Её облик не сразу бросился в глаза, потому как кровавые пятна на мелких камнях застилали взгляд, привыкший к еще более ужасным картинам безжалостной сечи. Но здесь кровь вытекала из оголенной груди прекрасной девушки. Он склонился над её бледным лицом, отбросил прочь черные волосы, наполненные зелеными водорослями, и попытался разобрать её дыхание. Широкой ладонью он прикрыл кровоточившую рану у самого сердца, а другой начал срывать рубаху, чтобы перевязать её грудь. Только тогда он заприметил, что вместо ног в мелкой воде чуть шевелился большой рыбий хвост.

- О, море, первый из богов, спаси свое чадо, - изумленно произнес он.

- Помоги мне! Помоги мне! – её рот был плотно закрыт, лишь веки слегка содрогнулись, но он разобрал ясный зов, который как будто звучал в его голове.

Перевязав кое-как красную грудь, он вновь обратился к богам. Единственному богу, которого он знал – Морю. Нопсидон, так называли водную стихию эрлины и жрецы, все чаще произносившие мольбы на языке соседнего народа, признавая могущество всех высокочтимых божеств, которым поклонялись жители побережий. Но он не помнил ни одного слова из обращений, кои следовало посылать к богам. Он лишь повторял имя Нопсидона. Взяв русалку на руки, он шагнул в реку. Вода достигла пояса. Он опустил умиравшую девушку в прозрачный поток, поддерживая её на поверхности. Алдан должен был помочь своей дочери. Он же не мог ничего более сделать для неё.

- Помоги! Ты способен! В тебе есть эта сила, - шептал тот же невидимый голос. – Иди без страха вперед!

Он не ведал страха. Никогда за свою жизнь, но всегда за жизнь друзей. Разве страх не отступает, когда идешь навстречу смерти с улыбкой на губах, когда смехом встречаешь неизбежность?! Он продолжал двигаться по скользкому дну. Удерживать тело над водой не было сил, лишь темные волосы плавали напротив глаз, а потом и его голова полностью скрылась в холодной реке. Он задержал дыхание, но большие пузыри быстро выплыли на поверхность волн. Вновь послышался зов, наполненный мольбой. Его ноги закружило в невидимом водовороте, он выпустил тело речной жительницы и попытался вынырнуть к свету, но солнце так и осталось для него далеким светлым пятном посреди сверкавшей глади реки.

***

Двуручный меч пронзил воздух, и лезвие отделило голову упыря от туловища, которое напряглось в прыжке, а теперь лишь глухо опало вниз. Он занес клинок и вонзил его в сердце, заливая окровавленный деревянный пол новыми потоками. В последнем ударе совсем не было необходимости, но он действовал по привычке. Обычно он торопился проколоть грудь кровососа, что было несмертельно для Возрожденного, но лишало его надолго сил, а голову отделял от тела в месте, где выкапывал могилу для разрубленного на части мертвеца. Без трупа не возникало ненужных расспросов. Но в этот раз убийство было совершено в незнакомом доме, куда упырь проник в надежде утолить голод. Он уже давно следил за подозрительной темной тенью, что следовала вдоль бедных хижин деревни, желая подыскать добычу полегче и помоложе. И теперь мерзавец получил по заслугам в доме одинокой вдовы, проживавшей на отшибе с юными дочерьми.

В соседней комнате слышались испуганные перешептывания и крики, а также топот ног. Затем скрипнула входная дверь. Он оглянулся на распахнутое окно, через которое вслед за кровососом проник внутрь. Следовало поскорее уходить с места схватки. Он понял, что выследил не обычного вора, когда среди тесных темных стен остановил подозрительного проныру и велел тому убираться подальше от имущества вдовы. Лицо противника, осознавшего, что за ним явился незваный смотритель, исказила злоба, обнажились острые белоснежные клыки, уже прорезавшиеся в предвкушении угощения, и упырь набросился на него голыми руками, повалив на землю. Но колдуна так легко было не сразить. Он мыслью отбросил нападавшего на жесткую кровать, а после они скрестили мечи. Противник оказался сильным и изворотливым, его короткий меч служил продолжением руки воина и отбивал каждый удар колдуна. Однако вскоре тому удалось лишить упыря оружия, отрубив кисть, а после голову.

По деревянной мебели восходили языки пламени, возле дверного проема в другую часть дома разгорался огонь от масляной лампы, которую в испуге обронила одна из дочерей хозяйки, заглянувшая на шум в гостинной. Колдун направил помыслы, и пожар стал затихать. Он знал, что домочадцы скорее всего уже подымали на помощь соседей, поэтому в спешке нагнулся над кровососом, желая обыскать его вещи. Но ничего примечательного не удалось найти: парень лет двадцати был с виду не богат. В его кошеле звенели лишь пару медяков, старый меч теперь валялся на полу, а возле пояса оказалась фляга. Однако прикоснувшись к сосуду, колдун понял, что в его руках не обычная деревянная или жестяная котомка, а граненный почти опустошенный графин, в котором плескались остатки красной жидкости. Сунув его за пазуху, он выскочил во двор и скрылся в тенях.

Ночь он провел в стоге сена за околицей деревни. Возвращаться в таком потрепанном виде в дом господина Кивила, управляющего делами далийского хозяина, было опасно. Он проснулся, когда солнце уже взошло, по-летнему тепло и обжигающе светило с небосвода. Его раны, полученные в поединке, засохли, а оставшиеся рубцы нужно было спрятать под разорванной одеждой. Тело колдуна ведало боль и усталость, но он быстрее обычных людей возвращал силы, хотя одинокая стрела или подлый удар в спину могли мгновенно лишить его жизни, также как и простого смертного. Чародей умылся около колодца на окраине деревни и поспешил в дом Кивила. Он уже неделю гостил на этих восточных территориях Аманы, приехав сюда из тонских городов. В тех местах колдун недавно также поразил одного кровососа, и самое странное, что в доме упыря, знатного купца, он нашел тайник с запечатанными графинами, напоминавшими флягу паренька, убитого накануне. Он хотел внимательно рассмотреть марку стеклодува, поэтому в поместье управляющего колдун зашел с заднего двора, чтобы избежать излишних взглядов и вопросов. Но его затея не удалась. Сам Кивил преградил подъем по лестнице, пригласив в свой кабинет для важного, по его словам, разговора.

- Граф, где вы пропадали за завтраком? И что с вами произошло этой ночью? Вы уже в курсе ужасного происшествия на краю деревни? Там был убит один крестьянин… Хотя может вы там даже побывали, судя по вашему помятому камзолу?! – любопытствовал управляющий.

- Я действительно провел замечательную ночь, сударь, но не в компании с трупом, а с прекрасной дамой, - многозначительно улыбнулся колдун, вытащив при этом остатки сена из своих темных волос, которые следовало давно подстричь, потому как они спадали на глаза и прикрывали уши. – А о нападении и убийстве я еще не слыхал… Весьма сожалею о несчастье. И ведь прямо перед визитом далийских хозяев! Но, впрочем, я их не застану. Разрешите поблагодарить вас за теплый прием в этом доме, господин Кивил, назавтра я планирую покинуть ваши края.

- Но вы же так интересовались поставками наших тканей в Рустанад?! Неужели эта прекрасная дама вынуждает вас забросить дела? Вот до чего доводит несдержанность да еще в столь молодом возрасте, мой друг! Море не установило для своих почитателей пределов, видии закрывают глаза на разврат, сжигающий жизнь молодежи, которая гибнет на глазах у своих родителей, отдававших жизни за защиту родины от гарунов! – в запале поучал барон.

- Не тратьте слов понапрасну, Кивил, - жестко угомонил его граф. – Я знаю, что сейчас вы заговорите о скромности и умеренности, которые восхваляют южане, преклоняясь перед своим кровавым духом. В Рустанаде я побывал на одном из ритуалов, и скажу, что там было выпито немало бочек вина, и столько невинных девушек пролили свою кровь во славу каких-то темных земных богов, а также распрощались со своей невинностью, что забавы дворян в Алмааге и южных государствах вам покажутся просто детскими шалостями, чистыми, честными и совершенно неопасными.

- Кстати о вине, - управляющий не находя слов, чтобы отразить выпад гостя, решил сменить тему. Он раскрыл изящный старинный комод и достал полный стеклянный графин. Колдун широко раскрыл глаза от удивления, потому как в руках у барона находился точно такой же сосуд, что он ночью отнял у упыря. – Я давно хотел распить с вами бутылочку этого славного напитка, привезенного мне хорошим другом. Это вино еще старого урожая, с тех виноградников Релии, что прежде радовали глаз на побережье Южного моря, которое теперь гаруны превратили в выжженную пустошь. Теперь уже вино не столь сладко, а прежние запасы неумолимо подходят к концу. – Морянин, хотя он был недостаточно высоким для настоящего морянина, неспешно наполнил два кубка ароматным напитком и протянул один из них графу. – Уже почти тридцать лет, как дикари захватили Пелесс, а оттуда, я помню, отец всегда привозил такое сладкое вино, да что говорить – какой там выращивали в горах чай! А мягкая шерсть!