Символом модернизированной трансгрессии миров является в романе поезд. Примером служит пересечение на поезде маленьким Мартыном чужого и родного пространств (с. 32). В финале Дарвин спрашивает Мартына: «…не проще ли… переехать границу в поезде?» (с. 229). Путешествие на поезде допускает регистрацию обоих миров. Так, по пути из Марселя в Лозанну «волшебство было тут как тут: эти огни и вопли во мраке» (с. 51). Намек на инфернальный образ отсылает к VI книге (стр. 425–426) «Энеиды». В Царстве мертвых у первых дверей слышит Эней детские вопли. Аллюзия, как это часто бывает у Набокова, возвращается в текст романа. Персонажем, объединяющим оба мотива — поезда и детских страданий в Зоорландии, является в «Подвиге» Ирина (см. рассказ о ней Грузиновой, с. 173).

Узнав историю Ирины, Мартын понимает, «что никто и ничто не может ему помешать вольным странником пробраться в эти леса, где в сумраке мучат толстых детей и пахнет гарью и тленом» (с. 173–174).

Мартын, подобно герою мифологической поэмы, ориентируется в таинственном для него пространстве по знакам, сигналам. Ими служат звезды (с. 59), огни (с. 181), звуки (с. 32), тишина (с. 53), птицы (с. 67)… Герой ощущает единство мира, присутствие потустороннего в реальном.

Так, на террасе в Швейцарии Мартын чувствует «призыв в гармонии ночи и света» (с. 59). Неопределенность границ, взаимопроникновенность миров и, наконец, их гармоническое единство и убеждают Мартына в возможности ухода и возврата из Зоорландии.

3. Мифологический сюжет.

Повествование складывается из автономных сюжетных единиц, четко соотнесенных со сменой локуса. Их отличает сюжетная повторяемость, вариативность в пределах константной схемы. Несколько раз проигрывается сюжет испытания смелости героя: в Крыму (с. 21–22), дважды в Швейцарии (с. 101, 105), в Англии (с. 144–145). Несколько раз в романе возникает любовный треугольник, но он всегда отмечен пародийной бесконфликтностью. В Греции муж Аллы, застав ее с Мартыном, попросту не замечает измены (с. 49). В Англии боксовая схватка Мартына с Дарвином кончается дружеским примирением (с. 145–146). В Берлине сам Мартын отказывается от соперничества с Бубновым (с. 174). Любовная интрига дедраматизируется переключением на социально сниженный, упрощенный вариант чувств. В Швейцарии Мартын забывает Аллу, увлекшись горничной Марией (с. 56), а в Англии «несчастная любовь (к Соне. — Н. Б.)… не мешала ему волочиться за всякой миловидной женщиной» (с. 120) и вступить в короткую связь с официанткой Розой (с. 120). Пародийная вторичность сюжета-клише — романа «барчука» с прислугой — подкреплена общим условием: оба женских образа являются автоаллюзией на первый набоковский роман. Дурно пахнущая Мария («однажды, после ее ухода, Софья Дмитриевна потянула носом, поморщилась и поспешно открыла все окна, — и Мартын проникся к Марии досадливым отвращением…», с. 56) и «смугло-румяная» (с. 120) Роза в Кембридже — пародийные варианты смугловатой Машеньки, чей нежный благоухающий образ розы закодирован в тексте романа[135].

Репетитивность сюжетных фрагментов в «Подвиге» характерна для мифологического сюжетостроения[136]. Более того, отдельные сюжетные периоды романа непосредственно отсылают к «Одиссее» и «Энеиде».

Так, роман Мартына с Аллой Черносвитовой — аллюзия на Вергилия, но одновременно и на Пушкина. Начну с пушкинской сказки «Руслан и Людмила». У Мартына завязывается роман с женой Черносвитова, который живет с ним в одной комнате и, бреясь по утрам, «неизменно говорил: „Мазь для лица Прыщемор. В вашем возрасте необходимо“» (с. 40). В поэме Пушкина колдун Черномор уносит невесту Руслана. Имя сказочного злодея «раскалывается» на фамилию мужа и название крема. Сила Черномора в бороде. Ср.: в романе обманутый муж усердно бреется «безопасной бритвой» (с. 40). У Пушкина седую бороду Черномора «на подушках осторожно» несет «арапов длинный ряд»[137]. Образ влюбленного колдуна пародийно закреплен в фамилии обманутого мужа — Черносвитов.

Но главный адресат сюжетного фрагмента — Вергилий. Любовная связь Мартына с Аллой Черносвитовой в Греции — аллюзия на роман Энея с Дидоной, карфагенской царицей. Дидона названа в тексте «блуждающей» (femina… errans. — IV. 211). Ср. у Набокова об Алле: «Одна только эта молодая дама выглядела примерной путешественницей…» (с. 33). Дидона после гибели мужа бежит в Африку, где покупает землю у царя Ярба. Она становится африканской царицей. Мотив пародийно воплощается в жарких любовных сценах: «…Алла похрустывала в его объятиях… Между тем близка была Африка… узоры знойной суши…» (с. 50). Страсть Дидоны к Энею отзывается в декларируемой «страстности» Аллы. «Я безумно чувственная. Ты меня никогда не забудешь…» — говорит она Мартыну (с. 50).

Образ Аллы Черносвитовой в сознании Мартына связывается с «черной статуэткой (футболист, ведущий мяч)» (с. 47), которую дядя Генрих дарит ему на рождение. Таинственный смысл символа предлагается к читательской интерпретации.

Хрупкость Аллы («Ах, сломаешь», — говорит она Мартыну, с. 50) легко соотносится с хрупкостью статуэтки. Черный цвет фигурки — с черным цветом, закрепленным в фамилии героини. Но основное значение символа раскрывается в аллюзии на Вергилия.

В книге IV поэмы разгневанная царица говорит Энею:

Фамилия героини, Черносвитова, — пародийное отражение образа Дидоны, с черным факелом мести преследующей покинувшего ее возлюбленного. Симптоматично, что в романном отражении возникает «мимозовая ветка» (с. 50), которой Алла машет Мартыну при прощании — синоним «золотой ветви», позволяющей Энею проникнуть в Царство мертвых (См.: VI. 406–409). Алла называет любовные свидания — «заглянуть в рай» (с. 48), Мартын, отправляясь в Зоорландию, собирается заглянуть в ад.

И еще один элемент символа — «футболист, ведущий мяч» (с. 47). Футбол, бокс, гребля, теннис образуют мотив спорта в романе. Спорт утверждается в «Подвиге» как форма испытания смелости, проявление геройства. Героическое начало, которое видит в спорте Мартын, восходит к римской модели. Указания на нее есть в тексте. Мартын размышляет о словесности: «Были в ней для Мартына намеки на блаженство: как пронзала пустая беседа о погоде и спорте между Горацием и Меценатом…» (с. 75). Цитата отсылает к 1-й Оде Горация, посвященной Меценату, где в строках 3–6 описывается соревнование на колесницах на олимпийской арене[138]. Цитирую в переводе М. Л. Гаспарова: «Есть такие, кому высшее счастие пыль арены взметать в беге увертливом раскаленных колес…»[139]. «Не было победы славней для античного человека, — пишет М. Гаспаров, — чем победа на Олимпийских играх»[140]. Роман с Аллой — первая победа молодого человека в любви — может отождествляться в его сознании с победой спортивной.

Возможно, однако, и другое прочтение символа. Оно отсылает к Гомеру и Вергилию, к образу надгробных спортивных игр[141]. Их символическая связь с мраком царства мертвых воплощается в романе в «черной статуэтке футболиста» (с. 47).

Черный цвет в «Подвиге» традиционно связывается с Царством Аида, а пародийно — с Африкой. Африканский мотив в романе также связан с Вергилием, точнее, через него с другим поэтом, Петраркой, чья эпическая поэма, написанная на латинском языке, «Африка» (1341) — образец прямого подражания «Энеиде» Вергилия. Ср. в «Подвиге»: Мартын «раз спутал… Плутарха с Петраркой…» (с. 75).