Человек всегда сопротивлялся небытию. Проникнуть в дыру, взломав ее, — это насилие, но это же и возможность заткнуть ее снова. Если верить Сартру, все отверстия смут- но желают, чтобы их заполнили. Он описывает, какой жуткий страх испытала Симона де Бовуар, читая книгу «Бегущий по джунглям». Двое заключенных обнаруживают подземный ход, узкий и темный, и бегут, передвигаясь по нему на четвереньках. Вскоре галерея становится совсем узкой, и тот из беглецов, что полз первым — веселый симпатичный здоровяк, не может двинуться ни вперед, ни назад. Через некоторое время появляется огромный питон и пожирает несчастного, несмотря на его отчаянные вопли. Второй беглец — он-то и рассказывает эту историю — наблюдает за гибелью товарища, не в силах ничего предпринять. Весь ужас истории, говорит Сартр, был для Симоны связан именно с тем, что действие происходило в дыре. В конечном итоге, продолжает он, «я не уверен, что на самом дне ужаса моей жены не таилось смутное наслаждение: в том, как силы тьмы заглатывают и переваривают человека целиком, есть нечто неотразимое для ума и сердца».

Как бы то ни было, лучший способ закрыть дыру ануса — это зашить его. Подобную операцию неоднократно проделывают в сочинениях де Сада. Дюкло в «120 днях Содома» рассказывает историю одного распутника, который целых пять лет надоедал ей просьбой «зашить ему дырку. Он ложился на живот, я садилась у него между ног и, вооружившись иглой и толстой навощенной нитью, зашивала ему анус по кругу». Эта деликатная работа не имеет ничего общего с грубым замуровыванием по Сартру. Речь, кстати, не всегда идет об удовольствии. В «Философии в будуаре» де Сада госпожа де Мистиваль вряд ли сильно радуется, когда дочь старательно зашивает ей задницу и влагалище, чтобы жестокий сифилис, которым намеренно заразил ее лакей, не мог вырваться наружу и не разъел бы ей все кости.

Кое-кто скажет, что подобная процедура сродни освящению. «Обряд» совершают, перестав воспринимать ягодицы как монастырских привратниц или сфинксов, сторожащих пирамиды (они ведь всего лишь прячут от всего света анус, как волосы на лобке — вход во влагалище), и вспоминая об их роскошном целомудрии, беломраморной чистоте и безмолвном сиянии. Многим идея штопки не нравится — она кажется им попросту глупой. Потому что попа без дырки — это уже не попа, а стена. Патрик Гренвиль категоричен. «Именно анус, — пишет он, — наделяет самый чистый зад тайной жизненной силой, от него веет загадкой, он наделен рассудком, он источает мускус, в нем заключена дьявольская притягательность. Храни нас Господь от задов без дырки!»

Человек может увидеть собственную спину, ягодицы и бедра, поставив позади себя зеркало: для этого достаточно просто вывернуть голову как можно дальше назад. А вот лицезреть свой затылок человеку не дано — разве что с помощью двух зеркал. Эта часть тела недоступна для самосозерцания, зато открыта взглядам окружающих. Затылок — самая независимая часть нашего тела. В фильме «Жюль и Джим» (1962) Франсуа Трюффо Джим садится на кровать рядом с Катрин и говорит ей: «Мне всегда нравился твой затылок». Катрин приподнимает волосы, Джим целует ее в шею и добавляет: «Единственный кусочек тебя, на который я мог смотреть, оставаясь незамеченным». Примерно то же самое можно сказать о попе: потрогать свою — легко, как и затылок, а вот увидеть можно только в зеркале (я говорю про общий вид, про «архитектурный ансамбль», так сказать). Ягодицы — только наши собственные, конечно, — недоступны для взгляда наших глаз, как и ягодицы тех, кого мы целуем: обнимаясь, мы действуем осторожно, ощупью, словно в темноте, ладони разведывают территорию, подчиняясь инстинкту. Короче говоря — попа вечно играет с нами в прятки. Взгляд все время натыкается на какие-то чужие, никому не нужные зады.

Возможно, в этом и заключается главное предназначение попы — привлекать любопытствующие взгляды, которым только того и надо, что похитить, поймать на лету, нагло заграбастать. Невидимая часть себя самого становится излюбленной мишенью. «Вчера, перед сном, — записывает Стендаль в своем дневнике в Шампаньоле 2 сентября 1811 года, — я долго караулил дверь дамы, которая за ужином сидела со мной за одним столом и показалась мне весьма благосклонной. Дверь была слегка приоткрыта, и я надеялся разглядеть ляжку или шею. Подобная женщина в постели была бы мне неинтересна, зато подглядывание доставило массу удовольствия. Она естественна, я не занят исполнением своей роли и полностью отдаюсь созерцанию». На картине Эдварда Хоппера «Ночное окно» (1928) женщина в красной комбинации (а может, в красном банном полотенце) стоит наклонившись и как будто невзначай показывает нам кусочек своей попки. Все говорит о том, что невидимый зритель подкарауливает ее. А вот у Пикассо в «Минотавре» (1933) и особенно у Пуссена на полотне «Влюбленная пара и подглядывающий» главной является именно фигура наблюдателя: он стоит к нам боком, прислонившись плечом к скале, в его лице есть что-то неистовое и мрачное, у него грива белокурых волос и поджарые ягодицы. Именно сияющая красота этого наблюдателя вдыхает жизнь в банальный сюжет картины. Впрочем, наблюдатель тоже не знает, что за ним самим наблюдают.

Итак, мы подсматриваем за попой без ведома другого человека, и удовольствие наше тем острее, чем больше вероятность, что нас могут увидеть, как это случается в некоторых изощренных играх с зеркалами. «Я слегка повернул голову, — пишет Патрик Гренвиль («Грозовой рай»), — потому что в зеркале, стоявшем на полу у противоположной стены, отразилась пара изумительных округлостей, снежно-белых, воинственных, победительных. Она знала, что ее зад появился в зеркале. Я ей об этом сказал. И вот она думает о своих ягодицах, не видя их, смотрит на отражение в моих скошенных глазах и произносит срывающимся голосом:

— Люблю, когда у тебя такой порочный вид...»

Очень может быть, что женщинам, по большому счету, плевать на то, что мужчины желают задрать им юбку, чтобы полюбоваться задницей. В первых фильмах Годара совершенно очевидно, что, снимая попку актрисы, режиссер не наносит ей смертельного оскорбления, а вот покусись он на грудь — это стало бы непростительным вторжением в ее личную жизнь. Сегодня все изменилось. Женщина на пляже решилась оголить сразу и попу, и грудь, вынуждая зрителя отвести взгляд. Одно из самых острых удовольствий наблюдателя — смотреть в глаза и на ягодицы одновременно, не теряя контакта. Так человеческое тело выглядит извращенно вывернутым, но и невероятно возбуждающим. Задница внезапно становится агрессивной, превращается в готовые укусить челюсти: ярость оскорбленной в лучших чувствах задницы, от которой отвели взгляд, невыразимо прекрасна. И попа, больше всего напоминающая пустые, заведенные под веки глаза, вдруг начинает улыбаться или угрожать, доказывая, что у нее есть душа.

Миру известны коллекционеры, собирающие изображения вагины, — например, итальянец Анри Маккерони, сделавший больше 2000 снимков женского полового органа — «одного и того же органа в разных состояниях души». Предметом страсти других становится грудь — Мишель де Ландсан 1200 раз сфотографировал женские соски крупным планом. Но никто, насколько мне известно, не составлял фотоальбомов ягодиц (или ануса), разве что Йоко Оно, снявшая в 1966 году семиминутный фильм «№ 4». Однако эта картина больше напоминает светскую хронику с участием 360 более или менее известных задниц. Откуда такое равнодушие? Дело, скорее всего, в том, что эта мясистая часть тела с вертикальным разрезом и двумя складочками угнетает своим однообразием и почти всегда похожа сама на себя. Фактически попа оживает только в движении и именно поэтому вызывает больше интереса у наблюдателя, чем у коллекционера: первый созерцает не сам объект, а его перемещения и метаморфозы. Кроме того, в отличие от груди, влагалища и пениса, зад легкодоступен, он простодушно выставляет себя напоказ — чтобы скрыть все остальное и избежать ненужных осложнений. Задница — это не бог весть что. Сегодня непостоянный и легкомысленный взор зрителя безнаказанно перескакивает с одной попки на другую — почти как распутник де Сад, любитель начать в одном «вместилище» и закончить в другом. Сегодня наблюдатель безнаказанно шляется по всем задницам мира, порождая все новые легенды, домыслы и слухи.