Я знал, что мальчуганы не драчуны, сами, как говорится, задираться не будут. Значит, кто-то побил. За что же? И почему ребята молчат об этом? А время идет. Надо решать, что делать со следственным материалом. Решать судьбу, будущее этих худеньких, тонкошеих, с большими доверчивыми глазами подростков. От моего решения зависит, быть может, весь их дальнейший жизненный путь.

«Похоже, вожак у них — Васнецов», — размышлял я, снова и снова вглядываясь в лица моих новых знакомых. Высокий, крепкого сложения, он на вопросы отвечает первым, держится уверенно. Отец у Володи офицер, чем мальчик очень гордится. Мечтает и сам стать офицером, считая себя смелым и решительным. Для него обвинение в трусости, наверное, самая тяжелая обида.

— Что-то не так, Владимир, — обратился я к нему. — Крутишь, обманываешь. Боишься кого-то, струсил? Непохоже на тебя. Ты же здоровый, сильный парень! Кто Игоря с Сережей разукрасил? Или живете по принципу: ударили по одной щеке — подставляй другую?

Владимир вспыхнул:

— Не боюсь я его. Пусть только попробует задеть. Агафоша с Серым, может быть, и боятся. Ладно, чего там. Витька Веряев нас научил…

Витьку Веряева я знал. Он уже сидел дважды: по 206-й статье за хулиганство, по 89-й за кражу из столовой. У себя на электростанции Витька был «королем», его там побаивались. Ростом парень не обижен, силой тоже. У него всегда водились деньжонки. Он одаривал приятелей вином и сигаретами. В Витькином сарае мальчишки слушали музыку, «балдели». На груди у того красовался орел, на руке — якорь и надпись «Не забуду мать родную», на плече — корабль.

Тюремные наколки пользовались среди ребятни какой-то магической силой. Это бесспорное преимущество позволяло Витьке «качать права» и верховодить. Володя, Игорь и Сергей вначале наотрез отказались от предложения «навести в клубе шмон». Тогда Сергея избили. На другой день прямо возле дома дружки Веряева сбили с ног Игоря. Володю они не тронули. Встретив Васнецова у клуба и угрожающе поигрывая велосипедной цепью, Веряев спросил: «Ну как, не передумал?..» После кражи Веряев предупредил: «Если капнете, замочу!»

— Замочить-то он не замочит, — горько усмехнулся Вовка. — Кишка тонка. А навешать где-нибудь может запросто.

Веряева задержали в тот же вечер.

— Бочку катят на меня, начальник. Ни при чем я тут. Чист, как слеза младенца. Все могут подтвердить.

Зачитали ему показания Володи, Сергея и Игоря. Витька скривил тонкие губы:

— Так они ж напраслину возводят. В ссоре мы, вот и все дела. Я к этим сосункам и близко не подхожу, хоть кого спросите.

Пришлось устраивать очные ставки. Ребята держались молодцами, особенно Владимир.

— Ну как, — поинтересовался я, когда прокурор дал санкцию на арест Веряева, — сорвалось на сей раз, Виктор Ананьевич?

Тот дернул плечом, посмотрел на меня ненавидящим взглядом, но промолчал.

Сколько уже лет прошло с той поры. Володя, Игорь и Сергей обзавелись семьями, растут у них дети. Словом, идет жизнь. А я, когда вспоминаю этот случай, испытываю чувство радости. Что ни говори, а выручить человека из беды — счастье, огромная удача следователя. У мальчишек только ведь жизнь начиналась!

Встречи с преступниками, тем более малолетними, настроение, конечно, не улучшают, здоровья не прибавляют и жизнь не продляют. Но когда, сталкиваясь со злом, чувствуешь свою силу и правоту, кажется — крылья вырастают! Ради этого стоит жить и работать!

Как-то на допросе матерый спекулянт, с издевкой глядя мне в лицо и усмехаясь, произнес:

— Жалко мне тебя, парень. Окладник ты. Тебе же в жизни не держать столько денег, сколько я за день могу истратить. Что ты видел? Когда последний раз был на море, в ресторане? Где твоя машина?

— Да, я — «окладник», — ответил нему. — И счастлив тем, что получаю свой оклад за то, что освобождаю общество от таких, как вы. Да, у меня никогда не было машины. Но зато я спокойно хожу по родному городу, вижу, что меня уважают. Воспитываю детей, хочу, чтобы они выросли честными. Это огромное счастье не купить ни за какие деньги, поэтому я неизмеримо богаче вас.

Мой собеседник замолчал.

Доказать ненужность, бесполезность, никчемность такого существования весьма несложно. Ведь если разобраться детально, рассмотреть преступника таким, каков он есть, увидишь нищенскую душонку, убогость мышления, жадность и мелочность, способность на любую подлость во имя низменных интересов и инстинктов.

Главная задача милиции, следствия, по-моему, и заключается в том, чтобы показать омерзительность существования для себя и за счет других. Когда люди будут негодовать по поводу любого недостойного поступка, тогда преступления станут попросту невозможными, тогда мы сможем с чистой совестью сказать: «Милиция свою задачу выполнила».

…Навсегда останется в памяти дело Игоря Львова. Супруги Кожевниковы написали заявление, в котором обвиняли его в том, что «Львов, будучи в нетрезвом состоянии, учинил в их квартире погром, перебил посуду, ударил по лицу Владимира Кожевникова, оскорблял хозяев нецензурными словами». На первый взгляд ничего сложного — типичное хулиганство. В соответствии с терминологией Уголовного кодекса — статья 206, часть вторая.

Да, все было именно так, если бы не одно упущение в заявлении потерпевших. Игорь Львов был в доме Кожевниковых гостем. Вместе с Игорем — об этом я узнал позднее — там находился Иван Лапшин. Пригласил их к себе Владимир Кожевников. На кухне «дружки» распили три бутылки водки. Потом и начался скандал. Было еще одно обстоятельство: Игоря Львова пришлось поместить в больницу с переломом левого предплечья и двух ребер.

Ездил в больницу к Игорю, беседовал с его матерью, с соседями Кожевниковых, нашел Ивана Лапшина, который уже разыскивался как злостный неплательщик алиментов. Провел серию очных ставок. Что же в конце концов выяснилось?

Действительно, посуды на кухне побили немало. Была и нецензурная брань. Только драка началась, когда хозяин предложил Лапшину и Львову похитить материальные ценности с базы одного из строительных управлений, а впоследствии сбыть похищенные стройматериалы по спекулятивной цене. Вывезти краденое с базы должен был Львов, шофер грузовой машины. Тот наотрез отказался. Вот тогда все и началось. Когда Игорь упал, Владимир пинал его ногами, а потом снял с пальца Львова золотой перстень — в счет, мол, побитой посуды. Но прежде чем передо мной предстала истинная картина, прошел месяц напряженного, кропотливого труда. Нужно было увидеть лицо каждого участника драки, вникнуть в ее причины. Дело не совсем простое, если принять во внимание, что участники разыгравшейся в тот вечер драмы были ранее судимы. Лапшина к тому же разыскивала милиция. Ну а про Кожевникова и говорить нечего — прошел огонь, воду и медные трубы!

И все-таки истина восторжествовала. Мне же этот случай особенно памятен не потому, что зло наказали, а потому, что не пострадал Игорь Львов, потому, что человек увидел: на его стороне закон, его защищает милиция.

Не знаю, как сложилась дальнейшая судьба Игоря, но тогда я видел счастливое, благодарное лицо. Я видел глаза человека, который понял, что ему верят, что он не одинок. Такое забыть невозможно. Как невозможно забыть глаза, которые молят о помощи, требуют справедливости, доброты.

Теперь, когда я размышляю о работе следователя, я вижу в ней главное — борьбу за торжество справедливости. И в этой борьбе следователь обязан победить.

Перекресток двух улиц с самого утра был весьма оживлен: бойко торговали овощные лотки, сочные краски их натюрмортов как бы бросали вызов пасмурной осенней погоде. По соседству небольшая очередь — люди в основном немолодые — сбилась под козырьком здания, на котором читались крупные зеленые буквы, словно выведенные рукой отличницы-первоклассницы: «Сберкасса».

Заведующая Маргарита Ивановна, средних лет женщина, подошла к дверям сберкассы в сопровождении двух молоденьких сотрудниц — Иры и Лены.