— Я принял решение, соблюдая интересы дела, ради которого мы тут находимся. Больше я не наме­рен это обсуждать. Дальше, раз Осоргина нет, вам придется обойтись без него. Обеспечить безопас­ность гостя меня просил лично генерал Агильера, поэтому я не хочу беспокоить президента и просить людей из его охраны. Возьмите кого-нибудь из сво­их курсантов. Надеюсь, пять, в крайнем случае де­сять, человек могут заменить одного Осоргина?

— Нет.

— Значит, вы их плохо обучаете.

— Как можем, так и обучаем. Их призывают в армию по принципу кого поймают, и чего стоят чер­ные в деле, вы тоже знаете.

— Когда вернется Осоргин?

Шуракен посмотрел на часы, кожаный ремень которых почти сливался по цвету с его мускулис­той бронзовой лапой. Он вытащил индивидуальную рацию, помещавшуюся в специальном кармане оливкового нейлонового жилета, надетого поверх зеленой пятнистой рубахи с короткими рукавами. Шуракен набрал код вызова своего напарника. По­слышался обычный фоновый шум, затем приглу­шенный и искаженный расстоянием голос:

— На связи.

— Ставр, на связи Шуракен. Вали в город, это приказ старшего. 

— О'кей.

Шуракен убрал рацию в карман под левым пле­чом.

— Все нормально, — сказал он. — Егор возвра­щается. Душ, чашка кофе, и мы будем готовы тащить вашего представителя хоть к черту в задницу.

2

Лагерь Вигоро представлял собой совершенно дикое место в горах. Плато, начисто лишенное рас­тительности, было огорожено колючей проволокой. Внутри периметра стояли грузовики российского производства, старый автобус и «уазик» русских спецов. Солдаты обходились либо вообще без каких-либо удобств, либо устраивали лежбища под натя­нутыми над землей кусками брезента. Единственная постройка представляла собой хижину, сложенную из снарядных ящиков. Крышей служила маскиро­вочная сетка.

Сержант Шелумба, высокий, здоровенный аф­риканец свирепого вида, уже построил курсантов для начала занятий и ждал появления командира. Он подтянулся и скомандовал «смирно», когда грубо сколоченная дверь, висящая на петлях из кусков ко­жаного ремня, открылась и из хижины вышел бог оравы черных головорезов — белый человек. Он был поджарый, как и его дикое воинство, похожее на стаю черных пантер, надменный и опасный. На нем был нейлоновый разгрузочный жилет, бандана и пят­нистые штаны от тропического камуфляжа, на ру­ках кожаные перчатки с обрезанными пальцами. На впалых щеках топорщилась двухдневная щетина, на загорелой шее висела стальная цепочка с «собачьей биркой» и кожаный шнурок с местным охотничьм амулетом — когтем леопарда. На стальной пластине «собачьей бирки» был выгравирован его псевдоним «Ставр» и группа крови. В нем с трудом можно было признать интеллигентного московского парня Его­ра Осоргина.

— Сержант! — рявкнул Ставр. Шелумба тут же подлетел к нему.

— Да, сэр.

— Шелумба, мне надо срочно вернуться в город. Прими командование подразделением.

— Есть принять командование подразделением.

Ставр направился к «уазику». Шелумба шел ря­дом, гордясь тем, что может идти почти как равный рядом со своим командиром, который был для него героем и непререкаемым авторитетом.

— Командир, мне продолжить занятия? — спро­сил он.

— Само собой, — беспечно пренебрегая казен­ным языком приказов, ответил Ставр. Он сел за руль и положил автомат так, чтобы был под рукой. — Да­вай командуй, сержант. Я свяжусь с тобой, когда вы­ясню ситуацию.

С дороги, прорубленной по правому склону горы, открывался вид на поразительное по красоте обширное ущелье. Над всем возносились вызолочен­ные солнечным светом вершины, вниз уходили ска­листые террасы скудных козьих пастбищ, в камен­ном русле несся бурный поток, над которым висела мерцающая пелена влаги. Каждый раз, когда Ставр, военспец капитан Осоргин, оказывался здесь, его поражали простор ущелья и мощь горных пиков, темно и ярко, как на полотнах Рериха, вписанных в синеву неба. Это место имело сильную власть над Ставром. Каким-то образом оно приводило его мыс­ли в порядок и гармонию с чувствами. И сейчас, гля­дя на холодные острые грани скал, сверкающие на солнце, Ставр уже спокойно думал, что чувство вины за смерть Герхарда навсегда останется в душе. Нужно иметь мужество признать это и смириться. Или, как сказал Герхард, надо иметь мужество засмеяться.

Два года назад Ставр и Шуракен были направ­лены в Сантильяну по просьбе правительства рес­публики, обратившегося к «большому русскому дру­гу» с просьбой о предоставлении инструкторов и во­енных специалистов для «подготовки молодых сантильянцев к защите своей родины на основе чув­ства патриотизма». Реально спецы занимались обу­чением личной охраны президента Агильеры и под­готовкой универсального подразделения по борьбе с терроризмом. Также они принимали участие в спе­циальных боевых операциях, естественно, без доку­ментов и под псевдонимами, и по приказу своего шефа, полковника Ширяева, выполняли различные поручения.

Герхарда они захватили в составе диверсионной разведгруппы повстанцев, противников режима дик­татора Агильеры. Матерый наемник, в прошлом ари­стократ, окончивший Оксфорд, он был таким же ин­структором, военспецом, как и они сами. Так как его участие в этой грязной заварушке носило сугубо про­фессиональный характер, Ставр и Шуракен полага­ли, что, если Герхард не попадет в руки нацио­нальных гвардейцев, ему не грозит ничего, кроме вы­сылки из страны. Поэтому они не сдали его вместе с повстанцами, чем вызвали приступ бешенства у ме­стных вояк, которые, как всегда, засчитали себе ус­пех операции, проведенной русскими спецами. Они пожаловались брату президента, генералу Джошуа Агильере, занимающему пост верховного главноко­мандующего республики. Генерал примчался в бро­нированном белом «мерседесе» и устроил старшему

военному советнику Ширяеву скандал. Чтобы ути­хомирить его, Советник приказал расстрелять Гер­харда. Генерал Агильера тут же предоставил для этой цели боевиков-головорезов из своей охраны.

Герхард хладнокровно принял смерть.

— Надо иметь мужество рассмеяться, — сказал он.

Герхард нравился Ставру. С первого взгляда.он признал в нем брата по войне. Не этой конкретной войне, а войне для профессионалов, которая, как Ставр уже знал, останется с ним, пока он жив. Гер­хард мог бы стать лучшим его врагом, тем врагом, которым гордишься, с которым интересно поме­риться силой, в поединке с которым можно превзой­ти себя. И когда этот человек был предан и убит, Ставр взорвался.

Шуракен отнесся ко всему спокойнее. Во-пер­вых, он видел в Герхарде всего лишь наемника. Себя же Шуракен считал солдатом империи, защищаю­щим интересы державы там, где прикажут. Сейчас он воевал в Африке не потому, что хотел или искал приключений на свою задницу, как Герхард, а пото­му, что такова была служба. Герхард же был солдат удачи, из тех, кто мотается с войны на войну, ища наживы и приключений. В конце концов находят смерть. Умер он мужественно — этого Шуракен не мог не признать.

Ставр был в бешенстве. Война развязала ему руки, приучила к свободе действий. В такой ситуа­ции формальные отношения и подчиненность Со­ветнику могли оказаться слишком слабой уздой. Но чего бы Ставр с больной головы ни выкинул, он навредил бы только себе. Шуракен решил, что Ставру следует остудить голову, желательно где-нибудь по­дальше от Советника. Он запихнул друга в машину и заставил ехать на полевые занятия в лагерь Вигоро.

Отъезд получился красивый. Следом за «уази­ком» Ставра двинулся автобус, до отказа набитый черными парнями. Те, кто не поместился в салоне, устроились на крыше, над ними по ветру развевалось знамя, из динамиков неслась боевая песня. Ставр по­чувствовал, как сердце снова становится легким и ве­селым.

Теперь, оставив курсантов в лагере на попечение сержанта Шелумбы, Ставр возвращался в город. Проем лобового стекла «уазика» был заварен желез­ной решеткой. Стекло они с Шуракеном вынули, потому что стекла бликуют, по ним стреляют, и они покрываются трещинами, мешающими правильно воспринимать окружающую действительность.