный.) Однако русские делегаты навряд ли могли надеяться убедить комиссию, что взаправду существовали миноносцы. Геккельман, чьи алармистские разведданные во многом были ответственны за все дело, отказался сам и запретил своим агентам давать показания, мотивируя тем, что такое участие обнажит работу его Интеллидженс сети. Тем не менее официальное заключение комиссии было недалеко от русского взгляда и вовсе не враждебно ему.
В докладе среди прочих пунктов заявлялось, что «Камчатка» стреляла не по миноносцам, а по шведскому судну «Альдебаран» и четырем другим судам. Было договорено, что в ту темную ночь был легкий туман, что рыбацкие суда сигналили друг другу ракетами, что на «Суворове» увидели зеленую ракету, а затем примерно в 4000 ярдов по носу справа приближающееся судно, не несущее огней. Рожественский, как установила комиссия, приказал открыть огонь по этому судну. В следующее мгновение броненосец чуть не смял под собой траулер, и Рожественский просигналил: «Не стрелять по траулерам!» Сразу же после этого было замечено судно слева, и по нему был открыт огонь. Комиссия констатировала, что стрельба продолжалась «более, чем было необходимо» и что ввиду заведенного порядка, когда адмирал управлял огнем, освещая прожекторами выбранную цель, к несчастью, было слишком много кораблей, прочерчивающих море собственными прожекторами. Русский член комиссии, адмирал Дубасов, не настаивал на том, что японские боевые корабли действительно были (видимо, он знал, что член комиссии — француз, друг России на переговорах, не поддержит его).
Инцидент в Доггер-Банке (или, как его назвали русские, Гулльский инцидент) использовался до сих пор как доказательство некомпетентности Рожественского. Ответственный за такое скопление боевых кораблей и жизней, он имел все основания быть бдительным. Первая Тихоокеанская эскадра была изранена в Порт-Артуре в результате внезапной торпедной атаки, поэтому адмирал имел все основания застраховать себя от повторения японцами подобной тактики.
Помня Копенгаген, памятуя о воинственности адмирала Фишера и других британских адмиралов, зная о британской поддержке Японии и плохо скрытой враждебности к России, Рожественский вполне резонно мог ожидать торпедной атаки на свои корабли, совпавшей, например, с объявлением Британией войны России. Во всяком случае, даже не вступая в прямые военные действия в отношении России, Британия могла сделать возможным появление японских миноносцев в Северном море, что без этого, само по себе, было бы маловероятно.
Как и все другие адмиралы того времени, Рожественский переоценивал боевую мощь торпеды, и многие его офицеры буквально ходили под гипнозом торпедной угрозы. Кажется вполне вероятным, что если бы даже Гулльского инцидента не было, то подобная неприятность могла бы рано или поздно случиться и с любым другим флотом. Можно напомнить, что как раз в этот период германский флот был убежден, что британское Адмиралтейство готовится провести против него «превентивный удар». По крайней мере был случай, когда германская эскадра, возвращаясь домой после учений Английским каналом и опасаясь внезапной атаки британцев, шла мимо английских берегов с орудийными расчетами у пушек и заряженными орудиями. Если бы эта эскадра вдруг оказалась среди неизвестных судов, где одни были бы без огней, а другие пускали ракеты, она могла бы открыть огонь, и многие офицеры-моряки согласились бы, что немцы поступили правильно.
Есть еще люди, которые верят, что японские торпедные корабли действительно присутствовали на Доггер-Банке. Семенов был одним из них. Он приводит три довода в доказательство своей версии, которые, однако, надо принимать с долей скепсиса, учитывая его преданность своему адмиралу.
