Горькая ирония политической борьбы состоит в том, что решать вопрос о виновности доктора Спока и его друзей должны по закону только «равнодушные» люди — и никто больше.

Я смотрю на «Клерка», на «Борца», на «Таксиста», на других. Мне хочется верить, что среди них нет равнодушных.

Но, к сожалению, я не могу этого проверить — с заседателями не разрешено беседовать.

Над длинным судейским столом висит огромная, стилизованная под старинную карта Соединенных Штатов. И на ней выведены слова: «Справедливость — гарантия свободы». На этой карте нет Вьетнама, но она достаточно большая, чтобы на ней уместились не только территория Соединенных Штатов, но и Мексика, и Гватемала, и Доминиканская Республика, и Куба. И одни эти названия сразу воскрешают в памяти агрессию, захват, подавление — всё, что позволял или позволяет наглый сосед по отношению к этим государствам.

И когда смотришь на эти кусочки карты, то слова о том, что «справедливость — гарантия свободы», звучат в. этом зале горькой иронией.

На этой карте, висящей в зале суда, нет Вьетнама хотя именно об этой войне пойдет речь на процессе. Неважно, что судья Форд уже давно объявил о своём решении — не обсуждать на суде вопрос о законности войны во Вьетнаме. Всё равно суд — какое бы решение ни приняли в будущем с таким тщанием отобранные присяжные заседатели — будет обвинением против США.

Много иронических совпадений на этом процессе. И портрет убийцы Кинга на первом этаже. И эта карта над головой судьи. И даже сам факт, что суд происходит в Бостоне, в городе, где когда-то началась борьба Америки за свободу, за независимость, против иностранного владычества.

…Вместе с моим другом Сергеем Лосевым, корреспондентом ТАСС, мы разыскивали места, где произошло знаменитое «Бостонское чаепитие», начавшее войну Америки за своё освобождение от английского колониализма. Один из прохожих, к которому мы обратились, сказал решительно:

— Бостонское чаепитие? Это не в нашем, это в другом Бостоне.

Другой смущённо почесал за ухом:

— Бостонское чаепитие? Да, да, что-то где-то было. Но что и где — забыл.

И лишь третий знал об этом, славном событии и о месте, где оно произошло.

— Только самого этого места, теперь не увидите, — сказал он. — Там, кажется, теперь отель.

…Доктор Спок ничуть не изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. Загорелый, весёлый, бодрый. Во время нашего разговора, в перерыве, ему передали телеграмму, пришедшую в адрес суда.

— Это из Англии, — сказал он, прочтя. — Желают удачи.

Его обступили женщины. Среди них были и журналистки. Но они не задавали «заговорщику» вопросов о процессе. Они рассказывали о своих детях. Вспоминали какие-то смешные случаи. Даже просили советов. Ему, видно, была очень приятна эта беседа. Он с удовольствием слушал, с удовольствием отвечал, смеялся.

А в отдалении стояли одиноко три мрачных представителя обвинения. И кто-то рядом сказал о них без улыбки:

— Заговорщики.

Мне видна лишь его седая голова, воротник белой рубашки, перевёрнутый восклицательный знак галстука в декольте чёрной мантии. Иногда видны ещё два кулака, которые судья время от времени подносит к своему лицу и задумчиво постукивает ими у подбородка. Рот при этом держится открытым. Иногда мизинец крепко цепляет угол открытого рта, тянет вниз.

Недавно сотрудник газеты «Крисчен сайенс монитор», побывавший во многих американских судах, писал, что судьи во время слушания дела обычно мирно спят или читают газеты.

Судья Форд, несмотря на свои 85 лет, не спит за столом. Он в непрерывном движении. Мелко-мелко перебирая ногами, катает огромное своё кожаное судейское кресло на колёсиках вдоль стола и сам катается. То влево поедет — поближе к присяжным, то вправо — к двери, ведущей в его комнату отдыха.

Возраст проявляется, пожалуй, только в одном. Вот уже четвёртый день суда он всё не запомнит имён и фамилий людей, которых судит. «Кто-кто? Какой ещё Фербер?» Или: «Вон тот парень… ну обвиняемый… чёрт, не помню фамилии».

Но меня это не волнует. В конце концов процесс предстоит длинный — запомнит. Но вот помнит ли восьмидесятипятилетний судья совсем недавние уроки истории?

Был Нюрнбергский процесс. Его решения подписаны представителями великих держав, в том числе США. Смысл решений состоит в том, что гражданин не имеет права подчиняться законам своей страны, следовать приказам своего правительства, если эти законы и приказы бесчеловечны, если они идут против элементарных понятий человеческой совести.

Был другой Нюрнбергский процесс, на котором судили германских юристов, судей, прокуроров. И там снова еще более остро стояла и решалась проблема — фашистский закон и человеческая совесть.

Был фильм кинорежиссера Стэнли Крамера, соотечественника судьи Форда, фильм тоже назывался «Нюрнбергский процесс».

Можно предположить, что судья Форд знает о всех трех Нюрнбергских процессах, по крайней мере о Первых двух. Но ведь тогда он должен понимать: оба процесса, фильм, сама проблема — это ведь всё и о нём, о нынешнем бостонском процессе. Я смотрю на него, вглядываюсь в лицо (кстати, хорошее лицо, сильное, чем-то даже похож судья на Спенсера Трейси). Следы волнения? Ну не могут же, черт возьми, не волновать его те проблемы, которые волновали хотя бы Трейси, когда тот снимался в фильме «Нюрнбергский процесс».

Катается судья в своём кресле. Стучит кулачками. Тянет мизинцем рот вниз.

Всё очень просто по законам человеческой логики: американская агрессия во Вьетнаме — бесчеловечна и незаконна. Незаконна даже с точки зрения законов США (не объявлена конгрессом). Значит, гражданин США обязан выступать против этой войны. Но судят в Бостоне не тех, кто убивает, а тех, кто против убийства.

Судья Форд безо всякого обсуждения отказался рассматривать на бостонском процессе вопрос о том, законна или незаконна война США против Вьетнама. Но ведь это главное в понимании позиции детского врача Спока, священника Коффина, историка Раскина, писателя Гудмэна…

Не может судья. Форд не помнить уроков истории. Не может. Но делает из них совсем не те выводы, к которым его звали Спенсер Трейси и Стэнли Крамер. Не те выводы, к которым его обязывают решения Международного трибунала. В Америке я уже не первый раз встречаюсь с таким отношением к Нюрнбергу. Как-то меня познакомили с судьей из Лос-Анджелеса. Знакомивший шепнул: «Будущий член Верховного суда». Разговор зашёл о Нюрнбергском процессе.

— Нюрнбергский процесс незаконен, — сказал судья.

— Как так? — спросил я, ожидая продолжения-шутки.

Hо будущий член Верховного суда и не думал шутить.

— Незаконен. Нет таких международных законов, которые были бы нарушены фашистами.

— Они нарушили договоры и развязали мировую войну.

— Нет международного закона, который запрещал бы нарушать договоры и развязывать войну.

— Фашисты погубили десятки миллионов людей. Только в моей стране погибло двадцать миллионов человек.

— Нет такого закона, в котором сказано, что Германия не могла уничтожить в вашей стране двадцать миллионов человек.

— Они проводили геноцид.

— Покажете мне закон, в котором сказано, что фашисты не имели права убить шесть миллионов евреев.

Я не называю его имени не потому, что боюсь приобрести врага в лице возможного члена Верховного суда США. Просто я пищу эти слова в Бостоне, в зале суда, а визитная карточка моего знакомого — в Нью-Йорке.

Примечание. Доктор Спок был приговорён к пяти годам тюремного заключения.

Окружного судью 9-го округа Калифорнии зовут Стэнли Варнс.

В среду вечером но Риверсайд-Драйв ходили полицейские в чёрных клеенчатых плащах и привязывали бечевками к фонарным столбам розовые картонные объявления: «Стоянки нет. Четверговый парад».

Парад в честь Дня поминовения. За два с лишним года в США я наблюдаю его уже в третий раз.