Е. Я. Драбкина. С. 178
Крестьянин Моргачев вспоминает: «В это время, зимой 1922 года голодающие Поволжья, женщины с детьми шли по направлению к Москве. Доходили и до нас, крайне истощенные и обессиленные. Многие по дороге замерзали. Иногда мать с ребенком или двумя лежит на краю дороги — замерзшие. Жалко и больно было смотреть на них, на этих голодных детей. Многие делились с ними чем могли. Я встретил одну женщину, она рассказала про свою сестру. Они жили в селе под Самарой. Где голод, там и болезни. Муж умер. Соседи затащили мертвого в подвал, а его жена лежала в беспамятстве и все время просила есть, и соседи стали отрубать от мертвого мясо, варить и кормить его жену. Та стала поправляться и уже стала ходить и наткнулась на останки своего мужа, поняла, чем ее кормили, и сошла с ума».
М. И. Вострышев. Крестный путь святителя Тихона. М.: Современник, 1991. С. 100101
Приговоренный к смерти югославский коммунист Алия-Алияш (возможно, что тогдашние газеты не вполне точно назвали его имя) перед казнью передал своему защитнику завещание, в котором просил продать оставшуюся после него одежду и книги и отправить полученные после продажи деньги русским голодающим детям.
Е. Я. Драбкина. С. 183
А Советская Россия в это время продавала хлеб за границу! Заведующая отделом ЦК ПОМГОЛа (Центральный комитет помощи голодающим) О. Каменева при этом не стеснялась давать интервью: «Существование и возрождение хозяйства России без вывоза за границу нашей единственной валюты — хлеба — абсолютно немыслимо». Ей вторил ее начальник — заместитель председателя ЦК ПОМГОЛа А. Винокуров: «Вывоз хлеба за границу является в настоящее время экономической необходимостью. При переходе на рельсы новой экономической политики в руках крестьян благополучных районов образовались излишки, которые не могут быть выгодно реализованы на внутреннем рынке благодаря низким хлебным ценам».
М. И. Вострышев. С. 100
«Ежедневный продовольственный паек, (состоявший в то время и для партийного актива) в основном из 100—125 гр. хлеба, часто заменялся овсом, пшеницей, рожью, а иногда не получали и этого; выдавались даже селедочные головки и не первой свежести сушеная вобла». У голодающего партийного актива не было сил, чтобы справляться со своими политическими обязанностями. Поэтому в Выборгском райкоме «поднимался вопрос об организации закрытой столовой для работников районных организаций, но единого мнения по этому вопросу не было». Некоторые коммунисты, пишет Шуняков (?), считали, что актив должен голодать наряду с простыми рабочими, «большинство же рассуждало иначе, полагая, что если мы не будем поддерживать свой передовой актив, то его истощение, а отсюда и неизбежная преждевременная гибель пагубно отразятся на развитии революции, так как, лишившись своих организаторов и руководителей, рабочий класс не сможет быть двигателем революции и строителем нового общества». Вопрос был поставлен перед Лениным.
Ленин выслушал противников привилегированного положения актива и заявил, что они не правы в своих рассуждениях. Героика личного самопожертвования, из которой они исходят, особенно в настоящих условиях, сугубо мелкобуржуазна, она берет начало от эсеров. Рабочий класс не может идти в авангарде революции, не имея своего актива, своих организаторов. Актив надо беречь и в настоящее время, в пределах имеющихся возможностей, необходимо поддержать его физически. Закрытую столовую, — сказал Ленин, — надо организовать. Рабочие поймут необходимость этого... Через несколько дней столовая для районного актива была организована».
Л. Фишер. С. 184185
Однажды в конце ноября 1918 года Ленин посетил театр и... возмутился, что в «советской» ложе... были железнодорожники. Это послужило ему основанием написать в малый Совнарком и потребовать постановление СНК «переделать так, чтобы постоянная ложа была и для СНК, и для Московского Совдепа, и для Всероссийского совета профессиональных союзов, и для ЦИК». Невольно думаешь: не Ленин ли заложил основу привилегий партократии?
А. А. Арутюнов. С. 556
Оказывается (я только теперь узнал), есть Дом отдыха Совнаркома (дача), и находится он в управлении управдела Совнаркома.
Я боюсь, что это вызовет нарекания. Прошу Оргбюро рассмотреть этот вопрос внимательно. Может быть, рациональнее было бы назвать этот дом отдыха просто по номеру: «Дом отдыха номер девять» и управляющего назначить 1 от Совдепа Моск[вы], 1 от НКПрода, 1 от Управдела С[овета] Н[ародных] К[омиссаров]. Иначе боюсь нареканий.
Ленин — В. М. Молотову. 4 мая 1921 г.
Неизвестные документы. С. 430
По официальным данным, Владимир Ильич заболел в 1922 году, но он рассказывал мне осенью 1921 года, что он хочет жить в Горках, так как у него появились три такие штуки: головная боль, при этом иногда и по утрам головная боль, чего у него раньше не было. Потом бессонница, но бессонница бывала у него и раньше. Потом нежелание работать. Это на него было совсем непохоже. Нежелание работать. Как я выяснил с врачами-специалистами, головные боли, бессонница и нежелание работать, часто головные боли по утрам — для молодого возраста это симптом «комплекса неврастении».
Д. И. Ульянов. С. 181
Москва стала другой.
В окне, у Мюр и Мерилиза, плакат: «Продажа и прием заказов на портреты Вождей Революции в комиссионном отделе (2-й этаж)».
В комиссионном отделе вожди революции!
А. Я. Аросев. С. 137
Прошу отпустить мне брому в облатках, штук 12, такой дозы, чтобы можно было рассчитывать на действие одной облатки, а если не действует, принимать и по 2.
В. Ульянов (Ленин). Записка в кремлевскую аптеку.
13 февраля 1922 г.
Неизвестные документы. С. 505
Вот тогда и началось это.
— Ну, что, как Ильич?
Не здоровались и не прощались, не задав этого вопроса.
А голод, гуляя по необъятной Руси, продолжал приговаривать к смерти людей тысячами. И болезнь в кровеносных сосудах Владимира Ильича упорно продолжала свое дело вопреки берлинским лекарствам.
А. Я. Аросев. С. 137
Д-р Эйдук, представитель советов при организации Нансена, утверждает, что случаи каннибализма были весьма нередки».
Эклер. Париж, 1923. 22 янв.
Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне.
Ленин. 6 (19) марта 1922 г.
Цит. по:Д. Штурман [2]. С. 263264
Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю себе следующим образом: Официально выступать с какими [бы] то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, — никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий…