Я приехал на Кубу в начале 1960 года со счастливой задачей — рассказать о людях, участвовавших в революции. Я тщательно готовился к трудным розыскам. Ведь в момент высадки у Фиделя на шхуне было всего восемьдесят два человека, а после трагедии в «Радости святого» осталась горстка людей. Правда, силы Фиделя в горах накапливались из месяца в месяц — вначале у него было двенадцать человек, потом двадцать, тридцать, сто, двести… Но где они сейчас, эти люди? Найду ли я их?

Начав свои поиски, я решил пройти весь путь, который совершили Фидель и его друзья. Сопровождал меня в этом интереснейшем путешествии мой друг — Хиральдо Мартинес.

…В один из прохладных дней февраля 1960 года мм наняли маленький рабочий ботик в приморской деревушке в заливе Гуаканаябо и попросили двух рыбаков отвезти меня к месту высадки отряда Фиделя со шхуны «Гранма». Море было спокойно, и через час пути ботик подошел к низкой береговой полосе, густо покрытой невысоким кустарником и причудливой формы изломанными деревьями. Растения подходили к самой воде, и это означало, что дно здесь глубоко. Я спрыгнул в воду и, схватившись руками за ветки, выбрался на берег. Парни в боте с интересом наблюдали за мной.

— Осторожней, — сказал один из них. — Провалитесь.

За каемкой густого кустарника виднелась серая, будто обтянутая старым, потрескавшимся куском кожи земля. Я ступил на нее ногой, и нога ушла в теплую вязкую грязь по колено. Я оперся другой ногой на кочку — и снова провалился. Теперь я был в грязи по пояс и медленно погружался глубже.

Один из парней поспешил на помощь. Он бросил мне конец каната. Я обвязал себя под мышками и цепляясь руками за скользкие ветки кустов, с трудом выбрался на твердую землю.

— Говорил же, осторожней! — пробурчал парень, выбирая канат.

Я осмотрелся вокруг. Серая предательская корка, покрытая, будто колючей проволокой, густо переплетенными ветвями кустарника, насколько хватал глаз, тянулась в глубь острова и вдоль побережья. Местами среди кустов торчали пни без коры, будто голые.

— Как же они шли? — спросил я.

Парень присвистнул.

— Они не шли… Ползли… Если ползешь, меньше затягивает… Потом тут кое-где стояли деревья… Они — на руках. С ветки на ветку… Сейчас крестьяне деревья повырубили. Будут осушать болото…

Зеленой ящерицей раскинулся остров Куба в Карибском море. На тысячи километров тянется его извилистая береговая линия, украшенная причудливым коралловым ожерельем. Но, пожалуй, нигде на всем кубинском побережье нет места более дикого и неприступного.

…Я снова сел в бот, и мы вернулись в рыбачью) деревушку Белик. Толстый Хиральдо спал в «джипе», не выпуская изо рта сигары. Я растолкал его.

— Куда? — спросил он, сразу включая стартер.

— В то место, где они вышли из болота.

— Ага! Я говорил, вы не пройдете, — торжествующе засмеялся Хиральдо. — Пустая затея.

— Там вырублены деревья, — объяснил я.

— Верно, вырублены. Теперь это совсем невозможно. Только Фидель мог пройти.

Ему доставляла не злое, хорошее удовольствие мысль, что вот иностранец не смог пройти, а кубинцы с Фиделем прошли. Чтобы не расстраивать меня, он примирительно произнес:

— Конечно, там вырублены все деревья. Без них, может быть, и Фидель не прошел бы…

Через полчаса мы подъехали к поляне, где стояли редкие белой коры деревья увийя, валялись сучья, торчали невыкорчеванные пни. Из земли поднимались два шеста, соединенные наверху дощатой аркой. На ней белыми буквами было выведено: «Дорога освобождения. 2 декабря 1956 года». Арку поставили совсем недавно.

Сюда ступили измученные переходом через болото, окровавленные, в изодранной одежде революционеры, сжимая в руках грязные, вымазанные в тине винтовки.

«Джип» снова затрясло по ухабам. Чтобы не терять времени, я старательно объяснял Хиральдо свою журналистскую задачу.

— Понимаете, дорогой мой Хиральдо, мне нужно найти тех, кто участвовал в революции. На всех ее этапах, начиная с того момента, как начали стекаться к Фиделю в горы крестьяне, рабочие из городов — все те, кто хотел помочь революции.

— Понятно, — согласно кивал Хиральдо.

— В крайнем случае — очевидцев, свидетелей этой борьбы, — продолжал объяснять я.

— Понятно, — немногословно отвечал, внимательно посматривая на дорогу, Хиральдо. И вдруг сказал отрывисто: — Сюда!

— Что случилось? — спросил я. — Что-нибудь с машиной?

— Нет, — ответил Хиральдо. — Вот люди, которые вам нужны.

— Это ваши знакомые?

— Нет.

— Откуда же вы знаете, что они участники революции? — удивился я.

— Здесь не было неучастников, — сказал Хиральдо.

На обочине стояла маленькая дощатая хибарка, в которой, кроме разной снеди и продуктов, мог поместиться только один человек — хозяин. Посетителям был отведен снаружи под соломенным навесом стол, сделанный из ящиков для апельсинов.

За столом сидели четверо крестьян и играли в карты. Лошади стояли тут же, привязанные к столбикам навеса.

Играли горячо: изо всей силы били потрепанными картами о стол, спорили и кидали на пол соломенные шляпы. Огромные крестьянские ножи — мачете — в металлических ножнах воинственно бились о ящики, служившие сиденьями.

Перед каждым стояла белая фаянсовая чашка с кофе и стопка с водой. Сделав особенно удачный ход, игрок с удовольствием отхлебывал из толстенной чашки, чмокал восхищенно и запивал глотком холодной воды из стаканчика.

Игроки вежливо, но равнодушно приподняли шляпы при нашем появлении. Однако после того, как Хиральдо сделал несколько замечаний, обнаруживших в нем незаурядного знатока карточных баталий, нас приняли в компанию.

Скоро игра была оставлена, и за столом потек дружеский спокойный разговор о житье-бытье. Вместе с разговором тек кофе, в основном направляясь в желудок веселого Хиральдо.

Все четверо оказались членами одного из близлежащих кооперативов. Этот кооператив был организован на землях помещика-латифундиста, конфискованных государством после революции.

Все четверо раньше работали у помещика батраками — своей земли у них тогда не было.

Передо мной сидели люди, удивительно знакомые своей неторопливостью и основательностью в разговоре, юмором в глазах, обветренной потрескавшейся кожей на лице и на руках, манерой почесывать затылок и сдвигать шляпу на лоб… Совсем как наши русские колхозники откуда-нибудь с Кубани, только лица посмуглей, глаза почерней, поля соломенных шляп пошире и загнуты пофасонистей, и вместо папиросы — здоровенная коричневая сигара во рту, одна затяжка которой сбивает с ног непривычного человека…

С помощью Хиральдо я полегоньку начал переводить разговор на события трехлетней давности… Ведь именно через эти места прошли двенадцать бойцов Фиделя, ведь именно в тех горах, которые так ясно видны отсюда, укрылись они от преследований и организовали базу революционной борьбы.

Высокий плечистый крестьянин, которого остальные звали Педро, все время держал левую руку в кармане и, даже в карты играл одной правой, ловко перебирая их большими, сильными пальцами. Поперек лба, как раз над переносицей, у него белел широкий шрам. Педро немного стеснялся своего несчастья и, видимо, поэтому время от времени поправлял шляпу, надвигая ее низко на лоб. Один из друзей хлопнул товарища по плечу:

— Расскажи, Педро, русскому журналисту о шраме и руке.

Педро вначале отказывался, но потом, уступая общим просьбам, положил на стол хлыст с витым кожаным кнутовищем и начал.

— Был у нашей семьи когда-то кусочек земли. Маленький, но все-таки кусочек. Но году в пятьдесят третьем мы его лишились. Просто пришла полиция, согнала с земли, дом наш тростниковый сожгла, а нас пустила на все четыре стороны.