Н. Валентинов [1]. С. 88

И, надо сказать, что никто, как Ленин, не был в такой мере приспособлен для миссии полновластного главы диктаторской группы. Ибо никто, как он, не умел так заражать своими планами, так импонировать своей волей, так покорять своей личности, как этот на первый взгляд такой невзрачный и грубоватый человек, по видимости не имеющий никаких данных, чтобы быть обаятельным.

А. Н. Потресов. С. 283

— А Фотиева жива, сколько ей лет?

— Жива. Наверное, сто семьдесят пять, — улыбается Молотов. — Фотиева — старый член партии. Она еще в Швейцарии была знакома с Лениным. Я у Фотиевой прочитал интересное место. Ленин страшно не любил, — это я тоже помню, а она специально оговаривает, что Ленин не любил, — когда во время заседания разговаривают. Человек напряжен, нервничает, хотя сам он успевал переводами заниматься с английским словарем, пока прения идут. Да, да. А Троцкий, например, читал какую-нибудь книгу во время заседания Политбюро. Но когда во время заседания шушукались, Ленин очень не любил. Не признавал совершенно курения. Сам не курил. Шепот, разговоры всякие его страшно раздражали. Это можно вполне понять. Фотиева пишет в своих воспоминаниях: на одном из заседаний Совнаркома я, как всегда, ведала протоколами заседания, подписывала постановления, ко мне подошел один из участников совещания и стал что-то спрашивать, а Ленин мне записку: «Я вас выгоню, если вы будете продолжать разговоры во время заседания». Выгоню! — ни больше ни меньше, такой резкий тон. Конечно, раздражение.

Фотиева была техническим секретарем в последние годы Ленина. Она записывала протокол и сидела недалеко от Ленина, чтоб в случае необходимости дать посмотреть Ленину. К ней подходили наркомы, заглядывали в протокол, шушукались. Ленин обычно посылал такие записочки на маленьких кусочках бумаги — то члену Политбюро, то наркому, то пришедшему, ставил вопрос и тут же требовал: отвечайте запиской! Но, в общем-то, он, конечно, очень умел держаться. Не пользовался положением. Грубости никакие не оправдываются. Нельзя это превращать в особый вопрос, но и оправдывать нельзя. Попал наверх — должен держать себя как положено. Терпи, иначе ты не руководитель, если не можешь терпеть. Это элементарная обязанность. А для подчиненного, если его будут колотить, не жизнь, а каторга. Ему и так трудно, да еще сверху...

В. М. Молотов. Цит. по: Чуев Ф. И. С. 262263

…Не было комиссара, который не смотрел бы на Ленина как на полубога, решения которого принимаются без возражений. Ссоры, нередко происходившие между комиссарами, никогда не касались Ленина.

Я вспоминаю, как Чичерин описывал мне заседание Совета комиссаров. Троцкий выдвигает предложение. Другие комиссары горячо оспаривают его. Следует бесконечная дискуссия, во время которой Ленин делает заметки у себя на колене, сосредоточивая все внимание на какой-нибудь своей работе. Наконец кто-нибудь говорит: «Пусть решает Владимир Ильич». Ленин подымает глаза от работы, дает в одной фразе свое решение, и все успокаиваются.

Брюс Р. Г. Локкарт. С. 219

Причины расхождения моего с Лениным заключались, во-первых, в слишком узком понимании им организованного централизма. При таком его понимании не оставалось бы места для самодеятельности рядовых членов партии, притом мне казалось, что «дирижерская палочка» имеет слишком много привлекательности для Ленина по мотивам личного честолюбия.

Г. В. Плеханов. С. 176

А. Д. Нагловский, старый большевик, хорошо знавший Ленина, бывший первый советский торгпред в Италии, избравший на Западе свободу и ставший невозвращенцем, так описывает «демократизм» заседаний ленинского Совнаркома: «У стены, смежной с кабинетом Ленина, стоял простой канцелярский стол, за которым сидел Ленин... На скамейках, стоявших перед столом Ленина, как ученики за партами, сидели народные комиссары и вызванные на заседание видные партийцы. Такие же наркомы, замнаркомы... В общем, это был класс с учителем довольно-таки нетерпимым и подчас свирепым, осаждавшим «учеников» невероятными по грубости окриками... Ни по одному серьезному вопросу никто никогда не осмеливался выступать «против Ильича»... Самодержавие Ленина было абсолютным... Обычно во время общих прений Ленин вел себя в достаточной степени бесцеремонно. Прений никогда не слушал. Во время прений ходил. Уходил. Приходил. Подсаживался к кому-нибудь и, не стесняясь, громко разговаривал. И только к концу прений занимал свое обычное место и коротко говорил: «Стало быть, товарищи, я полагаю, что этот вопрос надо решить так!» — Далее следовало часто совершенно несвязное с прениями «ленинское» решение вопроса. Оно всегда тут же без возражений и принималось. «Свободы мнений» в Совнаркоме у Ленина было не больше, чем в совете министров у Муссолини и Гитлера».

Р. Гуль. С. 244249

Гениальный Ленин был историческим авторитетом — это одна сторона дела. Другая — та, что, кроме Ленина, в партии не было никого и ничего. Несколько крупных «генералов» без Ленина — ничто, как несколько необъятных планет без солнца…

Н. Н. Суханов. Т. 2. С. 22

Я помню, что эта своего рода волевая избранность Ленина производила когда-то и на меня впечатление... Производила до тех пор, пока более близкое знакомство с ним не приоткрыло мне, что за этими великими достоинствами скрываются также великие изъяны, отрицательные черты, которые, быть может, были бы уместны у какого-нибудь средневекового или азиатского завоевателя, в лучшем случае у главы старомодного заговора, но отнюдь не у современного социалиста-политика, желающего быть выразителем самодеятельного рабочего движения.

А. Н. Потресов. С. 284

В своей вере в мировую революцию Ленин был беззастенчив и непреклонен, как иезуит. В его кодексе политической морали цель оправдывала все средства.

Брюс Р. Г. Локкарт. С. 219

…Нравственно для него (революционера) все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему.

С. Г. Нечаев. Катехизис революционера.

Цит. по: Пейн Р. С. 21

Горький был прав, указав в числе черт Ленина «хитрецу Василия Шуйского». «Хитрецой» — и в очень большом количестве — он несомненно обладал, и она очень часто проступала на его очень подвижном лице. И это какая-то странная хитреца. Хитрые люди о своей хитрости не говорят, ее прячут, а Ленин открыто преподавал своим товарищам: нужно уметь идти на «всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытие правды». У него это логически связывается с убеждением — цель оправдывает всякие средства.

Н. Валентинов [1]. С. 89

— Говорить правду — это мелкобуржуазный предрассудок. Ложь, напротив, часто оправдывается целью.

Ленин. Цит. по: Анненков Ю. С. 280

Рыков говорил некоему С. Либерману: «Вот я сижу у руля социалистического строительства, в ВСНХ. Мне Ильич верит — и все же как трудно с ним! Никак нельзя положиться на него на все сто процентов. Придешь, обсудишь, договоришься, и он тебе скажет: «Выступи, и я тебя поддержу». А как только он почувствует, что настроение большинства против этого предложения, он тут же тебя предает...»

В. Брусенцов. С. 145

О лицемерии и беспринципности Ленина говорит и такой факт. В письме к И. Арманд, давая характеристику Радеку, подчеркивает, что он (Радек) «тишинский торгаш, наглый, нахальный, глупый... дурачок и мерзавец». А спустя два месяца пишет письма «мерзавцу» с обращениями: «Дорогой Радек!», «Дорогой друг!» Воистину: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, — гласит известная поговорка.